Скиф

После намаза Хабиб вернулся к гостям.

— Хабиб, сколько раз в день полагается делать намаз? — спросил Василек.

— Пять раз, — почтительно склонился Хабиб перед офицером.

— А что, все афганцы делают намаз? — поинтересовалась Ольга.

—  Все хорошие мусульмане делают намаз.

— И женщины? Я не видела, чтобы женщина молилась. А на базаре я вообще ни одной не встретила.

— Женщины тоже молятся, но они это делают дома. Ведь при намазе надо обнажать ступни ног и кисти рук и, конечно, открыть лицо. А им это можно только дома.

— А дети? — не унималась Ольга.

— И дети тоже, — с удовольствием отвечал Хабиб. Было видно, что вопросы и интерес Ольги ему приятны.

— А в школах молятся?

— В некоторых, — уклончиво ответил Хабиб.

— А что, Хабиб, — вмешался Василек, — хороший мусульманин обязательно должен побывать в Мекке?

— Да, но Мекка далеко, — вздохнул Хабиб. — Надо много денег, только очень богатый может совершить хадж.

— Туда пешком идут? — удивился Скиф.

— Теперь самолетом. Нужно иметь много тысяч афгани, — тяжело вздохнул Хабиб. — Это очень дорого.

— Почему же не все правоверные хорошие? — спросила Ольга.

— Хороший мусульманин тот, который намаз всегда делает, водки не пьет, на женщин не смотрит. Потом, когда он умрет, у него будет все — много водки, много женщин и пищи. А если он теперь плохой мусульманин, потом ничего не будет. Аллах лишит его всего. Среди афганцев есть нехорошие.

И он, строго посмотрев на вернувшихся за стол соотечественников, специально для них последнее предложение произнес на дари: Афгани фигляр нафаар хуб нист.

— А вот русские намаз не делают, — не унимался Василек. — Немусульмане, они хорошие?

— Кто не мусульманин, тот нехороший! — отрезал Хабиб и, подумав, добавил: — Сейчас хорошие. — И беспощадно закончил: — Но потом, там, им плохо будет.

Он собрал на поднос грязную посуду и величаво удалился.

— Мы обречены, — усмехнулся Скиф. — В будущем.

— А свое будущее мы можем узнать, — загорелся Василек. — Я знаю одного колдуна…

— Ты что? — Скиф покрутил пальцем у виска. — Советский офицер, коммунист…

— Игорек! — взмолилась Ольга. Скиф покорно махнул рукой.

Выпив чаю с засахаренными фисташками, которые бесплатно принес к чаю Хабиб, они направились к колдуну. По дороге Ольга увидела в одном из дуканов тот самый американский нож, стреляющий лезвиями, о котором упомянул Скиф, и выложила за него все деньги, которые у нее были. Скиф даже ахнул, когда она протянула ему нож со словами:

— Надеюсь, что ты будешь вспоминать обо мне не только тогда, когда тебе понадобится этот нож.

— Когда мне понадобится нож, — нежно поцеловал жену Скиф, — я буду думать лишь о том, как убить вооруженного бандита. Если в эту минуту я буду думать о тебе, то ты меня больше не увидишь!

— Тогда думай обо мне, когда повергнешь врага, — милостиво разрешила Ольга.

Василек привел супругов к небольшой хибаре нищенского вида. Однако внутреннее ее убранство поражало: вся она была в коврах, причем не в грубых афганских, а в дорогих — иранских.

На мягких подушках сидел прорицатель, одетый в блестящее черное одеяние, переливающееся при свете масляных светильников, оставлявших комнату в таинственном полумраке.

Перед прорицателем на ковре стоял огромный медный поднос, на котором ровным слоем был насыпан мелкий речной песок. Рядом с колдуном красовался золотой стаканчик для игры в кости, заполненный отполированными бараньими костяшками-бабками. Скиф видел такие на Кавказе, мальчишки называли их «альчиками» и играли в них с утра до ночи.

При виде посетителей прорицатель поджег какую-то травяную смесь. Синий дымок постепенно стал заполнять комнату. В смеси, несомненно, присутствовал опийный мак.

Взяв золотой стаканчик с бабками, прорицатель бросил их на песок и длинными тонкими пальцами стал водить по песку, рисуя какие-то линии между упавшими «альчиками». При этом он быстро говорил на каком-то тарабарском языке — ни Ольга, ни Скиф, ни Василек его совершенно не понимали.

Внезапно прорицатель быстро собрал все костяшки и заговорил на довольно приличном русском, пристально глядя на Скифа:

— Судьба готовит тебе испытание. Жизнь повернулась к тебе неожиданной стороной. Ты не узнаёшь привычных вещей, не понимаешь, где земля и где небо, где день и где ночь, где зло и где добро, где истина и где ложь. Тебе кажется, что мир перевернулся, и один ты стоишь по-прежнему, как стоял. Не торопись с поспешными решениями, ибо боги посвятили тебя в мистическую суть вещей и событий. Постигай, а для постижения нужны время и отдых. Сохраняй ясность ума и жди!

«Ничего себе! — подумал Скиф. — Что же дальше будет?!»

Прорицатель большим пером, похожим на перо горного орла, быстро выровнял песок и вновь залопотал на тарабарском наречии. Его лицо озарилось вдохновением, он священнодействовал с полузакрытыми глазами. Вновь бросив костяшки и проведя по песку линии, он стал вешать:

— Эти линии заключают в себе источник того, что происходит ныне, это — власть, и она символизирует агрессивное мужское начало и воинственность. Власть эта груба и безжалостна, ибо основана на преклонении перед чистой идеей, ради воплощения которой не постоит ни перед жестокостью, ни перед коварством. Это — голый разум, отрицающий всякое чувство. Ты чувствуешь неправедность творимого тобой, но заглушаешь свой внутренний голос. Заклинаю тебя, не делай этого, ибо существуют дела более важные, чем все твои завоевательные планы, и есть, есть еще возможность вернуться на верную дорогу, не упусти ее!

Прорицатель, сверкая глазами, собрал костяшки, выровнял пером песок и рассыпал их вновь. Но на этот раз он стал проводить линии не пальцами, а тем же пером.

— В этих линиях заключается средство к исправлению создавшегося положения, это — средство отражения. Ты находишься на перепутье, и душа твоя блуждает в потемках, ибо за миром вещественным перед тобой приоткрывается иной мир — мир видений, тайн, мир высшего значения и высшего знания. Ты спрашиваешь себя, кто ты и зачем пришел в этот мир, и ищешь гармонии с самим собой и с высшими силами. Ты стоишь на самой грани познания и в нерешительности не знаешь, ступить ли дальше по пути неизреченного. Скажу тебе: слишком много пройдено, чтобы отступить, смело иди вглубь, невзирая на сгущающиеся вокруг тебя сумерки…

Прорицатель замолчал, закрыл глаза и долго сидел, не шевелясь. Наконец, он вышел из транса и вновь повторил все свои манипуляции: собрал кости, выровнял песок, метнул на песок кости и провел пером новые линии.

— И вот теперь я перехожу к настоящему. Эти линии откроют мне, чем поглощены душа твоя и разум ныне. Это — линии нежности и ожидания услад, они означают слияние мужского и женского начал, но также и любовь небесную: силу, двигающую мироздание, творческую энергию. И если тебе выпало подобное, спроси себя, не нарушил ли ты воли Всевышнего, не пытался ли совершить насилие над собой, заглушив в себе творческое, созидательное начало, и не жалеешь ли об этом? Подумай спокойно, к чему предназначила тебя природа: для слепого выполнения чужой и злой воли или для повиновения и служения той силе духа внутри тебя, что вложена в тебя свыше?..

Скиф вдыхал, жадно втягивал в себя заполнивший комнату горьковатый дымок от горящего опиума и неведомых трав и жалел, что нельзя закурить. Слова провидца, как ни странно, производили на него впечатление.

— Есть одна линия, — продолжал прорицатель, — которая скажет, что ты можешь сделать, чтобы изменить к лучшему течение событий твоей жизни, хотя изменить судьбу ты не в силах, и эта линия — красота. Ты нашел гармонию внутри себя и вокруг, ты хотел поделиться ею с окружающими, но увидел, что красота и соразмерность постигнутого тобой никому не нужны. Вода, добытая тобой в пустыне, бесцельно уходит в песок… Не печалься: ты уже встретил душу, которая всегда поймет и оценит тебя. Отдай ей то, что имеешь сам, ибо неотданное потеряно навеки…