Рукопашный бой

– Доказать нашу невиновность.

– Не думаю, что Национальная безопасность придает этому хоть какое-то значение.

– СНБ делает вывод о виновности из одного только подозрения. Но это совсем не одно и то же. Ни Улыбающийся, ни его наследник не предпринимают каких-либо действий, основываясь лишь на предубеждении. Если нам удастся показать действительного преступника, то общий враг может сплотить обе стороны.

Кэсси прислонилась спиной к полке:

– И кто этот действительный преступник?

– Танади, – ответил дядюшка Чэнди. – Кто же еще? Человек, достаточно жестокий, чтобы уничтожить команду космического корабля и этим замести следы.

– Вы уверены в этом?

– Так полагает мирза, основываясь на результатах многих допросов и изысканий. Кэсси пожала плечами:

– Вы раздобыли доказательства, которые показались бы Нинью достаточно убедительными?

– Печально, но нет. За ними отправитесь вы.

– Вы хотите заслать меня туда?

Огромная, покрытая капельками пота голова кивнула. Лучик искусственного дневного освещения скользнул по лицу дядюшки Чэнди вперед и назад.

– С кем мне придется иметь дело?

– Не с теми, кто подсовывает двадцатки в красные туфельки, которые составляют большую часть вашего костюма в «Тораши Гьяру», – сказал дядюшка Чэнди. Кэсси скорчила недовольную мину. – Редмонд Хосойя – человек честный, но на особенный манер. Его пороки, временами достаточно прискорбные, внимательно отслеживаются агентами секретной службы, которых он нанял. Хосойя не позволяет никому приблизиться к себе без тщательного обыска, настолько тщательного, что мы не успеем вас даже подготовить, учитывая ограниченность времени.

Он обернулся к девушке, стряхивая с пальцев чернозем, и улыбнулся.

– К счастью, не все в высших кругах общества настолько внимательны и разборчивы.

– Мы должны действовать немедленно, – сказал командир части Пони-с-Белым-Носом офицерам, расположившимся в помещении фабричной столовой, специально отведенной для наемников. – Нам необходимо подтянуть оставшиеся части и сопровождение на территорию ХТЭ как можно скорее.

Происходило то, что «Кабальерос» называли советом старейшин. Подобные советы созывались по вопросам политики, касающимся всего полка в целом; военные вопросы находились в ведении совета командиров. После атаки, когда на горизонте замаячили новые проблемы, требовалось более авторитетное собрание.

Совет состоял из офицеров – начиная с командиров рот и выше, главного штабного и технического персонала, а также людей, к чьим словам по тем или иным причинам прислушивались в полку. Здесь были Сума, Диана и доктор Десять Медведей. Присутствовали также все священники. Здесь сидела и водитель «Крестоносца» из третьего батальона Тереза де Авила Чавез, которая имела всего лишь звание младшего лейтенанта, потому что ей часто являлась Гвадалупская Божья Матерь. Однако верующие мира трех планет жадно следили за ее подвигами, главным образом на Серилльос, где ее особенно почитали.

Сдвинутые вместе столы образовали один огромный с гол. Дон Карлос сидел во главе стола, а его офицеры расположились по обеим сторонам в порядке старшинства. Это значило, что младшим офицерам приходилось кричать, чтобы быть услышанными. Впрочем, «Кабальерос» не стеснялись подобных вещей.

– Так обычно мыслят те, кто сидит в крепости, – заявил старший лейтенант Джеймс Строптивый Парень, командующий ротой «Джеронимо». Чистокровный команч, он постоянно сокрушался по поводу того, что членов его команды зовут апачами. – Полагаются на стены, которые защитят.

Пони-с-Белым-Носом кинул на него бесстрастный взгляд. Глаза воина поблескивали обсидианом.

– Мы подписывали контракт на защиту фабричной территории, но не спорткомплекса, – сказал он. – Следующие атаки ожидаются здесь. А если так и будет, то стоит ли оставлять наших детей и парней без защиты? Строптивый Парень нахмурился. На это он ничего не мог возразить. Певец говорил мало, но уж если высказывался, ему почти никто не возражал.

– Таким образом мы сконцентрируем наши силы, – твердо сказал капитан Бобби Бигэй. – Решено! Теперь перед нами встал другой вопрос: способен ли полковник Камачо по-прежнему командовать нами?

Тишина обрушилась на присутствующих, как упавший «Боксер».

– Что ты сказал, злобная дрянь? – спросил Певец.

Красивое лицо Бобби Волка стало цвета кожи на его сапогах, и он начал подниматься с места. Сидевший по правую руку от отца Гавилан Камачо нагнулся вперед.

– Не волнуйся, Бобби, – спокойно произнес он. – Сейчас это не так важно.

Сверкая глазами, командир роты «Свинарник» снова занял свое место за столом.

– Попахивает заговором, – произнесла Кали Макдугал.

Все головы повернулись к ней. Она сидела, откинувшись на стуле, кисло улыбаясь.

– Мне кажется, что некоторые из наших недоумков выбрали довольно удачное время для смены власти.

Град вопросов, замечаний, аргументов обрушился на «Кабальерос», словно пожар прерий заполыхал в столовой.

– Полковник Камачо бросил нас во время атаки террористов, – пыталась перекричать общий шум Зазнайка Торес.

– За этим стоишь ты, Габби? – спросила Кали.

Молодые офицеры начали беспокойно обмениваться взглядами, и затем все обернулись на высокую светловолосую Кали. Никто не оказался готовым ей противостоять.

– Никто не сомневается в храбрости моего отца, – произнес Гавилан. – Хотя его поведение во время последнего сражения вызвало множество вопросов. – Офицер заколебался. – Даже у меня самого.

– Он оцепенел, – заявил Бобби Волк. – И не командовал полком, когда был нам нужен. Полковник слишком глубоко погрузился в прошлое.

– Мы победили, или вы это забыли? – оборвала его Кали. Раскольники смотрели на нее. Она задавала вопросы, которые им не нравились, указывая на то, чего никто не хотел знать.

Голова полковника упала на грудь, словно налитая свинцом.

– Вы правы, – произнес он по-испански. – Я не могу сосредоточиться на командовании.

Карлос Камачо поднял взгляд с заметным усилием.

– Подобное поведение неприемлемо для командира...

– Дон Карлос!

Шум утих. Бар-Кохбе не требовалось повышать голос. Как и всегда.

– Мы находимся в чрезвычайно опасном положении, – медленно произнес он, растягивая слова. – Мы прошли вместе с вами через многие сложные времена полковник. Думаю, нам потребуются ваши рассудительность и опыт, чтобы пройти и через это. – Он обвел всех присутствующих в зале заседаний свирепым взглядом. – Если полковника Камачо сместить с должности, мне придется всерьез подумать о том, чтобы составить ему компанию.

– Значит, вы трус, если показываете хвост перед лицом опасности! – запальчиво крикнул Гавилан.

Намеренно медлительно, словно «Атлас», вращающий торс, Бар-Кохба начал поворачивать лысеющую голову до тех пор, пока его глаза – пугающе синие на загорелом лице с седой головой – не остановились на молодом командире, словно щелкнули затворы ракетной установки перед выстрелом.

– В интересах полка, – медленно начал Ребби, – и из уважения к вашей семье, с которой я нахожусь в дружеских отношениях уже долгое время, я советую никогда не говорить этого.

Гавилан побледнел, на его мелово-белом лице ярко выделялись усы. Парень не был трусом. Но его нельзя было назвать и полным идиотом.

Бар-Кохба был одним из наиболее уважаемых членов полка из-за хладнокровной мудрости, проявляемой в самых критических ситуациях. Его уважали за барсучью храбрость, которую он проявлял, будучи загнанным в угол, и за недюжинный опыт вождения робота. Ребби не поддавался на провокации.

Сдержанность перед лицом явного вызова не входила в число добродетелей его народа. В отличие от многих евреев того времени, предки Бар-Кохбы не протестовали против мер, которыми пользовались военные режимы Израиля в двадцать первом веке. Они гордились репутацией страны как сильной военной державы, и поколения после Великого Примирения захватили эту гордость с собой, в бесконечные пределы новообразованной Новой Испании. Там они адаптировались в среде ковбойской этнической группы и стали называться «еврейскими ковбоями», разделив веселую пиратскую жизнь остальных «Кабальерос». Они тщательно воспитывали в детях традиционную свирепость, которая в ветхозаветные времена предписывала завоевателям основывать еврейские поселения вдоль границ, чтобы отпугивать захватчиков, словно изгороди, полные колючек. Гавилан склонил голову и прикусил язык.