Страница 49 из 76
Есенина он органически терпеть не мог, иронически называл его боговидцем, выразителем идеологии, по его словам, «кресткульта» (крестьянской культуры), не успевшим «сделаться пахарем». Об этом свидетельствует князевская книжица «Ржаные апостолы (Клюев и клюевщина)», 1924.
Жаловать Есенина охальник не мог и потому, что он, окруженный «людьми заезжими», ненавидел все русское, такое дорогое для певца Руси. «Русской нации нет, — ерничал Князев, — а она — существует! Русского патриотизма нет, а он — существует!». Русофобия очевидна, перед нами типичный «перекати-поле», заявивший в указанной выше книжечке: «Проклятое, русское, неустанно философствующее, лежа на извечном обломовском диване, животное!». Заявление, похожее на бредятину психически больного человека.
Надеемся, понятно, что в мертвецкую Обуховской больницы его позвало не сочувствие есенинской трагедии, а что-то другое. Что? На наш взгляд, приказ не допустить к лицезрению изуродованного тела Есенина «посторонних». Иного объяснения его появления в морге нет. Современники вспоминали о нем как о человеке, готовом выполнить любое грязное поручение. Он сторожил опасный «объект». Павел Лукницкий, очевидец есенинской трагедии, товарищ, близкий к «органам», писал: «Лицо его при вскрытии исправили, как могли, но все же на лбу было большое красное пятно, в верхнем углу правого глаза — желвак, на переносице — ссадина, и левый глаз — плоский: он вытек». Комментарии излишни.
Князев патологически завидовал славе Есенина, а еще больше его гонорарам. На его смерть откликнулся рифмованной тирадой, в которой сквозит не горечь утраты, а затаенная личная обида за низкую цену своего рифмопроизводства: «Мы дарованье чтим. — // Истинных так немного…//Только… нельзя ль — живым//Впору давать помогу?» («Красная газета», 1926, 9 февраля).
Наконец, о «стороже» как «жертве» репрессий 30-х годов. Сегодня его изображают антисоветчиком, воителем против тоталитарного режима и проч. В действительности все проще. Падение влияния Троцкого и троцкистов было связано для него с потерей выгодной кормушки. После высылки «демона революции» за пределы СССР интерес к его стихофиглярничанью упал, содержать себя и семью (жена, сын) стало трудно. Принял оппозиционную позу, клял на всех углах Сталина, ни на минуту не сомневаясь в совет-скости. Далее впервые приведем выдержки из протоколов его допросов следователями НКВД (архив ФСБ, дело № II — 34970).
Из доноса-записи высказываний Князева писателем Е. Л. (16 ноября 1936 года). «Я от мозга костей являюсь советским человеком»;«.. во главе существующего режима<…> стоит глупый, злой азиат Сталин, который казнил всех подлинных революционеров, соратников Ленина, Зиновьева, Каменева и др.».
Из протокола допроса(4 апреля 1937 года): «Вопрос: — Дайте показания о характере вашей связи с Зиновьевым Г. Е. Ответ: — С Зиновьевым Г Е. я познакомился в 1918 году в Смольном, один раз был у него дома. Выполнял поручения Зиновьева по своей литературной работе. Я всегда пользовался покровительством Зиновьева и работал под его руководством до 1924 года <…> Вопрос: — Дайте показания о вашей связи с Троцким. Ответ: — Осенью 1920 года по распоряжению Троцкого Л. Д. я был вызван в Москву, был принят им и от него лично получил предложение поехать с ним на Южный фронт. Во все время поездки я все время выполнял литературную работу в поезде Троцкого Л. Д.»[148]
К протоколу приложены изъятые у Князева документы:
телеграмма Троцкого, удостоверение № 45370 о службе его холуя в «Поезде Наркомвоена», личные записки Зиновьева о разрешении его подопечному иметь револьвер, о подарке ему велосипеда и т. д.
Князев болезненно следил за ходом антитроцкистской кампании в СССР, о чем говорят собранные им. соответствующие вырезки из газет.
Если учесть, что ядро преступной группы, заметавшей следы злодеяния в «Англетере», составили участники кровавых рейсов «Поезда Троцкого» (Яков Блюмкин, Георгий Устинов, Петр Подашевский и др.), сомневаться в характере порученного Князеву задания в морге не приходится. Он выполнял роль цепного пса у трупа Есенина.
Коль речь у нас зашла о чисто медицинских вопросах, пора сказать о причинах гибели Есенина с точки зрения судмедэксперта Александра Григорьевича Гиляревского (1855–1931).[149] Многие утверждают, что именно он производил вскрытие тела покойного поэта, и в качестве дополнительного аргумента используют московский архивный акт за подписью доктора Голанта.
Иван Борисович Голант (под этим именем он фигурирует в современной литературе о Есенине). В 1926 году он опубликовал в «Клиническом архиве» (Л. Т. II. Вып. 2), наверное, самую грязную в истории психиатрии статью «О душевной болезни Есенина». В ней такие выражения: «величайший лирик пьянства», «…остается удивляться поистине пьяной любви поэта к зверям и всякого рода скоту», «…распад, расщепление личности» и т. п. (Есенина 5 признавал абсолютно здоровым всемирно известный французский психолог Пьер Жане.), Автор этих и многих других гнусностей приседал на цыпочки перед Леопольдом Авербахом, приятельствовал с небезызвестным рифмоплетом Александром Крученых». заполонившим своей антиесенинской «продукцией» (так [он именовал жанр своих злобных брошюрок) нэпмановский книжный рынок. Но Бог с ним, с этим окололитературным шулером, вернемся к Евгению Яковлевичу Голанту — никакой ошибки! — так его правильно именовать. Сей жулик от науки, оказывается, одно время обретался в Ленинградском педагогическом институте им. Герцена. Что примечательно — штатным доцентом вчерашний «профессор» утвержден 1 сентября 1929 года, когда троцкистские крысы побежали из своих насиженных нор в спасительные теплые углы. В Ленинграде жила сестра Голанта, тоже психиатр[150], — видимо, она и порадела братцу, — не исключено: редактировала его «трактаты» в «Клиническом архиве», собрание выпусков которого представляет почти всю русскую литературу сумасшедшим домом.
Отыскалось и небольшое «дельце» Е. Я. Голанта. В нем есть любопытная пометочка: «1918–1920 годы. Внешкольн. п/о, криминол.», что, очевидно, расшифровывается как занятие сим мужем в некоем специальном подотделе криминологией.
В 1933 году в пединституте им. Герцена Е. Я. Голант исполнял обязанности заведующего кафедрой педагогики, но студенты почему-то не замечали его ума и познаний и протестовали против его лекций (это во времена-то всеобщего послушания); в ту пору профессиональный лжец пропагандировал псевдонауку педологию, и на одном из собраний (2 апреля 1937 года) директор института Н. И. Стриевская, разгромив новомодный абстрактный зуд, сказала о Голанте:«.. редко бывает в институте, мало и плохо работает».[151] И добавила: «Поменьше бы каялись, побольше бы работали…»
Итак, перед нами типичный негодяй своего времени. За свои мерзости он наверняка «пострадал», позже за подлость реабилитирован.
После XIV съезда РКП(б) и особенно после 1929 года Князева, пропагандиста красного террора и мировой революции, выставили на задворки литературы, против чего он горлодерски возмущался, кроя на всех углах Сталина. «Ваша судьба, — писал ему в тот период его друг Лелевич, — вызывает во мне целый взрыв возмущения. — И успокаивал: —.. Крепись! Классовая и неотделимая от нее историческая справедливость возьмет свое!» («Справедливость» сей «неистовый» ревнитель 20-х годов понимал как обязательное собственное господство.) По закону нравственного возмездия, в 1937 году пришел черед Красному Звонарю отвечать за рифмованные призывы к кровавому насилию и отрицание всего святого. Разумеется, позже нашлись духовные родственнички Князева-Шарикова и Лелевича-Швондера, реабилитировавшие своих предшественников.
Теперь, надеемся, понятно, почему в ночь с 28 на 29 декабря 1925 года Князев сторожил тело Есенина в морге Обуховской больницы на Фонтанке. Здесь-то он и сочинил пространное стихотворение (опубликовано в ленинградской «Новой вечерней газете»). Из этого опуса часто цитируют следующую строфу:
148
Допрос В. В. Князева 19 марта 1937 г. «Дело № 23230», ед. хр. П-34970. Справка Управления архива ФСБ (СПб.).
149
Судмедэксперт А. Г. Гиляревский. Протоколы вскрытия мертвых тел. Книга 1-я. 6 января 1926 г. Экспертиза тела Виктора Витенберга. Лист 17. Мэрия Санкт-Петербурга. Архив судмедэкспертизы. — О Гиляревском А. Г. см. также справку ЦГА от 6 декабря 1988 г. (№ 280).
150
Р. Я. Голант являлась сотрудницей Психоневрологической академии Государственного рефлексологического института по изучению мозга.
151
ЦГА, ф. 4331, оп. 34, ед. хр. 94 (Ленинградский педагогический институт им. А. И. Герцена). Общее собрание коллектива института от 2 апреля 1937 г. Критика директором института Н. И. Стриевской профессора Голанта.