Проклятие волков. Век нерешительности. Рассказы

Фредерик Пол

Проклятие волков. Век нерешительности. Рассказы

Фредерик Пол, Сирил Корнблат

Проклятие волков

1

Роджет Джермин, банкир из Вилинга, Западная Виргиния, Гражданин, тихо пробудился от лишенного сновидений сна, которым спали Граждане. Шел третий час времени, отпущенного на подъем, времени, соответствующему тому дню, который в полной мере предстояло оценить.

Гражданин Джермин облачился в одежду, подобающую великим деяниям, таким, как созерцание развалин Эмпайр Стейт на фоне грозовых облаков с борта маленькой лодки или молчаливая прогулка гуськом по оставшемуся ряду кладки моста «Золотые Ворота», или такому событию, как сегодня; а каждый надеялся, что это случится именно сегодня — созерцание того, как загорится Новое Солнце.

Джермин с трудом сохранял спокойствие, подобающее Гражданину. Когда разжигание Солнца запаздывало, возникал соблазн начать Медитацию о неподобающих вещах: будет ли на самом деле вновь зажжено Солнце? А что, если нет? Он вновь вернулся мыслями к своей одежде. Прежде всего он надел старый легендарный браслет; это был опознавательный браслет из тяжелых серебряных звеньев и пластинки с надписью: Джо Хартман Корея 1953.

Его приятели, из тех, кто понимал толк в драгоценностях, позавидовали бы этому браслету, если бы были способны на такое чувство, как зависть. В Вилинге, как известно, не существовало другого опознавательного браслета, которому было 250 лет. Тончайшая рубашка и легкие брюки плотно облегали его тело, а сверху он надел просторную парку, швы которой были тщательно подпороты. Всякий раз, когда Солнце зажигалось вновь, а это происходило каждые пять лет или около того, было принято с грустным видом снимать парку и грациозно рвать ее — так предписывал этикет, — но не настолько, чтобы ее уже невозможно было сшить вновь. Поэтому швы приходилось подпарывать. Именно на сорок первый день (он подсчитал это) Джермин да и все жители Вилинга облачились в одежды, которые надевались по случаю возгорания нового Солнца. На сорок первый день Солнце, уже не белое и не слепяще-желтое, и даже — не ярко-красное, поднималось, и цвет его был коричнево-красным, с каждым появлением оно становилось все темнее.

Гражданин Джермин подумал, что за всю свою жизнь он не помнил Солнца таким темным и холодным. Может быть, имело смысл рассмотреть его более внимательно? Ведь никогда больше не представится такая возможность — посмотреть, как умирает старое Солнце.

Думая лишь об одежде, гражданин Джермин печально закончил одеваться. Умение Облачаться не являлось его специальностью, но он всегда следил за тем, чтобы это было сделано подобающе, традиционно-плавными жестами, без спешки, всякий раз слегка рассчитывая на успех. И именно потому, что он, и только он сам, шил свою одежду, все было продумано до мелочей.

Он мягко разбудил жену, положив ладонь ей на лоб. Она лежала, аккуратно свернувшись на женской трети кровати, как это предписывали правила.

Тепло его руки постепенно пробилось сквозь слои сна, ее глаза приоткрылись.

— Гражданка Джермин, — приветствовал он ее, делая левой рукой знак приветствия.

— Гражданин Джермин, — сказала она, наклонив голову в приветствии, что допускалось в тех случаях, когда были закрыты руки.

Он пошел в свой крошечный кабинет и стал ждать.

Время было подходящим для того, чтобы погрузиться в размышления о свойствах Взаимосвязи. Гражданин Джермин имел большой опыт в искусстве Медитации, большой даже для банкира. Этот дар он развивал в себе с самого детства. Ему удалось отстраниться от всех внешних звуков, образов и чувств, которые мешали Медитации.

Он сидел, и его молодое лицо было спокойно. Стройное тело было идеально прямым, но без всякой натянутости или напряжения. Его мозг был почти чист. Он был занят лишь одной, главной проблемой — проблемой Взаимосвязи.

Позади, где-то над его головой, незаметно для него холодный воздух комнаты, казалось, уплотнился и превратился в шарик — крошечный воздушный шарик.

У этих шариков было название. Их видели и раньше, они появлялись и в Вилинге, и повсюду на Земле. Это было нечто, связанное с Медитацией по поводу Взаимосвязи. Шарики приходили, парили в воздухе. Затем улетали… и часто улетали не одни.

Если бы в комнате, где был гражданин Джермин, был еще кто-нибудь, он бы увидел, что шарик, подобно стеклу, линзе или глазу, искажает, искривляет то, что просматривается сквозь него. Их, эти пузырьки, и называли Око.

Джермин Медитировал… Шарик увеличивался и медленно перемещался. Поток воздуха, который он создал, подхватил обрывок бумаги, закружил его и опустил на пол. Джермин пошевелился, и шарик отпрянул, потому что Медитация Джермина на какой-то момент прервалась.

Джермин абсолютно непроизвольно заставил себя забыть о том, что мешало его размышлениям, и опять вернулся мыслями к проблеме Взаимосвязи. Шарик парил в воздухе…

В соседней комнате его жена, как бы прочищая горло, три раза тихо кашлянула. Она давала ему понять, что уже одета. Джермин поднялся, чтобы идти к ней. Его мысли вновь вернулись к реальности.

На этот раз Медитация была окончена. Око над его головой в течение минуты беспокойно вращалось. Оно нерешительно двигалось взад и вперед, как человек, меряющий шагами платформу вокзала в ожидании попутчика, который запаздывает.

В нескольких милях восточнее Вилинга в своей квартире проснулся Глен Тропайл, мастер на все руки, втайне мучившийся вопросом: «Человек ли он?»

Поежившись, он сел на кушетке. Было холодно. Проклятый холод. За окном проклятое солнце было все еще того же проклятого темного цвета. В квартире было промозгло.

Во сне он сбросил с себя одеяла — ну почему ему никак не удается научиться спать спокойно, как все? Так как на нем не было никакой одежды, он обмотался одеялами, встал и подошел к незастекленному окну.

Глену Тропайлу не впервой было просыпаться на кушетке. Это случалось потому, что Гала Тропайл была женщиной с характером и имела обыкновение прогонять его из своей постели, если они ссорились. Он знал, что днем, следовавшим за его ночным изгнанием, он возьмет над ней верх. Поэтому ссора имела для него свои положительные стороны. Чтобы взять верх, можно было заплатить любую цену, победа не была победой, если она доставалась без усилий.

Он услышал, как жена ходит в одной из комнат, и удовлетворенно насторожился. Она не разбудила его. Следовательно, была готова пойти на попятную. Легкий зуд в позвоночнике или мозгу — это не было физическим зудом, поэтому ему трудно было определить, откуда он идет, он просто чувствовал его — мгновенно перестал его беспокоить. Он побеждал в этом соперничестве. Создавать препятствия и преодолевать их было его натурой.

Осторожно неся кофе, приготовленный из ее тайных запасов, в комнату вошла Гала Тропайл, молодая смуглая женщина с задумчивым взглядом.

Глен Тропайл сделал вид, что не заметил ее. Его глаза изучали холодный пейзаж. Моря под тонким слоем льда почти не было видно, так далеко оно отступило, пока Солнце, и без того маленькое, все уменьшалось, а разраставшиеся ледники на полюсах все больше и больше поглощали воду морей.

— Глен.

Отлично! Глен! Неужто позабыто правило, согласно которому муж здоровается первым? А где требующееся по этикету покашливание, прежде чем войти в комнату? Постепенно он отучил ее от того дотошно расписанного ритуала, в соответствии с которым они воспитывались и который досконально знали. Величайшей из многих его побед над Галой было то, что иногда, как вот сейчас, она сама была зачинщиком и сама первая нарушала формы поведения, предписываемые Гражданам. Порок! Извращение! Иногда они касались друг друга во время, не предназначенное для ласк. Гала сидела на коленях у мужа поздним вечером или Тропайл поцелуем будил ее утром. Иногда он настаивал на том, чтобы она разрешала ему наблюдать за тем, как она одевается. Нет, конечно не сейчас, потому что холод угасающего Солнца делал эту шалость непривлекательной, но раньше она это позволяла; и его власть над ней была такой, что он знал, она позволит это вновь, когда создадут новое Солнце.