Страница 20 из 66
В руке Душмана сверкает скальпель. Он бросается на лодыжку Поганца, держится за нее мертвой хваткой, наносит два точных удара. Поганец воет кошкой. Такого эффектного разрезания сухожилий я еще не видел.
Орущий Поганец шатается и брыкается с такой силой, что отбрасывает Низверха через улицу на металлическую решетку витрины. Разметавшийся в неестественной позе Низверх больше не двигается.
Шрам что-то кричит, но голос его заглушает звук выстрела. Кроваво-серебряная пуля оставляет за собою блистающую траекторию в дымном воздухе.
Поганец валится, царапает бетон, пока из огромных пальцев не начинает сочиться кровь. Рот раскрывается гигантским люком, разбитые окна глаз бегают из стороны в сторону. У него узкие, как у ядовитой змеи, зрачки, лицо — длинное, темное, нос крючком.
Бог или Поганец — не знаю, но он мертв. Как и некоторые из наших.
Пятеро Барабанщиков взбираются на труп, требуя продолжения, но без своего пахана Поганцы уже не те. Вулканы тихонько икают — тоже сдают.
Выжившие поднимаются, оглядывая квартал. Некоторые плачут, а я таких звуков издать уже не в силах. Плакса подхватывает. Он садится на бетон и ревет, закрыв руками лицо. Слезы цвета радуги падают на асфальт.
А мы продолжаем вбирать в себя жар сияния, извергая его в землю.
Поганцы еще громче кричат от боли. Они терзают друг друга, мечутся кругами, некоторые прыгают в лаву, изрыгаемую пирамидами.
Сияние воет, контроль над ним вырывается из наших рук, оно собирается воедино в толпе Поганцев, готовое взорваться, и раскаленной змеей взмывает вверх, в облака.
Поганцы падают и больше не двигаются.
В дымном небосводе образуется дыра, из нее проглядывает темно-синее небо, оно постепенно бледнеет дым улетучивается. В рассвете растворяется последний крик Поганцев.
Солнце словно побили, но вот оно. Да, парни, вот оно!
— Давайте, поднимайтесь, — торопит Шрам. — У нас полно уборки.
Я вижу на его лице следы слез, мне кажется, он любил Низверха, как Братана. Как хотел бы я что-то ему сказать.
Мы помогаем друг другу. Хлопаем по плечам, наблюдаем, как восходит золотисто-оранжевое, пылающее белым солнце. И не нужно вам рассказывать, как оно прекрасно, бандюки.
ДЖЕЙМС ПАТРИК КЕЛЛИ
СОЛНЦЕСТОЯНИЕ [46]
Первая публикация Джеймса Патрика Келли состоялась в 1975 году. Его карьера резко пошла в гору в начале 1980-х, когда он написал около двух дюжин рассказов и два романа. Второй из них, «Пляж свободы», созданный совместно с Джоном Кесселом, привлек внимание критиков непосредственной фантазией и богатой литературной эрудицией авторов.
Как и в случае Кессела, критики относили творчество Келли к достаточно условной группе НФ-писателей — «гуманистов», новому литературному крылу, которое противопоставляли (в теории) более «твердым» техническим интересам авторов киберпанка.
В 1985 году Келли с радостью осложнил критикам жизнь, опубликовав следующий рассказ, высокотехнологичную фантастическую историю безудержной визионерской смелости.
За ней последовали еще две повести, столь же изобретательные и оригинальные, составившие, по словам автора, «киберпанковскую трилогию». Своим примером Келли продемонстрировал азбучную истину научной фантастики: пока критики разделяют и анализируют, писатели объединяют и синтезируют.
Они открывали его один раз в год. Некоторые проводили всю жизнь готовясь к этому дню. Другие оказывались там случайно — просто счастливые туристы, роем вываливающиеся из ховеров. Как водится, путешественники все снимали, но очень редко осознавали, свидетелями чему стали. Годы спустя некоторые из записей всплывали на подходящих к концу вечеринках в попытке вдохнуть в них еще сколько-нибудь жизни. О большинстве просто забывали.
Это происходило во время летнего солнцестояния. В тот самый момент, когда солнце пересекало одну из двух точек эклиптики, находящуюся на наибольшем расстоянии от экватора. В самый длинный день в году, в его поворотное мгновение.
Они приехали вечером, когда толпа уже начала расходиться. Высокий мужчина около сорока. Девочка-подросток. У них были одинаковые серые глаза. Ее соломенные волосы начали темнеть, так же как и его, когда ему исполнилось семнадцать. В том, как эти двое шепотом обменивались шутками, как смеялись над людьми вокруг, виделось неизбежное сходство. Камер у обоих не было.
Они приехали побродить среди эоловых столбов того, что Тони Кейдж считал самым невероятным памятником древности в мире. Да, пирамиды были старше и больше, но уже давным-давно выдали все свои тайны. Парфенон когда-то похвалялся красотой, но кислота времени вытравила ее до неузнаваемости. А Стоунхендж… Стоунхендж был уникальным. Первичным. Зеркалом, в котором каждая эпоха могла узреть своеобразие собственного воображения, в котором каждый человек мог увидеть свой размер.
Они встали в очередь. Жужжание толпы пронизывалось случайными вскриками синтезированной музыки; бесплатный фестиваль, проходивший на близлежащем поле, уже достиг пика безумия. Возможно, вскоре он предложит свои радости этой странной паре, но сейчас та уже добралась до входа в оболочку. Девочка засмеялась, когда они с хлопком просочились сквозь мембрану пузыря.
— Словно меня великан поцеловал, — сказала она.
Они очутились в пространстве между внешней и внутренней оболочками купола. В любой другой день еще ближе к каменному кругу их бы не подпустили. Купол сделали из укрепленного оптического пластика с низким коэффициентом отражения. Лестницы спиралями поднимались вверх; туристы, взбирающиеся по ним, могли увидеть весь Стоунхендж с высоты птичьего полета.
Они вошли во внутреннюю оболочку. Около Пяточного камня стоял репортер с микрокамерой, который принялся махать им рукой:
— Прошу прощения, сэр, извините!
Кейдж вытянул девушку из потока толпы и стал ждать. Ему не хотелось, чтобы этот идиот окликнул его по имени перед кучей народа.
— Вы — наркохудожник. — Журналист отвел их в сторону. Робкая улыбка расцвела на его обсидиановом лице. — Кейс, Кейн… Он постучал по черепному шунту, расположенному за ухом, словно хотел выбить информацию из мозга.
— Кейдж.
— А кто она? — Улыбка стала явно натянутой. — Ваша прелестная дочка?
Тони подумал, не стоит ли ему просто ударить этого человека. Или уйти. Девочка засмеялась.
— Меня зовут Уинн. — Она пожала репортеру руку.
— А меня Зомбой. Стрингер из Уилтшира, в основном работаю на «Соник». Вы раньше видели старые камни? Могу провести экскурсию. — Кейдж ждал, когда же загорится красный огонек микрокамеры, но журналист все медлил. — Слушайте, а у вас случайно свободных образцов нет? Для самого большого фаната?
Уинн закусила губу, давясь хохотом, и полезла в карман.
— Сомневаюсь, что вы сможете рассказать Тони что-то новое о Стоунхендже. Иногда мне кажется, он живет ради этого места. — Она вытащила пластиковую бутылочку, вытряхнула на ладонь несколько зеленых пилюль и предложила их репортеру.
Тот взял одну и внимательно осмотрел.
— На оболочке никаких названий. — Зомбой подозрительно уставился на Кейджа. — Вы уверены, что они безопасны?
— Естественно, нет, — ответила Уинн и забросила две таблетки в рот. — Экспериментальная вещь. Превращает мозг в кровавый пудинг. — Она предложила одну Кейджу, он взял, втайне желая, чтобы девушка прекратила играть в такие опасные игры, но та все не унималась. Мы их целый день едим. По нам скажешь?
Журналист с радостью положил капсулу на язык, и тут наконец загорелся красный огонек.
— Так вы большой поклонник Стоунхенджа, мистер Кейдж?
— О да, — разболталась Уинн. — Он частенько сюда приезжает. Дает лекции всем желающим. Говорит, в этом месте до сих пор сохранилась магия.
— Магия? — Линза камеры повернулась к Тони, впрочем, он уже давно привык жить под ее постоянным присмотром.
46
Пер. Н. Кудрявцева.