Страница 12 из 66
ПЭТ КЭДИГАН
РОКЕНРОЛЛИМ [23]
Начало писательской карьеры Пэт Кэдиган совпало с началом десятилетия. Ее творческий диапазон впечатляет: от дарк-фэнтези и хоррора до причудливой, оригинальной научной фантастики.
Кэдиган сочетает живость и точность языка с бодрящей дозой черного юмора; очень характерная для 1980-х стилистика, иначе как панковской ее и не назовешь. А в цикле рассказов «Pathosfinder» (к которому относится, например, такой хит, как «Nearly Departed») она продемонстрировала поистине визионерские задатки.
К многогранным талантам Кэдиган относится и приверженность киберпанковской этике. Примером чему — предлагающийся вашему вниманию рассказ (опубликован в 1985 году), в котором хай-тековский антураж в лоб сталкивается с рокандерграундом.
Недавно Кэдиган опубликовала первый роман — «The Pathosfinder». Живет она в Канзасе.
Меня ливень разбудил. Думаю, блин, попала, как мисс Дождь-в-лицо, [24]потому как туда он именно и хлестал: прямо в мое видавшее виды лицо. Тут я села и просекла, что все еще нахожусь на Ньюбери-стрит. Добро пожаловать в центральный Бостон! Ньюбери-стрит, это ведь в центре? Нужен ответ посреди ночи? Нет, на фиг не нужен. Вокруг — ни души. Как водится: давайте напоим Джину, а когда отрубится — двинем в Вермонт. Люблю ли я Новую Англию? Отличное место для жизни, но ездить сюда ни к чему.
Тут я вытащила из глаз мусор и призадумалась, не ищет ли меня сейчас кто. Эй, кому тут сдалась сорокалетняя синтоманша?
И припустила бегом к дверям одного из этих милых старых домиков с магазинчиком в полуподвале. От дождя-то навес спасал, но полоскал округу струями, отбивая бешеный ритм. Выжала юбку-брюки, волосы и уселась мокнуть дальше. Мерзнуть — тоже, конечно, но холод не так донимал.
Так и сидела довольно долго, уткнув подбородок в колени, как будто в детство вернулась. Начала мал-мала кивать — подхватила какое-то простенькое повизгивание, — я в такие лучше всего вступаю. Видел бы ты меня сейчас, Мановар. К тому времени когда объявились копы, я разрокенроллилась вовсю.
Анекдот: рвать когти я даже не попыталась, но если бы решила вдруг ломануться, не проканало бы — залипла, оказывается, в силовом капкане. Поставленном на взломщиков, чтобы те сидели и не рыпались, пока наконец соизволят подъехать копы. Короче, сидела я в капкане и сама же перлась. И так всю жизнь.
Со мною мирно обошлись. Препроводили, зачитали права, обогрели, штрафанули на стольник и отпустили на все четыре стороны к завтраку.
Страшно в такое время видеть и быть увиденным, воистину страшно. Первые три часа, как проснулся, люди секут, разбито у тебя сердце или нет. Выход такой: либо вставать так рано, что к тому времени, когда все вывалят на улицу, успеть врасти в маскхалат, либо — не ложиться вовсе. Последнее должно бы работать всегда, но как бы не так! Бывает, когда не ложишься, твое разбитое сердце заметно круглые сутки. Вот я с ним и таскалась в поисках относительно безлюдного места, где бы позавтракать, стараясь особенно не оглядываться на тех, кто оглядывался на меня. И очень хотелось остановить случайного прохожего и пуститься в объяснения: «Да, вы правы, но это рок-н-ролл разбил мое старое больное сердце, а вовсе не какой-нибудь подонок. Плакать обо мне не надо: могу и мозги взорвать».
И так я долго мотала круги, пока не нашла наконец Тремонт-стрит. Ударник одной группы из Детройтского кратера — имя забыла, а вот злосчастное местечко запало в памяти, — короче, именно этот чувак рассказал мне, что в закусочных на Тремонт-стрит подают Лучший Завтрак в Мире. Особенно если с похмела, не приходя в сознание.
Только схлынула утренняя волна офисного планктона, как я приметила свободное местечко в греческой забегаловке. Завтрак до 10.30 и ни минутой позже, прожевал — вали, обслуживаем только у стойки, не нравится — не ешь. Люблю заведения с Характером. Я разложила складной стульчик, заказала кофе и омлет с фетой, к которому полагалась картошка по-деревенски: набирай сколько хочешь из Картофельной Горы в углу гриля (слава богам, что не из говеной микроволновки). Просканировали мою сетчатку еще до того, как плеснули кофе, а пока я наливала сливки — проверили кредитоспособность. Мерзкая привычка? Мерзкая. Мне не по фиг? По фиг. Эффективно: никаких механизмов там, где справляется человек, и еда настоящая — не какой-нибудь съедобный полиэфир, который проскочит насквозь, и ты, дражайшая, так и останешься стройной бухенвальдской крепышкой.
Они вошли, когда я умяла пол-омлета. По виду и разговорам — гуляли всю ночь напролет, разглядывать их физиономии на предмет разбитых сердец я не стала. Начала нервничать, но успокаивала себя: «Черт побери, они устали. Кто сейчас заметит старушку? Никто».
Снова ошиблась. Уставились на меня сразу после того, как им просканили сетчатку. Семнадцатилетний парнишка с татуированными щеками и раздвоенным языком наклонился и прошипел по-змеиному:
— Ссссинтоманшша!
— Где? — сразу оживились остальные четверо. Чья? Здесь?
— Ссссинтоманшша рокенролльная.
Дамочка меня заметила. На мордашку — воплощенная безликость, на сердце ее — ни одной выщерблинки. Будь у нее своя синтоманка, стала бы Мадам Магнифика.
— Джина, — уверенно идентифицировала она.
У меня задергался левый глаз. Ох, не надо бы. Шматок феты шлепнулся на колени. «Что за черт, — подумала я, — я кивну, они кивнут, я поем и уйду». И тут кто-то прошипел: «Денежное вознаграждение».
Я уронила вилку и рванула со всех ног.
Можно особо и не бояться, решила я. Куда им всем бежать, пока не получили по своему греческому завтраку? Они все и не побежали. Отрядили за мною дамочку.
Она нагнала меня на середине улицы — помоложе, чай, — когда светофор уже переключился. Машина нас еле перепрыгнула, шасси растрепало дамочкину шевелюру — жесткую, как медная проволока, и того же цвета.
— Возвращайся, доешь омлет. Или мы тебе другой купим.
— Нет.
— Пошли, — рванула она меня за руку и вытащила с проезжей части.
Люди на нас уже оглядывались, но Тремонт-стрит богата на представления. Приезжайте сюда за бесплатным театром и обрящете. Скрутила меня захватчица крепким захватом и потащила обратно в закусочную, где остатки моего омлета уже успели продать со скидкой какому-то бродяге. Дамочка со товарищи подвинулись, чтобы усадить меня между собой, и купили мне еще чашку кофе.
— Как это у тебя получается есть и пить с раздвоенным языком, — спросила я Татуированные Щечки.
Он показал — маленькая примочка внизу вроде молнии. Легковес, который сидел слева от Крепыша, с другой стороны от Дамочки, наклонился ко мне и недобро посмотрел.
— Назови хоть одну причину, почему нам не следует выдать тебя Мановару за вознаграждение?
— Все кончено, — покачала я головой, — синтоманша больше не на игле.
— Ты связана контрактом, — встряла Дамочка, — но мы можем что-нить придумать. Выкупить тебя у Мановара, подать от твоего имени иск о нарушении договора. Мы — «Незаконнорожденные». Оли, — представилась она. — Перси. — (Крепыш.) — Крейт. — (Мистер Змий.) — Гас. — (Легковес.) — Мы позаботимся о тебе.
— Если собираетесь меня сдать — сдавайте и получайте свою долю. — Я снова покачала головой. — Хватит купить себе лучшего синтомана на свете.
— Мы будем хорошо к тебе относиться.
— У меня ничего не осталось. Я — пустая. Отрокенроллилась.
— Неправда, — возразил Крепыш; я автоматом стала его лепить, но тут же одернула себя. — Мановар бы тебя выгнал в таком случае. Ты бы не сбежала сама.
Я не хотела ему признаваться. Оставьте меня в покое. Я просто хочу уйти и никогда больше не синтоманить, понимаете? Играйте сами, от меня помощи не ждите. Я крепко схватилась обеими руками за стойку. Не будут же они вырубать меня и тащить силком?
23
Пер. С. Красикова.
24
Дождь-в-лицо— прозвище вождя американских индейцев, который в ходе битвы вырезал сердце американского офицера Томаса Кастера, чему посвящено стихотворение Лонгфелло «Месть индейца Дождь-в-лицо».