Схватка

Во время перемирия в дни переговоров Кмитич постоянно посылал курьеров во все концы, чтобы найти маленький отряд Елены Беловой или хотя бы кого-то, кто знал где она. Тщетно. Словно растворилась его Елена среди зеленых дубрав и голубых озер Литвы, словно поглотили ее воды широкого Днепра… Теперь же Кмитичу вновь надо было думать о Хованском, как-то и советовала Елена в последний раз, перед тем, как исчезнуть. О том же просил, умолял сам Великий князь: «Любый мой Самуль! На тебе перст Божий! Не уступи Хованскому! Разбей супостата! От тебя сейчас зависит успех всей кампании, успех грядущих переговоров по судьбе Витебского воеводства, ибо ниоткуда нет добрых вестей: ни из Литвы, ни из Польши, ни из Московии…»

«Разбей Хованского»… Кмитич читал письмо и задумчиво скреб щеку, покрытую суточной щетиной. Легко сказать! Тут Хованский чуть было не разбил его самого. А теперь у этого хищника прибавилось рати, и одолеть его представлялось почти невозможным. Ну, разве кое-как устоять перед очередной атакой проклятого захватчика. Но и это виделось сомнительным. Заканчивался порох и патроны у жмайтских мушкетеров. Кмитич ранее приказал лепить и готовить гранаты, но на них как раз и ушел почти весь запасной порох.

Глава 12. Мнхалина

Михал отправился в родной Несвиж, где уже две недели жила его Катажина с Алесем, чтобы в первые дни июня организовать прием короля и забыться от тоски: они с Катажиной похоронили-таки своего несчастного Богуслава Крыштопа. Точнее даже не они. Грустная весть пришла из Голландии, куда послал маленького Богуслава Михал с его воспитателем-доминиканцем для оздоровления. Но Бог все-таки забрал их горемычного Богуся, как бы врачи не заботились о несчастном первенце Михала Казимира. И пусть это не стало чем-то неожиданным — все-таки мальчик болел, отставал в своем развитии — сие грустное событие вогнало Михала в депрессию. Разладились даже его отношения с Катажиной, которая ранее уверяла, что и из больных детей часто вырастают знаменитые и талантливые люди. И вот теперь все его три ребенка от Катажины, так или иначе родившиеся больными, умерли. Словно злой рок висел над их семьей… «У меня на сегодняшний день не осталось детей, — грустно думал Михал, — даже Вишневецкий, в своем неведение, что у него растет сын Алесь, и то более счастливый, чем я человек. Может, подождать пока Катажина в самом деле подлечится, да разгонит от себя злых духов?…»

Ну, а Александр как-то незаметно вырос в стройного шестнадцатилетнего красавца с рыжеватыми, как у Вишневецкого пышными волосами и синими, как у матери, выразительными глазами. Вырос незаметно и для Михала, и для Катажины. Однако женщина все же это осознала лишь в ночь с 31 мая на 1 июня, ночь Ярилы, когда весь Несвиж живет своей невидимой, тайной жизнью. Впрочем, так всегда было до войны. Ныне особо некому было водить хороводы, некому было наряжать и выбирать красивую девушку Лялю, возить ее по утру на белом коне, распевая «Ой, диди-Ладо!»

В ночь на Ярилу Катажине не спалось. Думала о грядущем приезде Михала, о визите короля, о том, что уже сделала и что предстоит еще сделать… Заботы забили ее голову, и сон не шел. Походив взад-вперед по комнате в ночном платье, Катажина в конце концов оделась и решилась пройтись по двору замка, пока яркие звезды на синем бархатном небе не нагонят на нее сон.

Ночью Несвижский замок особенно таинственен и романтичен. И даже пугающ. Да, здесь было намного лучше, чем в заброшенном замке брата, где она и познакомилась с Михалом, но Несвиж всегда чуть-чуть настораживал и пугал новую хозяйку замка. Пугали слухи о приведение Барбары Радзивилл, бродящим по ночам то среди крестов кладбища, то в самом замке… Пугали наводящие ужас рассказы о былых хозяевах Несвижа. Так, тетку Миколы Радзивилла Рыжего нашли зимой у самого леса по грудь в снегу. Женщина просто стояла с открытыми глазами, снег вокруг нее был пропитал ее кровью, но на теле самой женщины не нашли ни царапины. Версий было много, но свидетелей случившегося — никого.

Впрочем, все эти слухи и страхи даже как-то возбуждали Катажину. Она незаметно для себя дошла до заросшего плакучими ивами берега речки Уши, думая, что неплохо бы самой увидеть неуспокоенный дух Барбары. Как вдруг… Из-за деревьев и зарослей берега послышались чьи-то приглушенные голоса. Два голоса, юношеский и девчий, о чем-то тихо переговаривались, но в тишине первой летней ночи их было хорошо слышно. И лишь где-то вдали иногда выдавал трели соловей, обрадовавшись первым тихим и теплым сумерекам. «Интересно, кто же там на Ярилу решил вкусить силу бога Леля?» заинтересовалась Катажина и тихо двинулась навстречу двум воркующим голосам. Новая хозяйка замка была уверена, что сейчас станет свидетельницей пикантной любовной сцены прямо на свежей траве берега Уши. Спрятавшись за иву, Катажина присела на корточки, аккуратно раздвинула ветки и выглянула… В свете полной луны она увидела… своего Алеся! Он обнаженным сидел в обнимку с такой же нагой юной девушкой. Два соска темными пятнышками чернели на обнаженной груди девушки, которая абсолютно не стеснялась своей наготы… Глаза Катажины расширились. Юное личико этой девушки с большими раскосыми темными глазами хорошо просматриваемое в свете луны, было знакомо Катажине!

— Аннуся, давай никогда не расставаться!

— А как же твоя мать? Она нам не разрешит. Ты — князь. Я — простая горожанка…

Катажина отшатнулась, прячась за ветки и листья ивы.

«Матка Боска, — думала женщина в шоке, — я же эту девушку тоже хорошо знаю!»

Катажина, надо заметить, и вправду заприметила эту юную жительницу Несвижа еще неделю назад. Темнорусая девушка с румяным чистым лицом, острым носиком и удивительно красивыми карими глазами раскосой формы постоянно занимала одно и тоже место в предпоследнем ряду костела. Здесь вкусы матери и сына полностью совпали. Но… «Какого черта с ней связался мой сын?! — в гневе думала Катажина. — Он же еще ребенок совсем! Ребенок? Сколько же ему? Боже, уже шестнадцать лет! Не может быть!..»

— Я поговорю с матерью и нас обручат, — говорил голос Александра, — я объясню ей, что люблю тебя больше самой жизни.

— Ну, а если она все-таки не согласится? — взволновано спрашивала девушка.

— Ну, а если она не согласится, то я пойду против ее воли. Я уже взрослый.

Катажина перекрестилась, медленно поднялась с корточек и пошла назад к замку, стараясь ступать также тихо.

«Вот, что ты задумал! Обручиться с этой простолюдинкой! Ну, уж нет! Только через мой труп!» — говорила сама себе Катажина…

Увы, вид утреннего Несвижа лишь больше нагнал на Михала тоску: пусть сердце князя радостно и забилось при виде родных тополей и дубов, отблеска знакомых с раннего детства прудов, то при виде, как половина города лежит в руинах, сердце сжалось. Хотя жизнь мало-помалу возвращалась. То тут, то там копошились люди, строившие дома, растаскивавшие обгорелые бревна и битые кирпичи… Невредимым возвышался лишь величественный замок, окруженный прудами и глубоким рвом. После первого штурма Хованским замок отремонтировали, но после второго штурма все еще оставались следы: кое-где из стен торчали черными яблоками ядра, впившиеся словно клещи в тело зданий, нарушали гармонию сбитые углы, обвалившаяся штукатурка, выбитые рамы окон, разрушенные башенки… Аккуратист Михал морщил нос, обращаясь к бурмистру Яну Гановичу:

— Почему не починили?

— Заделаем, пан Михал! До всего руки не доходят. Городом занимались!

— Вы есть бурмистр прежде всего замка, а не города! Это ваша первейшая задача содержать его в порядке! Город потом! — отчитывал Гановича Михал. — Через два-три дня приедет король! Чтобы всех этих сбитых углов не было! А ядра в стенах оставьте пока. Пусть король видит, что мы пережили…

Михал и Ганович стали объезжать замок и окрестности, чтобы осмотреть, что еще можно успеть исправить к приезду Яна Казимира.