Страница 87 из 114
— Эта пластинка просто симпо-симпомпончик! — сказал Гомер.
— Да, — сказал Фредди, — откуси один кусок и глотни томатный сок. Вот здорово будет!
— Лучше знаешь что? — сказал Гомер. — Откуси другой кусок, распусти-ка поясок и...
— Ой, Гомер! — Перебил его Фредди. — Тебе не кажется, что мы как-то странно говорим?.. Пончики, пончики — целые вагончики!..
— Чики-пон, чики-пон, — подхватил Гомер, — нет для пончиков препон!
— Это все верно, — согласился Фредди, — но все-таки как-то не так... А в общем, чтоб они не кончились, чтоб они не пончились...
— Собирайте дырки в чистые пробирки, — завершил его мысль Гомер и тут же с удивлением сказал: — Что это получается, а? Как мы разговариваем?
— А что такого? — ответил Фредди. — Тесто ем сперва я, «дырку — на закуску...
— Красота какая, — сказал Гомер, — очень это вкусно!
— Пончики, пончики, — запел Фредди, — целые вагончики! И в ответ ему Гомер тоже запел в полный голос:
— Чики-пон, чики-пон, нет для пончиков препон! После этого они уже подхватили дуэтом:
Ребята закончили песню и замолкли, удивленно тараща друг на друга глаза.
Фредди первым прервал молчание.
— Здорово! — Хотел сказать он, но получилось так, что это слово он не сказал, а спел: — 3до-ро-во!
— Да, — пропел Гомер, — будем мы на волосок от счасть-я! Они пропели все это и с испугом взглянули один на другого.
— Слушай, Гомер, — печально запел Фредди, — что же это... нет для пончиков препон... делается?
— Ох, Фредди, — с не меньшей печалью спел в ответ Гомер, — Я и сам ничего... откусив один кусок... не понимаю... Распусти-ка поясов — повысил он вдруг голос до фортиссимо, — и ложись ты на часок в пос-тель-ку!
— Да, действительно, — чуть слышным пиано пропел Фред-ди, — Будет дыркам в тесте тесно, будет тыркам в десте десно...
— Будет просто расчудесно, — закончили они, снизив голоса до грустного пианиссимо.
А тем временем парикмахер выложил свою карту на стол, за которым, кроме него, сидели дядюшка Одиссей, почтарь Прет и мэр города, и подошел к зазвонившему телефону. Он, наверно, целую минуту с удивленным видом держал трубку возле уха и потом крикнул через плечо:
— А ну, ребята, потише! Ничего не могу понять... Линия, что ли, испортилась?..
Ох, это ты, Гомер, — сказал он наконец. — Никак не мог разобрать... Наверно, радио подсоединилось... Да, он здесь. Сейчас позову.
Парикмахер поманил пальцем дядюшку Одиссея и сказал ему:
— Твой племянник звонит. Говорит про какие-то там вагончики и чтобы ты собирал что-то в чистые пробирки и шел скорей домой... А в общем, поговори сам.
— Алло, Гомер, — сказал в трубку дядюшка Одиссей. — Да, да, слушаю... Что?
Чего?.. Что ты там поешь?! Говори по-человечески! Как не можешь? Что значит не можешь?! — Он помолчал, слушая Гомера. — Постой! — крикнул он потом встревоженным тоном. — Скажи, а машина остановилась или продолжает играть? Что?
Давно остановилась? Ну и слава богу. — Дядюшка Одиссей успокоенно улыбнулся. — Тогда нечего волноваться... Тогда распусти-ка поясок и ложись ты на часок в пос-тель-ку!.. Послушай, Гомер! — опять закричал Одиссей. Что это за песню ты все время поешь? Какой номер пластинки? Что? Спой ее, пожалуйста, еще раз, с самого начала!
И все, кто смотрел сейчас на дядюшку Одиссея, увидели, как он прижал телефонную трубку поплотнее к уху и стал внимательно слушать, раскачиваясь и выбивая такт сначала одной ногой, а потом обеими и еще свободной рукой.
А вскоре, к удивлению присутствующих, дядюшка Одиссей запел:
Дядюшка Одиссей взял верхнюю ноту, сделал паузу, а затем на тот же мотив поблагодарил Гомера.
— Ой, Гомер, прощай, спасибо! Это просто расчудесно, — пропел он, положил трубку и повернулся к своим друзьям. — Лучше дел в мире нет, как с друзьями спеть квартет! — заверил он их на мотив «чики-пон, чики-пон».
И друзья дядюшки Одиссея вполне одобрили его инициативу. После трех всего репетиций, из которых одна была генеральной, они уже вовсю распевали песню о пончиках — и не как-нибудь, а в склад и в лад, и представляли собой вполне спевшийся, почти профессиональный квартет. К тому же они повторяли эту песню очень много раз и с каждым разом пели все лучше и лучше.
Ко времени, когда дядюшка Одиссей и почтарь Прет начали смутно осознавать, что они уже не в состоянии перестать петь первым и вторым тенором, и когда то же самое стали понимать парикмахер и мэр, певшие соответственно басом и баритоном, к тому самому времени они уже поставили рекорд беспрерывного пения для мужских квартетов в закрытых помещениях. Но мало того, что они поставили рекорд, они продолжали, уже совершенно не по своей воле, увеличивать и увеличивать свое рекордное время и, наконец, увеличили его настолько, что уже сами не выдержали и выскочили из парикмахерской на улицу, ни на минуту не прерывая стройного, гармонического и даже полифонического пения.
Когда дядюшка Одиссей ворвался со своими «симпо-симпом-пончиками» и «целыми вагончиками» в двери кафе, ему пришлось сразу же взять на полтона выше и перейти из мажора в минор. Это ему удалось со второго раза, и тогда его голос зазвучал в унисон с голосами Гомера, Фредди и человек двадцати клиентов, уже набившихся в кафе после окончания сеанса в кино и распевающих ту же песню. Этих людей сразу, как только они вошли выпить по чашечке кофе, поразила и привлекла приятная мелодия с не менее приятными словами, которую непрерывно напевали Гомер и Фредди.
А затем уже по одному, по два, по три посетителя и посетительницы стали присоединяться к поющим, и к приходу дядюшки Одиссея приятная мелодия с не менее приятными словами захватила всех.
Сопрано из церковного хора залезла на самую вершину до-бемоль и заставляла дрожать и звенеть всю посуду на полках кафе, когда произносила слово «вагончики-и-и». И ей неплохо помогал смешанный хор мужских и женских голосов с хористами всех возрастов, а также всевозможных оттенков кожи — благодаря беспрерывно сменяющемуся световому оформлению за стеклянным окошечком музыкальной машины.
Никогда прежде не было еще такого ни в городе Сентерберге и, пожалуй, ни в каком другом городе: чтобы эдакую веселую, радостную и легкую мелодию люди пели с такими удрученными, озадаченными и просто несчастными лицами!
Гомер пел и пел вместе со всеми, и вместе со всеми он изо всех сил старался позабыть и веселую мелодию, и забавные слова, только все было напрасно. Пробовал он запеть другие песни, например: «У Мэри Смит овца была» или «Джек и Рой идут горой, несут с водой ведерко», — но все равно и Мэри Смит и Джек со своим другом Роем очень быстро забывали про овцу и прет ведерко и начинали есть только «пончики, симпо-симпомпончики», да еще «целые вагончики» этих «симпомпончиков»...
Гомер со страхом, но и с надеждой смотрел на лица наиболее испытанных и закаленных певцов их города: на сопрано из церковного хора, на священника, на зубного врача и, наконец, на своего дядюшку Одиссея — все они пели уже много лет и легко могли переходить из одной тональности в другую и даже из мажора в минор... Так неужели они не в состоянии остановиться, когда хотят, когда песня, уже в который раз, приходит к концу?!