Страница 2 из 10
А генеральный продюсер спит с этой… Даже и не знаешь, как ее назвать? Некрасивая? Невзрачная? Не-пойми-какая в общем. Маленького роста, грудь еле намечается, лицо блеклое, почти без бровей, черты очень мелкие, такое ощущение, что художник работал в четверть силы, едва притрагиваясь к листу карандашом. Какие-то линии вообще остались незавершенными. Это даже не картина, это эскиз. Четверть женщины, не больше. Ростом Рара была ему по плечо, поэтому Ромашов именно так и подумал.
И вдруг она улыбнулась. Его обдало жаром. Такой улыбки он еще не видел никогда. Нахальная? Нет. Вызывающая? Ничуть. Обещающая? Возможно, но тоже нет. Пленяющая и обещающая одновременно. А еще виноватая. Улыбка победительницы и вместе с тем побежденной. Впечатление было такое, словно бы Рара мысленно взяла веревку, сделала из нее лассо и накинула ему на шею. Осталось только затянуть петлю и повести добычу за собой. На заклание. Он понял, что пойдет.
– Как вы говорите, вас зовут?
– Лев Ромашов.
– Как-как?
– Лев…
– Я поняла. Это плохо, – она слегка нахмурилась. На лбу образовалась горизонтальная складка. Он вдруг понял, что Раре за тридцать, а вовсе не двадцать пять, как он подумал, когда ее увидел. – Вы слышите? Лев… пауза… Ромашов. Словно обрыв. Между «В» и «Р» много пустого места. Так не должно быть. Имя должно произноситься легко, без пауз, тогда оно запоминается. Речь – это музыка. Вам, часом, не медведь на ухо наступил?
– Я окончил музыкальную школу по классу фортепиано.
– Ах, я не о том! Есть музыкальный слух, а есть литературный. Фраза должна звучать, как мелодия. Тогда люди ее повторяют раз за разом. Если мелодия удачная, красивая и приятная на слух, то она привязывается, и постоянно всплывает в памяти. Ваше имя люди с досадой забудут. Это как фальшивый аккорд… Или нет. Слишком мало нот. Лев – Ромашов. Если вы учились в музыкальной школе, вы меня поймете. Есть такой интервал: терция. – Он кивнул. – Есть кварта. Очень чисто звучит, как и само слово: кварта. Вслушайтесь… – она взяла его за руку. – Слышите ведь? – он кивнул. – А ваше имя напоминает мне музыкальный интервал, который называется секунда. Звучит он ужасно. Хотя, фамилия хорошая. Литературная. – Рара отпустила его руку. Он почувствовал, что падает с обрыва в глубокий, заросший крапивой овраг, откуда ему уже не выбраться никогда, и отчаянно спросил:
– Вы читали Куприна?
– Разумеется, молодой человек. Я ведь редактор. А мой муж журналист. Если мы и говорим часами о чем-нибудь, то это литература.
– Поэтому вы – Рара? Кстати, как это переводится на русский язык с вашего литературного?
Она впервые посмотрела на него с интересом:
– А вы милый. Да, вы правы. Я Раиса Райская. Райская, само собой, журналистский псевдоним. Настоящую фамилию называть не буду, она не слишком благозвучная. Скажу только, что я Раиса Гавриловна, – она тихонько рассмеялась. – С моим абсолютным литературным слухом это досадно. Мой муж Раевич, так что я могла бы стать Рарой вполне официально, если бы сначала вышла замуж, а потом стала делать карьеру. Но получилось наоборот, поэтому мы сочли, что я останусь Райской, а он Раевичем.
– У нас много общего. Любовницу Ромашова из повести Куприна тоже звали Раисой, – намекнул он.
– Надеюсь, я ничем не похожа на эту вульгарную безграмотную женщину? Держу пари, вы никогда не думали о псевдониме, потому что до сих пор были Лёвой. Лёва Ромашов звучит неплохо, но вы ведь собираетесь стать большим актером? – насмешливо спросила она. Цвет ее глаз неуловимо изменился, теперь он удивился их блеску и яркости. – Поэтому вам нужно настоящее мужское имя.
– И что вы предлагаете?
– Фамилию оставьте, а имя поменяйте.
– На что?
– Ну, я не знаю. Алексей или Андрей… – она на секунду задумалась. – Хотя, Андрей будет лучше. Вам необходимо второе «Р». А то какой-то вы мягкий, – она протянула руку и потрогала его за плечо. – Ну, я же говорила! Лёва Ромашов! Извините, мне надо бежать, у меня много дел.
– Мы еще увидимся? – с отчаянием спросил он.
– Не знаю…
– Пожалуйста, Рара! – попытался он ее обаять.
– Хорошо, – сказала она уже на бегу, – я посмотрю пробы…
Так он стал Андреем.
«Уголовная ответственность за невиновное причинение вреда не допускается…»
– Аркадий!
– А? Что?
– Аркаша, что с тобой? Я не могу до тебя докричаться! О чем ты думаешь?
Он все никак не мог избавиться от этой привычки: оценивать любые неурядицы в своей жизни, даже досадные бытовые мелочи с точки зрения Уголовного кодекса. Похоже, в юности перезубрил.
Вот и сейчас, глядя на испорченную женой рубашку, он подумал: уголовная ответственность за невиновное причинение вреда не допускается. Галя ведь не нарочно засунула две его дорогие белоснежные сорочки в стиральную машинку вместе со своей красной блузкой. Сама расстроилась, когда увидела результат.
– Я же не знала, что она китайская! Написано «мэйд ин Итали», – растерянно сказала жена. – Надо же! Полиняла!
Розовые сорочки осталось только выбросить. Аркадий Журавушкин прекрасно понимал, что любой нормальный мужик в такой ситуации ограничился бы одним только словом: «Б…!» Или другим, не менее выразительным, но тоже матерным. Выплеснуть злость, одним плевком, и успокоиться. Он же мгновенно принялся выстраивать для жены презумпцию невиновности, размазывая свою злость, словно жидкую манную кашу по тарелке, чтобы успокоиться. Ну не бред? Что это? Профессионализм или подтверждение того факта, что главной в его жизни является работа? Что он уже больше робот, чем человек. Не особь мужского пола, именуемая Аркадий Журавушкин, а адвокат по уголовным делам Аркадий Валентинович Журавушкин. Когда они с женой последний раз занимались любовью? Именно это он сейчас и пытался припомнить. Пытался найти в себе и в ней хоть что-нибудь человеческое. Кроме желания есть и спать.
Она работала в Пенсионном фонде, он в адвокатской конторе, работа у обоих была довольно скучная, нудная, связанная с бесконечным перечитыванием и составлением нормативных документов и справок, говорить об этом было невыносимо скучно. Стоило Журавушкину начать рассказывать о деле, которым он занимается, жена демонстративно зажимала уши:
– Ой, только не надо! Мне своей рутины хватает!
Точно так же, едва Галина принималась за разъяснение новой сложной формулы, по которой теперь будет рассчитываться пенсия, как он тут же ее обрывал:
– Галя, мне до пенсии еще далеко! К тому же я на нее не рассчитываю.
Жена с обидой умолкала. Зато во всем остальном они были согласны: на что потратить премию, куда поехать отдыхать, сколько денег в месяц выделить дочери, которая жила отдельно. Маша снимала квартиру пополам с подругой, тоже студенткой, мотивируя это тем, что не хочет тратить полтора часа на дорогу от дома до Университета. Но Журавушкин подозревал, что дочь просто не хочет стать такой же занудой, как и ее родители. Чья жизнь расписана на много лет вперед. Впрочем, «уголовная ответственность за невиновное…»
О, черт!!!
– Дай мне, наконец, пульт! – услышал он. – Иначе мой мозг разобьет паралич!
– А что случилось? – спросил он, протягивая жене пульт от телевизора.
– Я понимаю, что актерам необходимо пиариться, но надо же и меру знать! Я слышу это имя из каждого утюга: Стейси Стюарт! Мне уже в туалет страшно зайти. Кажется, нажми я на кнопку сливного бачка, вместо шума воды услышу «Стейси Стюарт»!
– Успокойся: закончатся деньги в рекламном бюджете, и ты о ней больше не услышишь.
– Сомневаюсь. Девица весьма предприимчивая. Я уже проверила: стоит три часа кряду посмотреть какой-нибудь телевизионный канал, как там обязательно появится Стейси Стюарт. В вечернем ток-шоу на Первом – сюжет про нее. Она в центре внимания. Такое же шоу на Втором опять посвящено Стейси Стюарт. На Домашнем она же рассказывает о своих непростых отношениях с Андреем Ромашовым. Канал, специализирующийся исключительно на мистике, пригласил на шоу экстрасенсов все ту же Стейси Стюарт, чтобы маги сняли с нее порчу.