Хлопушин поиск

– Хорошо живете, – сказал гусарский секунд‑ротмистр Повидла. – В горных пустынях живете, а стол не только, скажем, в Уфе или Екатеринбурге, а и в самой столице не стыдно показать.

Тучный, мешковатый, веснушчатый, с длинными гусарскими локонами, болтающимися у висков, и с толстыми, как обрубки канатов, усами, он развалился в кресле около печки. Лицом к ротмистру на мягком бесспинном табурете поместился Шемберг. За его спиной, в тени, опершись на кочергу, стоял Агапыч.

Повидла расстегнул желтую, расшитую шнурами венгерку: ему тяжело после сытного управительского ужина. Он изредка сладко поеживается и водит по стенам зала осоловевшими глазами.

Серой тенью скользнул к столу Агапыч и закоптевшими железными съемцами снял со свечей нагар. Ярче заблестела позолота портретных рам.

– А чьи же это портреты навешаны? – вяло спросил ротмистр.

– Их сиятельства графа, благодетеля нашего, – предупредительно ответил Агапыч. – А также предков и прапредков ихних.

– Где портрет графа нонешнего, здравствующего? – Повидла внезапно оживился.

– Крайний, около окна, – сказал Шемберг. – А что? Пример?

Ротмистр подошел к портрету и встал против него, покачиваясь нетвердо на кривых ногах.

– Хорош! Красавец! – насмешливо, нараспев протянул Повидла. – В орденах, в лентах, а государыне изменник.

– Как? Изменник? – Шемберг испуганно вскочил, Агапыч уронилч кочергу.

– Разве не слышали? – ротмистр повернулся к ним. – Граф Иван Чернышев у Пугачева в военной коллегии заседает. Правая рука Пугачева! Он фельдмаршалом пожалован и послан Уфу завоевывать.

– Нет!.. Нет!.. Не верю!.. Чтобы столь славный вельможа, осыпанный милостями императрицы... О, мой бог!.. – отчаянно кричал управитель. Агапыч молчал и смотрел выжидающе то на Шемберга, то на ротмистра.

И тогда Повидла хрипло, простуженно захохотал:

– Есть у Пугачева граф Чернышев, это точно, но только не ваш благодетель. Яицкого казака Ивана Зарубина, прозванием Чика, пугачевский сброд именует графом Иваном Захаровичем Чернышевым. Есть еще у Пугача в военной коллегии граф Воронцов и граф Панин. Тоже, небось, головорезы какие‑нибудь.

Ротмистр снова опустился в кресло и, протягивая ноги к огню, сказал назидательно и строго:

– Как же это можно, что мы, дворяне, опора престола, на сторону холопского царя переметнулись? Никогда этого не будет.

– Господин Пугачев изволит забавляться, окружая себя ложными генералами и графами. – Шемберг успокоенно улыбнулся. – Я так полагаю, а? Холоп тешит себя высокими титулами. Не так ли?

– Не так, батюшка! – твердо ответил Агапыч. – Пугач хитер, как старый лисовин. Он это с умыслом делает, чтобы у простого народа крепче вера в него, в царя, была. Вот‑де, глядите, наиглавнейшие вельможи российские от царицы отпятились и меня признали. Вот в чем загвоздочка!

Никто ему не ответил. Ротмистр взял со стойки длинную трубку и начал набивать ее табаком. Покончив с трубкой, он злобно бросил:

– Попадись мне в руки этот Пугач, кажись, живьем бы его зажарил!

– Такие чувства делают вам честь, господин ротмистр. Преклоняюсь пред столь высоким патриотизмом! – Шемберг восхищенно и почтительно наклонил голову.

– Не в патриотизме дело, батенька мой! – Ротмистр досадливо отмахнулся. – Жить спокойно не дают, канальи! Нам под белым ремнем и без того не сладко, а тут еще, что ни год – бунты. Не на бранном поле, не в бою с честным врагом сложишь голову, а зарежут тебя, как барана, эти кожаные рыла, башкиры или киргизы скуломордые. Опасная, сударь мой, служба в наших стенных и горных крепостях, покою совсем нет. Да ведь сами видите, ежели не первый год в здешних местах проживать изволите. Давно ли башкирцы под водительством Батырши[11] генерально бунтовались и русским царям сущими неприятелями сделались? Батыршу усмирили, яицкие казаки замутились[12].

Ротмистр прикурил от поднесенного Агапычем уголька и продолжал:

– Надо вам сказать, судари мои, что казаки с испокон веку смуту разводили и верить им никак нельзя. Продувной народ, особенно на Яике! Им, видите ли, не по нраву пришлось, что их прежние вольности уничтожили и взамен выборных атаманов да есаулов из Петербурга чиновников прислали. Плакались они, лицемеры, что петербургские чиновники с казацкими старшинами и богатеями снюхались, жалованье им задерживают, у казацкой бедноты лучшие земли и рыбные ловли отбирают. А когда царица их вранью не поверила, они бунт подняли, Яицкий городок кровью залили.

– И как возможны такие дикости в такой просвещенной стране, где царствует премудрая Екатерина, оплот свободы и законности? – льстиво и напыщенно сказал Шемберг. – Лучезарная корона ее проливает благоденствие на всех подданных, без различия веры и языка.

– Усмиряли мы казачишек беспощадно, – продолжал Повидла. – Иных в петлю, иным голову долой, а остальных плетьми да в Сибирь или в солдаты без срока. Но только, видимо, корешки бунтарские не все до конца повыдергали. Пугач‑то ведь в Яицких степях объявился, казаки тамошние его первым войском и были.

– А каково ваше мнение, господин секунд‑ротмистр, – спросил осторожно Шемберг, – опасен ли сей мятеж и потрясения империи не вызовет ли он? Пример?

Ротмистр не медлил с ответом:

– Думаю, что времена Стеньки Разина не повторятся, но все же нашему краю опасность грозит немалая. Готовым ко всему нужно быть.

– А зачем он к нам в город полезет? Пример? – удивился Шемберг.

Агапыч снова приложил уголек к потухшей ротмистровой трубке и сказал поспешно:

– Да что вы, батюшка? Емелька‑то хоть мужик сер, да смекалку у него черт не съел! Он знает, что здесь на горных заводах пушки льются, пороху и ядер запас немалый, а из работных людишек пушкарей и наводчиков набрать можно. Прямой ему расчет к нам сюда, в Урал, броситься. А для чего же он и Хлопушу сюда направил, – все для этого.

Ротмистр захохотал, выпустив густой клуб дыма, словно из пушки выстрелил.

– А из тебя, сударь, неплохой полковник вышел бы. Клянусь честью! А у Пугача из тебя целый генерал‑аншеф получился бы.

Агапыч вздрогнул при последних словах офицера и спрятался поспешно за спину управителя. Не заметивший этого ротмистр сказал серьезно:

– Господин приказчик прав. Казаки и орда гололобая служат Пугачу легкой кавалерией, мужичье – его пехота, а за артиллерией он сюда, в горы кинется. Расчет господина приказчика вполне верен.

По кислому лицу Шемберга можно было понять, что он отнюдь не радуется верности расчета приказчика. И чтобы переменить неприятную тему разговора, он спросил:

– А как дело с Оренбургом? Как поживает генерал‑поручик Рейнсдорп?

Ротмистр снова захохотал, даже закашлялся от смеха.

– О, этот кадрильный генерал молодец!

– Почему кадрильный генерал? – Управитель строго поднял брови. – Я давно замечаю, что русские военные завидуют быстрым успехам по службе немцев. О, немцы умеют служить! Почему же кадрильный генерал? Пример? Такие глупые слова подрывают уважение к особе генерал‑губернатора и...

– Те‑те‑те, сударь мой! Эва куда вы хватили! «Уважение». «Особа». Я сам человек военный, и для меня дисциплина на первом месте. А просто это анекдот презабавный, от которого честь его превосходительства нисколько порухи не терпит. А почему кадрильный – извольте выслушать... Доносили ему не раз о злодейских умыслах Емельки, но его превосходительство мер принять не соизволил, а по случаю коронации монархини нашей спокойненько пир задал на весь город. Парад войскам устроил, бал, развальяж полный! Никто и не заметил в суматохе, как к дому губернатора подскакал казак с рапортом от начальника Нижнеяицкой дистанции[13] полковника Елагина. Только его превосходительство хотели в кадрили пройтиться, а ему адъютант рапорт и сунь в руки. Прочитал его генерал и даже за голову схватился: «Боже мой, – говорит, – Илецкий городок самозванцем на слом взят, население, крамоле подверженное, его хлебом‑солью встретило, а теперь он сюда, на Оренбург двигается». Дама его, натурально, ждет, когда ее кавалер от дел освободится, чтобы в кадрили пройтись, а генерал вытаращил на нее глаза, да как гаркнет: «Чего, матушка, ждешь? Поезжай домой! Теперь кадриль другая пойдет, в той кадрили ты мне не пара!..»