Страница 9 из 76
Ответить на «удочку» ему считалось великим достижением, но из школы никого не отчисляли, и на испытаниях, производимых комиссиями НКО[17], ниже «хорошо» по штурманской подготовке никто не получал.
Для Михаила предмет этот был чуть ли не самым любимым, и когда дожили наконец до самостоятельных полетов на штурмовку наземных целей и бомбометание, между руководителями групп и инструкторами велись такие вот якобы шутейные разговоры.
— Ивлев, ты бы свою Галку не мог после моих орлов выпускать на бомбежку?
— Это почему?
— Не прикидывайся, будто не знаешь. Он же всю эту крестовину к чертовой бабушке разносит: только бревна в воздухе мелькают, в землю втыкаются…
— Ну и что, что втыкаются? Дальше.
— А вот в том и дело, что дальше мои уже не летят, сворачивая с курса и сбрасывая бомбы куда попало.
— Почему?
— Думают, это зенитки торчат. Нет, Галкину в штурманское училище надо было идти: самородок.
Интересней всех проходили занятия по тактике ВВС. И начались необычно, хотя и с обычного «Встать! Смирно! Вольно. Садитесь».
— Достаньте ваши конспекты. Пишите. Нет, нет, не на первой странице — на корочках. Максимальное время на раздумья в воздушном бою — секунда. Ну, а теперь число, месяц, тема номер один.
И это правило секунды прививалось ежедневно. Отвечает учлет «Боевое построение звена» и вдруг:
— Полторы селедки стоят полторы копейки, сколько стоят десять селедок? Секунда.
— Пятнадцать, — множит застигнутый врасплох полтора на десять.
В зале смех и оживление — в журнале учета успеваемости против фамилии отвечающего грусть и тишина.
Или:
— Внимание всем. Вопрос на логическое мышление: вес тысячи миллиметровых стальных шариков. Секунда.
Какая секунда, в минуты не укладывались, высчитывая объем одного шара и перемножая на удельный вес и количество. У кого семьдесят граммов получалось, у кого семьсот и так аж до семи килограммов.
— Ух, математики с физиками. Ответ проще пареной репы: менее восьми граммов, ибо объем этих тысячи шариков менее одного кубического сантиметра.
Во всех трех характеристиках на Галкина (комсомольской, рабочей и рабфаковской) отмечалась исполнительность и стойкость в защите своих мнений и взглядов, и одно из мнений расходилось с канонами тактики ведения воздушного боя звеном из трех самолетов.
— Третий — лишняя мишень. Баба на возу. Ну зачем он?
— Прикрывать второго.
— Тогда надо и четвертого, и пятого. Ну, поставьте весь полк в круг и пойте: «Каравай, каравай!».
— Галкин! Отстраняю от полетов. Тоже мне Главный маршал авиации выискался.
Впоследствии Главный маршал авиации Новиков напишет книгу «В небе Ленинграда», где будут и такие вот строки:
«Велись поиски в области тактики. Пришлось отказаться от использования истребителей в плотных строях и в боевых порядках групп. Громоздкое построение чрезвычайно усложняло ведение воздушного боя, ухудшало маневренность машин, сковывая действия и тактическое мышление летчиков. В результате настойчивых поисков в основу боевого порядка истребителей была положена пара, состоящая из ведущего и ведомого, она заменила звено из трех машин…
Переход к паре во многом менял тактику воздушного боя, делал его более стремительным и быстротечным. Особенно эффективным был новый боевой порядок в строю «пара в кругу». В таком строю хорошо было обороняться против численно превосходящих сил противника.
Часто и всегда с успехом применяли ленинградские летчики это построение и при атаках больших групп вражеских бомбардировщиков».
Об этом же напишет впоследствии и первый трижды Герой Советского Союза маршал авиации А. И. Покрышкин.
Маршалы потом согласятся с Галкиным, но тогда инструкторы не соглашались.
Из книжки учета усвоения летной программы:
«Галкин М. П. прибыл в Ворошиловградскую военную школу пилотов (летчиков) 19 августа 1936 года, зачислен в 3-е звено 2-го отряда 7-го выпуска 3-й эскадрильи. Приступил к обучению на учебном самолете 3 марта 1937 года, окончил обучение на учебном самолете 21 октября 1937 года. Было сделано с 7-го мая 1938 года по 22-е ноября 1938 года: вывозных полетов — 70, самостоятельных — 87, контрольных — 50.
Все зачеты приняты с оценками «отлично» и «хорошо».
Присвоено звание «младший лейтенант».
О ца железяка?
До лейтенанта Галкин не дотянул всего по двум предметам из тринадцати, а на него уже и бронзовые литеры заказали для Доски почета окончивших школу с отличием. И по каким дисциплинам не дотянул, думать не додуматься: по воздушной стрельбе и моторам. Так что верно было написано в характеристике:
«Не любит выделяться, сильно развито чувство товарищества».
И зная уже, как отстрелялся, на всякий случай не ответил еще и на пустяшный дополнительный вопрос.
— Да вы что, товарищ Галкин… Марки зарубежных авиадвигателей без запинки, а типы отечественных болтов и гаек назвать не можете.
— А не все равно, какие откручивать?
— Странно вы рассуждаете.
В зачетной карточке учлета Галкина поставили второе «хор», так как первое уже перечеркнуло лейтенантские «кубари».
— Летчик-истребитель должен быть еще и классным авиамехаником, — высказал для летчиков четвертую ипостась экзаменующий. Вообще-то он мог придумать и пятую — стрелок. Но Галкинских попаданий в конус насчитали только на «хорошо», и то с натяжкой потому, что добрую половину своих патронов оставил он Кеше Игошину, стреляющему пулями той же окраски, но по буксировке с другого борта. И оставил вот почему…
Изучили наган, изучили карабин, бомбовооружение.
— ШКАС, — вынул наконец-то пулемет из чехла преподаватель. — Шпитального, Комарицкого. Авиационный. Скорострельный. Производит тысяча восемьсот выстрелов в минуту, то есть тридцать в секунду…
— Шо? О ца железяка? — не поверил Ваня Ищук, прозванный «Я з Украины» с первого дня знакомства.
— Я? О-о-о, я з Украины, — тянул он до того продолговато, будто Ворошиловград от его родины где-то аж за три… три… тридевять земель.
«О ца железяка» была проще и легче самозарядной винтовки Токарева, но по скорострельности пулемет этот остался, пожалуй, непревзойденным, и Гитлер до самого последу держал его в личном кабинете как образец в назидание своим хваленым оружейникам, так и не создавшим ничего, хотя бы мало-мальски похожего.
На упражнение полагалось всего тридцать два патрона; секунда — и нет. Не зря преподающий тактику ВВС отпускал этот максимум времени на раздумья в воздушном бою. Некоторые потом будут умудряться и по шесть, и по десять коротких очередей делать, и даже одиночные выстрелы, но то при стрельбах в тире, на земле, с намертво закрепленных турелей, а там… Там Кеша Игошин со своей лапищей да в крагах пока палец в предохранительную скобу проталкивал, добираясь до спускового крючка, полбоекомплекта, глядишь, уже и улетело в белый свет, как в копейку. В белый свет — ладно, в первый вывоз на стрельбу по конусу чуть буксировщика не сбил, едва-едва сел потом бедный У-2.
И не поделись на зачетах патронами Галкин с ним — носить бы да носить Кеше треугольнички младшего комсостава.
Да и Галкин бы вряд ли рискнул на эту взаимовыручку, не поддержи его тогда командир эскадрильи.
Ждали команды «отбой». Дежурный по отряду стоял уже над душой, посматривая на часы, и заядлые доминошники, — руки краснее гусиных лап, — торопились добить «козла» с таким азартом, что у стола ножки подкашивались. И вот он — командир эскадрильи. Одного спросил, сколько раз подтягиваешься на турнике, другого — почему редко пишешь родителям, жалуются, на имя начальника школы письмо прислали. Потешил шуткой:
— Ну, что, вятский… Слыхал по радио, какое вредительство в вашей Кировской области раскрыли?
— Нет. А какое? — аж покраснел Кеша Игошин.
17
НКО — Народный комиссариат обороны.