Катерина

I

Чернобровые, любитесь,

да не с москалями,

москали — чужие люди,

глумятся над вами.

Позабавится и бросит —

поминай как звали.

а дивчина погибает

в горе да в печали.

Пусть сама б она погибла,

кляня долю злую,

но еще и то бывает —

губит мать родную.

Если есть за что увянуть —

сердце с песней вянет,

люди в сердце не заглянут

и жалеть не станут.

Чернобровые, любитесь,

да не с москалями:

москали — чужие люди,

смеются над вами.

Ни отца, ни мать родную

слушать не хотела —

с москалем слюбилась Катря,

как сердце велело.

Полюбила молодого,

в садик выходила,

пока там девичью долю

не запропастила.

Мать звала вечерять дочку —

дочка не слыхала;

где встречалась с любимым,

там и ночевала.

Много ночек кари очи

крепко целовала,

пока вдруг не зашумела

недобрая слава.

Что ж, пускай дивчину судят

люди в разговоре:

она любит и не слышит,

что подкралось горе.

Весть недобрая примчалась —

в поход затрубили.

Уходил москаль, а Катре

голову покрыли.

Не заметила позора,

пропустила мимо:

словно песня, сладки были

слезы о любимом.

Обещался чернобровый:

буду цел — вернуся.

Ожидай его, дивчина,

ожидай, Катруся!

С москалями породнишься —

горе позабудешь,

а пока — пускай болтают

что угодно люди.

Не тоскует Катерина —

слезы вытирает,

а на улице девчата

без нее гуляют.

Не тоскует Катерина,

а ночной порою

берет ведра молчаливо,

идет за водою,

потихоньку, незаметно

дойдет до криницы,

тихо станет под калиной,

запоет о Грице.

Так зальется, что калина

плачет от печали.

Возвратится — и довольна,

что не увидали.

Не тоскует Катерина,

ничего не знает,

из окна в платочке новом

смотрит, ожидает.

Ожидала Катерина,

а время летело,

захворала Катерина,

слегла, ослабела.

Занедужила, бедняжка,

еле-еле дышит...

Отлежалась — и за почкой

колыбель колышет.

А соседки злые речи

с матерью заводят:

«Мол, не зря в твой дом ночами

москали приходят.

У тебя родная дочка

стройна и красива,

и не зря она качает

солдатского сына:

что искала — получила...

Уж не ты ль учила?..»

Дай вам Боже, цокотухам,

чтоб вас горе било,

как беднягу, что вам на смех

сына породила.

Катерина, мое сердце!

Ой, беда с тобою!

Как ты жить на свете будешь

с малым сиротою?

Кто расспросит, приласкает,

кто вам даст укрыться?

Мать, отец — чужие люди,

с ними не ужиться!

Отлежалась Катерина,

встала понемногу,

под окном ласкает сына,

смотрит на дорогу.

Смотрит Катря — нету, нету...

Может, и не будет?..

Хоть бы в сад пошла поплакать

так увидят люди.

Сядет солнце — Катерина

в садике гуляет,

к сердцу сына прижимает,

тихо вспоминает:

«Здесь его я поджидала,

здесь его встречала,

а вон там... сынок, сыночек!..»

и не досказала.

Зеленеют, зацветают

черешни и вишни.

В тихий садик Катерина,

как и прежде, вышла.

Но уже не запевает,

как тогда бывало,

когда друга молодого

ждала-поджидала.

Приумолкла Катерина

от тоски-печали,

а соседи, а соседки

уши прожужжали.

Пересуды да насмешки

злобою повиты...

Где ж ты, милый, чернобровый?

В ком искать защиты?

Ой, далеко чернобровый,

и ему не видно,

как враги над ней смеются

и как ей обидно.

Может, лег он за Дунаем

в могилу сырую?

Иль в Московщину вернулся

да нашел другую?

Нет, не лег он за Дунаем

на глухом кладбище,

а бровей таких на свете

нигде он не сыщет.

Пусть в Московщину поедет,

пусть плывет за море —

с кем угодно Катерина

красотой поспорит.

Черны брови, кари очи,

молодая сила.

Только счастье мать родная

дать ей позабыла.

А без счастья ты на свете,

как в поле цветочек:

гнет его и дождь и ветер,

рвет его кто хочет.

Умывайся ж, Катерина,

горькими слезами!

Москали давно вернулись

другими путями.

II

За столом отец угрюмо

на руки склонился

и на свет смотреть не хочет,

в думу погрузился.

На скамейке, возле мужа,

села мать-старуха

и, слезами заливаясь,

вымолвила глухо:

«Что же, доченька, со свадьбой?

Отчего ж одна ты?

Где жених запропастился?

Куда делись сваты?

Все в Московщине. Ступай же,

там проси защиты,

а о матери родимой

людям промолчи ты.

Знать, в несчастную годину

тебя породила.

Коли б знала, что случится,

лучше б утопила...

Не увидела б ты горя,

не была б несчастной...

Дочка, доченька родная,

мой цветочек ясный!

Словно ягодку на солнце,

я тебя растила.

Дочка, доченька, голубка,

что ты натворила?..

Что ж... ступай в Москву к свекрови!

Так уж, видно, нужно,

мать послушать не хотела —

будь хоть ей послушна.

Поищи ее да с нею

там и оставайся.

Будь довольной, будь счастливой

и не возвращайся,

не ищи дорог обратных

из дальнего края...

Только кто ж меня схоронит

без тебя, родная?

Кто поплачет надо мною,

над старухой хилой?

И калину кто посадит

над моей могилой?

Кто молиться будет Богу

о душе, о грешной?...

Дочка, доченька родная,

мой цветочек вешний!..

Что ж... иди!»

И пошатнулась,

в путь благословляя:

«Бог с тобою!» — и упала,

словно неживая...

«Уходи! — прибавил старый —

что остановилась?..»

Зарыдала Катерина,

в ноги повалилась:

«Ой, прости ты мне, родимый,

что я натворила!

Пожалей свою Катрусю,

голубь сизокрылый!»

«Пусть Господь тебя прощает,

пусть жалеют люди!

Молись Богу и — в дорогу!

Отцу легче будет».

Еле встала, поклонилась,

пошла за ворота;

и остались в старой хате

старики сироты.

В тихом садике вишневом

помолилась Богу

и взяла щепоть землицы

с собою в дорогу.

«Не вернусь я в край родимый,

Катря говорила, —

мне в чужой земле чужие

выроют могилу.

Но пускай своей хоть малость

надо мною ляжет

и про горькую судьбину

людям пусть расскажет...

Не рассказывай, не надо,

где б ни закопали,

чтоб меня на этом свете

злом не поминали.

Ты не скажешь... Он вот скажет,

кто его родная!

Где ж мне, где искать приюта,

матерь пресвятая?

Знать, найду приют навеки

под тихой водою.

Ты мой тяжкий грех замолишь

в людях сиротою,

без отца!..»

Идет Катруся.

Заплаканы очи;

голова платком покрыта,

на руках — сыночек.

Вышла в поле — сердце ноет,

назад оглянулась —

поклонилась, зарыдала,

в слезах захлебнулась.

Стала в поле, словно тополь

у дороги пыльной.

Как роса ночная, слезы

полились обильно.

И не видит за слезами

света Катерина,

только крепче прижимает

да целует сына.

А сыночек-несмышленыш

не знает заботы: