Бальмонт

Второй страстью мальчика было чтение. Уже в пять лет он читал по-русски и по-французски книги с картинками. Чуть позже увлекался книгами о путешествиях, далеких сказочных странах. Рано в его жизнь вошли и стихи. Пушкина он воспринимал так же, как очарование сада, леса, поля. У Лермонтова его пленили «Ангел» и «Горные вершины». Поразили строки Никитина, рисовавшие знакомую картину летнего утра:

Круг чтения постепенно расширялся, были прочитаны народные сказки, русская классика от Жуковского до Тургенева. В раннем детстве, как свидетельствует Е. А. Андреева-Бальмонт, наибольшее впечатление на него произвели такие книги, как «Путешествие к дикарям», породившее жажду открытия неизведанного; «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу, открывшая мир страданий и заставившая плакать; ершовский «Конек-Горбунок», показавший, что в жизни есть много таинственного, фантастического.

В 1876 году Константина зачислили в подготовительный класс Шуйской мужской прогимназии (позже преобразованной в гимназию). До этого образованием и воспитанием занималась мать, предоставляя сыну большую свободу. Учеба старших детей в гимназии потребовала переезда семьи в город. Собрав необходимые денежные средства, Бальмонты в 1882 году в центре Шуи купили двухэтажный дом, тыльная часть которого выходила в сад и на крутой берег реки Тезы с прекрасными видами на заречные дали. Летом дети купались в реке, плавали на лодке, ловили рыбу, а зимой катались с горок. В Гумнищи лишь наведывались.

В первых двух классах гимназии Константин учился легко и успешно, затем к учению охладел. В третьем классе он просидел два года, в дальнейшем учился то лучше, то хуже, но в целом посредственно. Классическую гимназию он потом не раз вспоминал довольно нелестно; по его словам, она вытравляла из юных умов «все естественное, все природное, всякое вольное движение любопытствующего юного ума», отчего особенно трудно было тем, кто обладал художественным дарованием.

Недостаточную прилежность в гимназической учебе Бальмонт начал восполнять самообразованием. В 13 лет его будто осенило английское слово self-help — самопомощь, которое стало, по его признанию, «дорожным посохом» на всю жизнь. И Бальмонт, по выражению Марины Цветаевой, сделался «великим тружеником». Он прочитал целые собрания книг по самым разным отраслям, поражая окружающих знаниями.

Книг было много в домашней библиотеке, но он пользовался и городской земской библиотекой, необычайно богатой подбором книжных и периодических изданий. Бальмонт описал эту библиотеку в романе «Под новым серпом»: «Значительную ее часть составляли пожертвования, сделанные перед смертью неким чудаком-помещиком, имевшим страсть к собиранию разных коллекций. Руководствуясь благородной страстью, он собрал полные экземпляры всех русских журналов, какие только существовали с начала 19-го века до конца 60-х годов. Это ценное собрание послужило духовным фундаментом библиотеки, а влияние Ирины Сергеевны (как помним, прототип его матери. — П. К., Н. М.) сделало то, что в библиотеку были приобретены все сколько-нибудь ценные писания, бывшие в эпоху реформ ходовыми, не говоря уже, конечно, о том, что произведения всех крупных русских писателей имелись в ней полностью. Эта библиотека сыграла крупную роль в том стремлении к саморазвитию, которое ярко расцвело среди молодежи города…»

В школьные годы Бальмонт читал жадно, бессистемно, иногда тайком, по ночам. Майн Рид, Жюль Верн, Диккенс, Дюма, Лажечников, Гоголь, Марлинский, снова Пушкин и Лермонтов, французские бульварные романы (Понсон дю Турайль и др.) — вот далеко не полный круг его чтения. Вскоре он увлекся творчеством Тургенева, русской, немецкой, французской и английской поэзией. Еще раньше вместе с матерью он читал в подлиннике Гюго, Мюссе, Сюлли-Прюдома, а теперь, за три месяца выучив немецкий язык, в подлиннике начал знакомиться с Лессингом, Гёте, Гейне. Огромное впечатление на пятнадцати-шестнадцатилетнего подростка произвели «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы» Достоевского, а также «Фауст» Гёте. Слова из «Фауста»

(«Все выше я должен всходить, / Все дальше я должен смотреть» — перевод Бальмонта), по его признанию, «заворожили душу» и стали для него девизом.

Чтение стимулировало собственное творчество, способствовало самовыражению в стихах. Гимназист Горик Гиреев из романа «Под новым серпом», когда ему исполнилось 14 лет, на вопрос друга о том, кем он хочет стать, «пальцем начертил на снегу: „Писатель“». Бальмонт отмечал, что стихи по-настоящему он начал сочинять в 16 лет, написанные же ранее были подражательными и вызвали неодобрение матери.

Из братьев самым близким Бальмонту был старший Николай, выведенный в этом же романе под именем Игорь. В диалогах Игоря и Горика несомненно нашли отражение беседы, происходившие между братьями, — о природе, Боге, любви, прочитанных книгах. Николай чувствовал художественную натуру брата и поддерживал его стремление стать поэтом. Самоуглубленный юноша, он уже учился в университете, много читал, увлекался вопросами религии и философии и во многом был примером для младшего брата. Однако при всем том Константин не принимал религиозно-мистического направления его мыслей и спорил с ним.

Об этом красноречиво говорит его большое письмо Николаю от 3 марта 1885 года. В нем речь идет о книге «Борьба с ложной ученостью», направленной против спиритизма, об «Исповеди» и «Толковании Евангелия» Льва Толстого, о том, что такое счастье, в чем цель жизни и т. д. Константина тревожит, что брат все более и более поддается религиозным настроениям, евангельское учение считает воплощением истины, склонен к аскетизму и даже собирается уйти в монастырь. Он отговаривает брата от этого шага, призывает критически относиться к Евангелию, поскольку воля Божья, выраженная в нем, как полагает он, не может считаться непогрешимой, больше надо повиноваться голосу собственной совести. В частности, он не принимает некоторые религиозные догмы, считает, что смириться со злом — это нечестно, нельзя всё прощать (например, если при тебе бесчестят девушку). В противоположность брату целью жизни Бальмонт считает счастье, которое, однако, не должно служить причиной несчастья других. «Я понимаю счастье как стремление к нравственному идеалу, нравственному совершенствованию и как наслаждение земными благами», — заявляет он. И далее формулирует свое представление о смысле жизни: «На всех нас лежит обязанность улучшать тот „свет“, в котором мы живем, заботиться о счастье „униженных и оскорбленных“, заботиться о том, чтобы была облегчена тяжесть, которая лежит на них…» Исходя из этого, он убеждает брата, что тот как честный человек не должен убегать от жизни, от помощи непросвещенному и бедному народу. Взгляды на жизнь у братьев разошлись, однако Бальмонт видел в Николае человека духовных исканий, любил его и тяжело переживал его смерть. Николай умер в возрасте двадцати трех лет вследствие душевной болезни, осложненной простудой.

Это неопубликованное письмо брату — важный документ о формирующемся мировоззрении Бальмонта. С одной стороны, очевидно влияние на него гуманистических традиций русской литературы, с другой — народнических идей. При этом народолюбие было искренним, о чем говорят его дальнейшие общественные выступления, а не являлось данью моде, как это нередко пытались истолковать.

Бальмонт рос и формировался под знаком освободительных реформ, связанных с отменой крепостного права, в атмосфере свободы, присущей его семье. Он довольно рано понял, что «мир стоит не на правде». Поэт не помнил свою бабушку по отцу Клавдию Ивановну, но в памяти деревенских жителей она осталась помещицей, круто расправлявшейся со своими крепостными. Рассказы об этом доходили до юноши как мрачные призраки крепостнических порядков. «Эти жуткие призраки, — отмечал поэт в брошюре „Революционер я или нет“ (1918), — вошли в полудетскую душу и заставили ее задуматься глубоко, а также такие писатели, как Никитин, Некрасов, Гоголь, Глеб Успенский, Решетников, Тургенев, были первыми водителями отроческих и юношеских размышлений о русском народе и неправде мира».