Дверь обратно

— Да нет, что ты, просто душа отделялась от тела по своим каким-то делам.

Вот так! Дожила! У моей души появились свои собственные дела, о которых я даже не догадываюсь. Но я была сейчас так измотана, что устраивать расспросы о том, с каких это пор в Гиперборее души взяли моду шлындать незнамо где, я не стала. Вместо этого я попытаясь всем видом продемонстрировать, что, конечно, дико рада присутствию друга, но сейчас мне просто необходимо поспать, и выставила псеглавца за порог. Убедившись окончательно, что он точно ушел и больше не вернется, я поспешила в ванную. Сдернув с себя сарафан и нижнюю рубашку, я повернулась к зеркалу спиной.

Мама дороХая! Шрамы увеличились в размерах и налились бордово-красным цветом. Я потрогала их пальцем и тут же отдернула. Анебос был прав, это было то же самое, что и касаться раскаленной спирали электрического обогревателя. Удивительно даже, что одежда на мне до сих пор не загорелась. Я удрученно уставилась в зеркало. Значит, все-таки красное дерево… Потом, вздохнув, я внимательно рассмотрела лицо. Мой вид точно было никак не назвать цветущим. Губы припухли еще больше и как будто слегка обуглились по краям, щеки ввалились, а глаза и правда пламенели утренней зарей.

Я пыталась вспомнить слово, которым Атей называл существ с красным деревом на спине… Что-то созвучное с крылатой… Точно! Бедолата! Отталкивающее мерзкое монстрообразное создание, забирающее свет, радость, гармонию и волшебную силу у людей. Чувствуя себя глубоко несчастной, я вышла, села на крыльцо и впервые подумала о сигарете. За все то время, что я покинула детдом, меня отсутствие их нисколько не тревожило, а сейчас бы я все отдала за одну никотиновую палочку. Вставать и возвращаться в дом сил не было, и я вполголоса окликнула Савву Юльевича. Тот, удивительное дело, меня услышал, неторопливо выпорхнул из окна и пристроился рядом.

— У тебя сигарет, часом, не сыщется? — не надеясь на положительный ответ, все же спросила я.

— Чего? — Морда у кожгалантереи вытянулась.

— Ну или папирос каких… Может, Прохор Иваныч курил?

— Еще чего! Не подобает приличной барышне цигарки мусолить. — Он нацепил на себя такую маску великомученика, мол, хоть на ремни кожаные полосуйте — не дам, что я и настаивать не стала.

Саквояж же, помявшись минут пять, выдал мне жестяную коробочку с надписью «монпансье». Так, стараясь ни о чем не думать, я и провела время до утра, разглядывая вечнозакатное ночное небо подземелья и лениво катая во рту маленькие разноцветные леденцы.

К утру спина перестала зудеть, и я засобиралась на учебу. Но многомудрый волхв имел на это свое особое мнение, так как, не успела я выпить чашечку кофе, как он уже маячил у выхода длинной бородой и новым посохом. Сдав малыша Чадолюбе, я побрела к наставнику.

Пока мы шли к нему в избушку, я твердо решила о дереве на спине ничего не говорить. На кой мне лишние осложнения в жизни? Ведь, кто их знает, как они поступают с опасными существами, пусть и давно исчезнувшими и малоизученными? И так это я настроилась было запираться до конца, что когда Атей спросил, не ходила ли я куда вчера, то тут же быстро сказала, что нет. Когда смысл вопроса все же до меня дошел, я даже рот раскрыла, чтобы рассказать про бестиарий, но в последний момент передумала — вызывать лишние подозрения частой сменой показаний мне точно ни к чему. Хотя с другой стороны — что же здесь такого? Ну была и была… Короче, пока я раздумывала, говорить про вечерний поход или нет, момент был упущен.

Сегодня Атей потащил меня в избушку, где, впрочем, обошлось без лишних спецэффектов — никаких огненных змей и коконов не было. Он просто усадил меня на лавку, а сам устроился напротив.

— Это хорошо, что ты никуда не ходила! — сказал он, отрезая мне сразу путь к признанию. — Вчера на Приморской улице опять охранителей недосчитались.

Я угрюмо молчала. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Приморская улица, скорее всего, у моря и находится. А там-то мы вчера и ошивались.

— Сегодня вечером все волхователи собираются на Перуньей Горе, будем к богам за помощью обращаться. Видимо, ворог запрятался так, что без божественной силы нам его не сыскать вовек. Сколько ни высматривал я его разными методами — черно предсказательное око!

— А мне-то вы это зачем рассказываете? Меня ведь на эту вашу гору не приглашают?

Смертная тоска сидела в сердце. Теперь понятно, куда моя душа вчера моталась! Подзакусить свежеприготовленными домовыми возжелала!

— И правда, не приглашали, — Атей горько улыбнулся, — вот только невозможно нам больше с тобой оттягивать, надо продолжить возвращение к истокам.

— Это вы про что сейчас? — Я подозрительно прищурилась, холодея сердцем.

— Я про то, что тебе сказали урисницы при рождении…

— А отказаться я могу?

Волхв печально покачал головой. У меня мелькнула было мысль, что позавчера я с легкостью разметала его кристаллическое навершие на посохе, так что стереть с лица земли все это шаткое строение у меня сил точно должно хватить. Но Атей, видимо прочтя что-то в моем лице, опять отрицательно покачал головой:

— Не надо, девочка, гони плохие мысли прочь. Я на твоей стороне.

Ага! На моей! Поставь сейчас на одну чашу весов его разлюбезных духов, а на другую — чужую пришлую девчонку, и я бы рваной десятки за себя не дала. В это время Атей подошел и крепко прижал меня к себе. Я щекой различила налитые упругие мышцы совсем молодого тела. Вспомнив местную физкультуру, я про себя хмыкнула. Вот уж точно, в здоровом теле — здоровый дух. Волхв между тем поднял меня, как пушинку, и пересадил на лавку поближе к огню. Кинул опять какой-то гербарий в огонь, зеленое пламя лизнуло закопченный потолок…

…Как же хорошо и покойно мне сейчас было! Теплые волны любви охватывали меня со всех сторон и плавно покачивали. Мир вокруг был совершенен! В мягко проступающем свете кружили акварельных тонов ломаные линии, которые (я точно это помню!) позже превратятся в кислотные авангардистские редкие сновидения никем не любимой сироты. Сейчас же они только умиротворяли. Я потянулась к одной из них, и та с радостью соединилась со мной, вплетясь своим цветом в мои вены.

В этот момент я поняла, что не одна здесь. Кто-то, соприкасаясь с моей спиной, так же кружил по этому зачарованному месту. И все эти запятые, и мягкий струящийся свет, и море безмерной любви — все это было только для нас двоих. Пальцы сомкнулись с пальцами, волосы переплелись с волосами. Одно общее сердце на двоих мерно отстукивало минуты вечного счастья. Я опять протянула руку к замысловатой петле, уже какое-то время соблазняющей меня своими совершенными изгибами…

И в тот же миг мир лопнул, выворачиваясь наружу теплым дымящимся живым нутром. Острый металлический предмет, блеснув отточенным лезвием, мелькнул и исчез в быстро расширяющейся щели. Море любви выплеснулось, смешиваясь по пути с рубиново-красными ручейками крови. Крик, наполненный вселенским ужасом, завибрировал в мембранах клеток моего тела. Свет, выдавливающий мысли, огненным хлыстом резко и беспощадно стеганул по беззащитным глазам, и я была вытеснена вовне.

Кто-то сильно сжал мою ногу пальцами и тряхнул.

— Сдохни, мерзкое отродье! — совсем рядом раздался тошнотворный каркающий стариковский голос.

И я, преследуемая гнусным хихиканьем, стремительно понеслась вниз сквозь слои ледяного воздуха и редкий туман облаков…

Атей смотрел на меня, задумчиво расширив глаза. Руки с такой силой сжимали посох, что кончики пальцев расплющились и побелели.

— Он убил мою мать, — я даже не сразу поняла, что эти слова произнес мой собственный рот, — этот мерзкий старик просто выпотрошил ее!

— Вас было двое, — глухо уронил волхв, — ты каким-то образом выжила, а ведь кинул он тебя с огромной высоты… Как ты смогла выжить? — И он в упор посмотрел на меня, похоже и правда ожидая ответа.

— Он убил мою мать! — Голова моя сейчас была в состоянии удержать только эту мысль. — Она меня никогда не бросала!