Дверь обратно

Класс находился недалеко от кабинета Наузничества и очень напоминал тот размерами и расположением парт. Единственное, стены здесь были больше похожи на витрину провинциального магазина. Даже не магазина, а антикварной лавки какой-то: столько всяких не вписывающихся ни в какую тематику вещей стояло на многочисленных стеллажах. Драгавит (а кто бы это еще мог быть?) уже расхаживал между рядами, постукивая совсем небольшим посохом, даже скорее тростью, верх которой был украшен серебристыми листочками, издающими мелодичный звон при каждом движении. Внешность учитель имел весьма нетрадиционную для руса, которые в массе своей были, по большей части, светлоглазы и русоволосы. У этого же собранные в хвостик волосы темнели жареными каштанами, а глаза под густой щеткой бровей казались горящими обсидианами.[46]

Сияна, затрепетав ресницами, села за переднюю парту. Я, краем глаза заметив, что место возле Анебоса уже занято верной Свиксой, устроилась рядом с новой приятельницей. На партах уже лежали гусли и деревянные ложки. Дождавшись, когда все рассядутся, Драгавит тут же обратился ко мне:

— Ты новенькая? — Я кивнула. — Ну вот и хорошо, сегодня у нас первое занятие по деревянному промыслу, так что ты ничего не пропустила.

После чего он махнул надо мной тростью, и листья вдруг ожили и зазеленели, блестя клейкой молодостью.

— Тем более с твоими способностями, — и он уважительно посмотрел на меня.

Сияна тут же насупилась и слегка отвернулась. Вот это новое чувство! Никому никогда и в голову не приходило ревновать меня. Эх, услышали бы это наши детдомовские барышни! Я фыркнула про себя.

— Ну, кто знает, из чего лучше изготавливать гусли-самогуды?

Вот это новость! Даже начался урок, как в обыкновенной школе. Руку подняли двое: Анебос (ну да! Атей же говорил, что он лучший ученик) и Сияна. Драгавит кивнул Сияне.

— Самогуды проще всего изготавливать из белозерного явора, а ложки-самостуки — из рябины обыкновенной.

— А самоеды? — продолжил викторину смутитель девичьих сердец.

— Из липы, — уже не так уверенно произнесла девица.

— Из какой? — И, увидев, что вопрос поставил ее в тупик, перевел взгляд на Анебоса.

— Из сердцевидной пестролистной, — ответил всезнайка.

— И правильно. А все потому, что каждое дерево имеет свое звучание, которое надо просто услышать. Всегда проще не ломать природу, а почувствовать ее душой.

— А можно вот, например, из ленты сделать гусли? — крикнул кто-то с задних парт.

— Можно. Но об этом я вам расскажу на уроках Химеротворчества, которые будут в следующем году. Разница же между двумя этими дисциплинами проста, — он вышел на середину класса и воспарил где-то на метр от пола, — когда мы занимаемся чаровательством, мы вкладываем в предмет какие-то свойства, и дальше он существует с этими самыми свойствами без всяких колдовских воздействий извне. А вот ежели мы творим химеру, то есть оборачиваем один предмет в другой, то он в новом виде может существовать только до тех пор, пока к нему направлена волшба. Как только токи прекратятся, то он примет свой изначальный вид. Пример: всем известные гребни, из которых лес произрастает, стоит их только оземь ударить. Так вот лес этот, самое большее, месяц простоять может, а потом химера рассеется. А уж коли гусли самогудами зачаровали, то и быть им такими, сколько будет длиться их земной век.

Драгавит спустился на пол.

— И чтоб всем было понятно, и мы больше не отвлекались на посторонние вопросы: когда я стою на какой-нибудь поверхности — это естественно для меня, и чародейные силы не тратятся. А вот когда я зависаю в воздухе, — он опять немного приподнялся над полом, — мне надо этот процесс постоянно питать волшбой, иначе я просто упаду. Поэтому запомним раз и навсегда, что чаровательство — это навсегда, а химеротворчество — на определенный промежуток времени.

Дальше интересное закончилось, и начались нудные разбирательства свойств и оптимальных способов использования разнообразной древесины. Вторую же часть урока мы учились входить в резонанс с разными породами дерева и определять по колебаниям, для чего они годятся. В конце концов это стало похоже на попытки вникнуть в язык деревянных предметов и немного напоминало методику изучения Тварьских Языков. Вот только там мы слушали срединным ухом, а здесь ловили колебания кожей.

Раньше, до попадания в Гиперборею, мне казалось, что волшебство — это взмахнуть палочкой и произнести желание, а здесь прямо набор точно выверенных и логично объясненных действий. Но все же я решила потом поговорить об этом с кем-нибудь.

Следующий урок оказался, как ни странно, сродни нашей физкультуре, вот только назывался он по-другому — Телоупроченьем. Занятия проходили здесь же под землей на поляне, очень похожей на нашу спальную. Только жилых домиков тут не было, а были какие-то непонятные деревянные и металлические сооружения. Урок вела девушка с головой рыси. Урисница мне шепнула, что лучше ее называть «Арысь-дева».

Когда начался этот урок, мне показалось, что у меня дежа-вю. И здесь, узнав, что я новенькая и раздав всем задания, Арысь-дева утянула меня в сторонку и начала с того, что стала учить меня прислушиваться к собственному телу. К мышцам, связкам, костям. Нет, это не обучение волшебству какое-то, а умение слышать, видеть, чувствовать и воспринимать! Вот буквально только что мы слушали всякие деревяшки, сейчас же я пытаюсь ощутить мышцы пальцев. О чем я, в общем-то, тут же и заявила. Арысь громко рассмеялась.

— Так это же естественно, а как же еще можно увеличить силу и выносливость своего тела?

— Там, где я раньше жила, чтобы стать сильнее, люди поднимают тяжести, чтобы выносливее — бегают. Если надо, чтобы тело лучше гнулось, то там растяжки всякие…

Так-то спортсмен из меня ровно такой же, как и специалист в любой другой области, а именно — никакой, так что на этом экскурс в нашу физкультурную систему я и закончила.

— Это ж где такие чудаки проживают? — искренне удивилась физручка.

— Да там, за Бореем, — и я неопределенно махнула рукой, понятия не имея, в какой это стороне.

— Ничего смешнее в жизни не слышала! И долго надо тренироваться, чтобы сделать так? — Она подняла с земли булыжник и легко, как хлебный мякиш, раскрошила его в руках. Я потрясенно молчала. — Ты пойми, работать с телом так, как ты рассказываешь, это то же самое, что заставить спящего человека рубить дрова. Самое большее, чего добьешься, — это раздражение вызовешь. Ну, может, еще получится топор в руках удержать, если он пальцы кое-как сожмет. Ни замаха, ни удара все равно не выйдет, еще и без пальцев остаться можно… А так чего ж тело ломать, если оно тебя не понимает? Сила и гибкость только уговорами увеличиваются нормально. А вот с внешними проявлениями, — она махнула на мою грудь, вернее на полное отсутствие оной, — надо дольше работать. Так как договариваться надо со всем телом, чтобы нужный материал для строительства поступал куда надо, а не куда придется.

И она гордо выпятила свои весьма выдающиеся особенности фигуры.

— И такое можно себе сделать? — Ни фига себе перспективки-то открываются!

— Да можно, конечно, только зачем — это же все наносное?

— А вам зачем? — И я опять красноречиво оглядела ее аппетитные формы.

— А мне для преподавательского престижа, — отрезала она, — а тебе, как будущей чародейке, сейчас необходимо тело тренировать, чтобы оно не подвело в решительную минуту. Ну как там с пальцами?

Я удрученно посмотрела на свою руку. Мышцы-то я, положим, услышала, это все-таки проще, чем к жабе прислушиваться, но и что с того? Я угрюмо посмотрела на Арысь.

— Услышала, а дальше чего?

— А дальше стяни все силы в одну точку в кончики пальцев.

Легко сказать, а я аж взмокла вся, пока стягивала. Арысь протянула мне маленький камушек, не такой плотный, как она брала, а более пористый, как наши пемзы, и велела мне сдавить его. Камень слегка на краях покрошился, но дальше дело не пошло.