Дверь обратно

Теперь о транспорте, благо разного транспорта там хватало. В основном, конечно, кони катили за собой нечто, больше всего напоминающее маленькие резные лаковые коробочки на колесах. Но встречались и более странные экипажи. Какие-то сказочные, как будто выдолбленные из целого куска дерева стилизованные фигуры птиц и зверей, полые внутри, которые без всякого гужевого подспорья двигались сами по себе. Просто самоходная хохлома! Вот вы опять же скажете, что, мол, наши автомобили тоже без лошадей нормально существуют. Но от наших выхлопа и шума — мама не горюй, а эти в абсолютной тишине проплывали (другого слова не найти) по деревянному мощению и, казалось, даже не касались его.

Люди были одеты тоже празднично и ярко. Мужчины славянской наружности, при непременной бороде. В кафтанах — бархатных, замшевых, кожаных. В сапогах со всякими бляшками и финтифлюшками. Перепоясаны богато украшенными металлическими ремнями. Головы, как правило, перетягивали металлические или кожаные обручи.

Девицы же все поголовно щеголяли длинными косами. Головы их были повязаны или лентами, или широким позументом с жемчужными висюльками, который оставлял макушку открытой. Ниспадающая оттуда коса заканчивалась плотным лоскутом ткани, унизанным разноцветным бисерным плетением или жемчугом и каменьями. Сами же косы были сплошь перевиты золотыми нитями или сетками из жемчуга. У женщин постарше волосы были убраны под нарядные кокошники. Поверх длинных платьев на них красовалось что-то навроде кафтана в пол с длиннющими, разрезанными спереди рукавами. Грудь каждой была убрана монистами, ожерельями и золотыми цепями, пальцы — кольцами и перстнями. Я в своих потасканных джинсах и раздолбанных кроссовках казалась чужой на этом празднике жизни. Но, как ни странно, никто на меня не косился. Все встречные люди улыбались нам, а некоторые отвешивали глубокие поклоны, как старым знакомым.

Вскорости мы пришли на постоялый двор, и я смогла воочию убедиться, что являюсь далеко не самым экзотичным, в смысле одежды, гостем города. В уголке сидел и уплетал баранью ногу огромный циклоп в одной только меховой набедренной повязке. Неподалеку от него расположились два сатира, у которых и вовсе из одежды были только кожаные сумочки через плечо. Присутствовала компания людей со странной голубоватой кожей, которые были так плотно увешаны золотой чешуей, что понять, кольчуга это или просто ткань, густо затканная золотом, не представлялось возможным.

Навстречу нам вышла дородная статная женщина с приветливой улыбкой на устах. Отвесив поясной поклон, она пропела мелодичным голосом:

— Милости просим, гости дорогие! — На румяных щеках заиграли ямочки. — Вы к нам хлеб-соль отведать или на постой определиться?

— На постой, добрая хозяюшка, если палаты есть свободные, — будучи в нашем отряде за старшего, ответил Быстробег. — Нам, если есть такая возможность, внизу бы, а то несподручно подниматься, — и покосился на свои копыта, — а вот девице нашей можно и светелочку. А сперва-наперво баньку бы.

— Баньку как раз только-только натопили, — и крикнула куда-то в глубину зала: — Нежана, доченька, беги сюда.

К нам подскочила премиленькая девчушка, года на два помладше меня. Женщина отдала ей какие-то распоряжения и снова повернулась к нам:

— А как же вас звать-величать, гости дорогие? Я — Избава, — и опять поклон в пол.

— Я Стеша, — поклонилась и я, чувствуя себя какой-то неудачной актрисулькой в самодеятельности. Да и плавности движений, как у Избавы, у меня точно не было. Дальше представились и коневрусы. Когда с церемониями было покончено, меня поручили заботам Нежаны, а коневрусами занялся мужичок преклонных лет.

Вначале Нежана показала мне мою комнату. У меня аж дух захватило от перспективы ночевать тут — такой она оказалась уютной, хоть и небольшой. Просто шкатулочка какая-то! Разноцветное оконце выходило на густой тенистый сад. Высокая кровать гордо несла на себе горы подушечек разного размера, все постельное белье по краям украшала затейливая вышивка. Стены были расписаны фантастическими деревьями и райскими птицами. В углу стоял большой резной сундук, а под окном — длинная лавка. Вроде и мебели больше не было, но комната вовсе не казалась пустой.

— Все ли ладно? — спросила Нежана и залилась густым румянцем. Я кивнула. — Послать Даян Измировича за вашими вещами или у вас только эта чародейная сума?

Не успела я ответить, как «чародейная сума» попыталась устроиться на узком подоконнике, взмахнула ручкой и прямо сквозь стекло вывалилась наружу. Мы хором ахнули и подскочили к окну. Осколков нигде не было, да и стекло никуда не делось. Я недоуменно посмотрела на девчушку. Та же, нисколько не смутившись, высунула голову наружу прямо сквозь прозрачную преграду и громко рассмеялась. Я с опаской прикоснулась к углу витража, и моя рука, не почувствовав сопротивления, оказалась на улице. Вытащила руку назад — дырки не было. Я аккуратно коснулась поверхности, она задрожала. Больше всего по тактильным ощущениям это походило на плотный мыльный пузырь, который не лопался. Я осторожно высунула голову и тоже рассмеялась. Саквояж висел вниз головой на смородиновом кусте и сыпал проклятиями, а вокруг с громким квохтаньем носились курицы. Красивый важный петух все пытался подпрыгнуть и клюнуть незадачливого агрессора. Продолжая весело подхихикивать, мы побежали вызволять смородинного пленника.

Проводив в баню, Нежана сдала меня с рук на руки худенькой маленькой старушонке, которая велела называть ее теткой Либушей. И вот там-то я поняла, что значит настоящая банщица. Откуда только в таком тщедушном тельце силы брались! Уж она меня и веником охаживала, и чем-то грубым терла, и отварами какими-то поливала. И при этом приговаривала что-то, на заговор похожее. Из бани я вышла на подрагивающих ногах, в новой холщовой рубахе, которую мне тетка Либуша выдала взамен моих пропотевших вещей. И села на крылечко бани, где меня и отыскала позже Нежана.

— Ну что, уморила тебя тетка Либуша? — весело пропела она. — Так в тебе тела-то, как в пичуге малой, а она и не такие вымешивала. Вот приезжала на прошлый год девица из земель жарко-дальних, телеса у нее богатые были, так тетка Либуша на пуд[15] ее за раз облегчила, — и, озорно глянув на меня, продолжила: — А ваши-то без тебя трапезить не садятся, дожидаючись.

И, взмахнув длинными рукавами, потащила меня обедать.

Судя по ядрено-свекольному цвету лиц, коневрусы сами только-только из бани, так что рассказ о том, как меня тут все заждались, вызывал законные сомнения.

Обеденный зал, или как он здесь называется, постоялого двора, был явно лучше приспособлен к кормлению разноростовых посетителей. Коневрусам поставили такой же высокий стол, как у них на стойбище, но и про меня не забыли. К столу была придвинута конструкция, напоминающая трон со ступеньками. Когда я на него забралась, оказалось, что высоты как раз достаточно, чтобы чувствовать себя за столом вполне комфортно. Еда же поразила меня в самое сердце. И дело было даже не в качестве приготовления, а оно было отличным, а в количестве блюд. Не успевали мы попробовать одно, как нам уже несли перемену. И все горячее, шкварчащее, распространяющее аппетитные запахи. И это застолье все тянулось и тянулось. Все уже давно наелись, но и не думали расходиться. Я, поняв, что дожидаться окончания без толку, потихоньку выскользнула из-за стола и вышла на улицу. Ярко светили звезды. В темноте звон был слышен отчетливее, чем днем. На скамейку рядом со мной присела Нежана и тоже, казалось, прислушивалась.

— Ты слышишь звон? — неожиданно для себя спросила я.

— Конечно, — она пожала плечами, — все русичи слышат его. Даже те, кто на Руси давно не был.

— А Русь далеко? — заинтересовалась я открывшимся обстоятельством.

Нежана повернулась и распахнула на меня свои огромные глазищи:

— Да ты что, Стеша, Русь — это вот все. — И она повела руками вокруг.

— Как Русь?! Это же Гиперборея? — Похоже, мы про разное говорим, решила я.