Страница 12 из 58
– Князь Ракоци, такие вопросы не задают супруге великого государя России! – гневно воскликнул молдавский господарь, и Ракоци замолчал. Но взгляд венгра оставался таким же испытующим…
– Откуда вы знаете… – Екатерина с трудом сдержала дрожь в голосе. – Откуда вы знаете, что говорил мне пастор Глюк?
– Я знаю многое… – интригующе заметил венгр. – Но не стоит так много заниматься моей скромной персоной! Давайте лучше побеседуем с Его Величеством Яном Собесским. Сей славный воитель так долго и успешно воевал с турками, что наверняка даст нам полезный совет…
– Совет? – задумчиво переспросил Кантемир. – Что ж, я приму любой совет, который поможет спасти Молдавию от турок. Если только…
– Если только? – Ракоци перегнулся через стол и интригующий взгляд его искрящихся голубых глаз скрестился, словно стальной клинок, с недоверчивым, суровым взглядом черных глаз Кантемира. Екатерина молча наблюдала за их бессловесной дуэлью, пытаясь унять предательскую дрожь в руках.
– Если только это не будет противоречить моей вере и совести…
Кантемир осенил себя крестным знамением. Екатерина тоже перекрестилась, но от волнения сделала это по-католически, как в детстве. Ракоци с улыбкой наблюдал за ней.
– Не стоит стесняться своей принадлежности к Notre Mere E glise Catholique[6], государыня… – заметил венгерский князь. – Я долго жил во Франции и привык относиться к Notre Me re E glise Catholique с надлежащим уважением… Посещайте костел Наисвятейшей Госпожи Марии, пока у вас есть эта возможность… Скоро вы вернетесь в Россию, и государь Петр запретит вам ходить к мессе. Впрочем, Бог един…
– Но откуда вы знаете, – почти с испугом переспросила Екатерина, – откуда вы знаете, что я хожу в костел?
– Я видел вас там, государыня… – венгр встал из-за стола, взял с каминной полки свечу и поднес ее к портрету Яна Собесского.
– Я боюсь, князь, что сей опыт противоречит христианской вере… – засомневалась Екатерина. – Не стоит тревожить покой мертвых…
– Государыня, мертвые, как вы изволите их называть, или ушедшие в мир иной, как их назову я, ваш скромный слуга, часто заглядывают в наш скорбный мир… Многие из них – наши учителя. Моя глубокая в сем убежденность нисколько не противоречит христианской вере. Разве не утверждал наш Спаситель, что смерти нет?
Ракоци говорил так убедительно, что Екатерина не нашла, что ему возразить. Она лишь снова осенила себя крестным знамением, и вслед за ней это проделал мадьяр – встав на одно колено перед портретом Яна Собесского, как подобает рыцарю перед сюзереном.
– И что же, князь, – все с той же недоверчивостью переспросил Кантемир, – мы услышим голос усопшего короля Речи Посполитой?
– Нет, господарь… Мы все прочтем на лице Его Величества. Наблюдайте за портретом… Со всей внимательностью, на которую вы способны… И вы, князь, и вы, государыня…
На несколько минут в зале воцарилась тишина. Молчала испуганная Екатерина, сцепившая на коленях дрожащие руки. Молчал Кантемир, игравший серебряным столовым ножом. Молчал Ракоци, по-прежнему стоявший на коленях перед портретом польского короля. Наконец Ракоци встал и поднес к портрету свечу в тяжелом серебряном шандале.
– Затворите двери, государыня! – попросил он Екатерину. – Никто из слуг не должен слышать этой беседы…
Екатерина, покоренная его глубоким звучным голосом и уверенной силой, словно сталь звеневшей в этом голосе, поднялась и закрыла тяжелые дубовые двери, которые вели в залу.
Ракоци указал ей на кресло, и некоронованная властительница России покорно села – так послушно, словно венгерский князь был ее учителем, а она – ученицей.
Молдавский господарь схватился за крестик, висевший у него на шее. Его жест невольно повторила Екатерина, нащупавшая в вырезе платья католический крестик. Здесь, в Яворове, она снова носила его, словно забыв о православном кресте, возложенном на нее Петром Алексеевичем.
– Ваше Величество, я осмелился потревожить ваш покой в виду битв, которые нам предстоят… – почтительно спросил Ракоци у портрета, склонив голову, как подобает рыцарю, беседующему с королем. – Наши враги – ваши враги… Все те же испытанные нами, мадьярами, и вами, поляками, в сотнях боев и сражений османы… Турки… Еще более жестокие враги, чем австрийцы, с которыми во имя Венгрии непрестанно сражаюсь я, смиренный ваш собеседник. Сможет ли царь Петр одолеть могучее и неисчислимое войско Оттоманской Порты?
Ракоци поднес свечу к самому лицу короля. Екатерина невольно проследила взглядом за портретом. И тут же вздрогнула от ужаса: ей показалось, что Ян Собесский отрицательно покачал головой.
– Что же помешает русскому государю и его молдавскому союзнику, присутствующему здесь князю Кантемиру? Ответьте, государь! Мы смиренно умоляем вас об этом…
Закованная в железо могучая длань изображенного на портрете короля чуть приподнялась и указала на стол. И тут же с жалобным, тонким звуком упал хрустальный бокал Екатерины, в который она недавно налила воду… Она почти не пила за ужином хмельного польского меда и благородного вина. Царь велел Екатерине следить за каждым своим движением и словом, дабы не ронять престиж русской державы.
Стоявший на столе бокал с чистой водой вдруг жалобно зазвенел и сам собой раскололся пополам, влага полилась по столу серебристым ручейком.
– Вода? – Ракоци вперил взгляд в портрет. – Войскам царя Петра не хватит на походе воды?
Король еле заметно кивнул.
Кантемир горестно молчал в своем кресле, сжав ладонями виски… Наверное, он вспомнил об оставшемся заложником сыне. О родной Молдавии господарь не забывал ни на минуту.
– Но если, – продолжил Ракоци, – если у войск русского царя и молдавского господаря будет довольно воды, возможна ли победа над турками? Ответьте, Ваше Величество, умоляю!
Ян Собесский снова кивнул. Ракоци задул свечу и снова встал перед портретом на одно колено, как вассал перед сюзереном.
– Я благодарю вас, Ваше Величество… – поблагодарил он усопшего короля. – Мы вас более не потревожим…
Этот таинственный и жуткий разговор Екатерина, полуживая от страха, наутро пересказала Петру. Царь, как обычно, работал в своем кабинете, точнее – в бывшем кабинете Яна Собесского, за любимым широким дубовым столом короля. Хитроумный Шафиров как раз подавал ему какие-то бумаги на подпись. Екатерина привыкла к постоянному присутствию Шафирова в кабинете Петра. Умнее и изворотливее «царского евреина» был разве что «царский литвин» – Меншиков. Вице-канцлер досконально изучил тонкости европейской и восточной дипломатии и всегда мог дать Петру дельный совет. В труднейших ситуациях Петра Павловича выручал его практичный еврейский ум и способность смотреть на вещи трезво и здраво, а значит, с известной долей юмора.
Вот и сейчас, заметив, как взволнована Екатерина Алексеевна, Шафиров спросил, добродушно усмехаясь, не случился ли в замке пожар.
– К счастью, господин вице-канцлер, ничего подобного не произошло… – ответила Екатерина.
– Тогда почему же вы так бледны, государыня? – удивился Шафиров.
– Бледна, бледна… – согласился Петр. – А еще вчера была румяна! Что стряслось, Катя?
– Чудо, государь!
– Чудо? Ишь ты! – хмыкнул Петр. – Чем же Господь осчастливил нас, недостойных?
Екатерина смутилась. Ей необыкновенно трудно было сейчас, под скептическими взглядами и насмешливыми улыбками этих двух абсолютно прагматичных людей, словно под обстрелом, рассказывать о том, что трансильванский князь Ракоци вчера вечером сумел оживить портрет короля Речи Посполитой Яна Собесского. И Петр, и его вице-канцлер сочтут ее безумной и будут, верно, правы…
– Так какое же чудо случилось в сем славном замке, Катюша? – прервал ее размышления Петр.
– Петер, сие действительно чудо… – решилась наконец Екатерина. – Князь Ракоци – подлинный кудесник! Вчера он разговаривал с портретом короля Яна Собесского. Тому свидетели мы с князем Кантемиром!
6
Нашей матери Католической церкви (фр.).