Страница 29 из 55
Леди Чилтерн. Как вы смеете равнять себя с моим мужем? Как вы смеете грозить ему — или мне? Уходите из моего дома! Вы недостойны переступать мой порог!
Сзади входит сэр Роберт Чилтерн, слышит последние слова жены и видит, к кому они обращены. Он бледнеет как полотно.
Миссис Чивли. Вашего дома! Дома, купленного ценой бесчестия. Дома, в котором за все заплачено деньгами, полученными за предательство. (Оборачивается и видит сэра Роберта Чилтерна.) Спросите его, откуда у него богатство! Пусть он вам расскажет, как продал министерский секрет биржевому спекулянту. Узнайте от него, чему вы обязаны своим положением!
Леди Чилтерн. Это неправда! Роберт! Это неправда!
Миссис Чивли (указывает на него пальцем). Посмотрите на него! Что же он не отрицает, а? Не смеет!
Сэр Роберт Чилтерн. Уходите. Сейчас же. Вы уже сделали все, что могли.
Миссис Чивли. Все? Ну нет, я еще с вами не кончила. Ни с вами, ни с ней. Даю вам обоим срок до завтра. Если до завтра, до двенадцати часов дня, не будет сделано то, что я приказываю, весь мир узнает правду о карьере Роберта Чилтерна.
Сэр Роберт Чилтерн звонит. Входит Mэсон.
Сэр Роберт Чилтерн. Проводите миссис Чивли.
Миссис Чивли вздрагивает, как от удара. Затем с преувеличенной вежливостью кланяется леди Чилтерн; та не отвечает на поклон. Проходя мимо сэра Роберта Чилтерна, который стоит ближе к двери, миссис Чивли на мгновение останавливается и смотрит ему в лицо. Потом выходит. Слуга идет сзади и притворяет за собой дверь. Супруги остаются одни. Леди Чилтерн стоит в оцепенении. Потом оборачивается и смотрит на мужа странным взглядом, как будто видит его впервые.
Леди Чилтерн. Ты продал государственную тайну за деньги. Ты начал жизнь с обмана. Ты построил свою карьеру на бесчестии. Скажи, что это неправда! Солги мне! Солги! Скажи, что это неправда!
Сэр Роберт Чилтерн. Это правда. Эта женщина сказала правду. Но, Гертруда, выслушай меня! Ты не знаешь, какое это было искушение… Позволь мне все рассказать! (Идет к ней.)
Леди Чилтерн. Не подходи ко мне. Не трогай меня. Ты вымарал меня в грязи. Все эти годы ты носил маску. Лживую, раскрашенную маску! Ты продался за деньги. Вором, вором быть и то лучше! Ты продал себя тому, кто дал больше. Тебя купили с аукциона. Ты лгал всему миру. А мне ты не хочешь солгать!..
Сэр Роберт Чилтерн (бросаясь к ней). Гертруда! Гертруда!
Леди Чилтерн (отстраняет его вытянутыми вперед руками). Не говори… не говори ничего. Я не могу слышать твой голос… он пробуждает во мне воспоминания… страшные воспоминания… обо всем, за что я тебя любила… о всех словах, которые ты мне говорил… и за которые я тебя полюбила. Я не хочу об этом помнить, теперь все это… мерзко мне. А как я тебя любила! Я молилась на тебя! Ты был для меня что-то высшее, вне повседневной жизни, чистое, благородное, честное, без единого пятнышка. Я верила: мир стал лучше оттого, что ты живешь в нем, добродетель не пустое слово, потому что ты есть на свете. А теперь… Подумать только, кого я избрала своим идеалом! Идеалом всей моей жизни!
Сэр Роберт Чилтерн. Вот это и есть твоя ошибка. Твое заблуждение! Как у всех женщин. Почему вы, женщины, не можете любить нас такими, как мы есть, со всеми нашими недостатками? Зачем вы ставите нас на пьедестал? У нас у всех ноги из глины, как у женщин, так и у мужчин; но мужчина любит женщину, зная все ее слабости, все ее причуды и несовершенства, — и, может быть, за них-то он ее больше всего и любит. И это правильно. Потому что не тот нуждается в любви, кто силен, а тот, кто слаб. Вот когда мы раним себя или другие нас ранят, тогда должна прийти любовь и исцелить наши раны. А иначе зачем любовь? Истинная любовь прощает все преступления, кроме преступления против любви. Она освящает всякую жизнь, кроме жизни без любви. Такова любовь мужчины. Она шире, добрее, человечнее, чем любовь женщины. Вы думаете, что делаете из нас идеал. А вы только творите себе ложные кумиры. Ты из меня сотворила себе ложный кумир. А у меня недостало мужества сойти вниз, показать тебе мои раны, признаться в своих слабостях. Я боялся потерять твою любовь — и недаром, — потому что вот же я ее потерял! А чем все это кончилось? Вчера ты разбила мне жизнь. Да, разбила! То, чего требовала эта женщина, ничто по сравнению с тем, что она предлагала. Она предлагала мне безопасность, спокойствие, жизнь без страха. Грех моей юности, который я считал похороненным, вдруг встал передо мной — страшный, омерзительный — и схватил меня за горло. Я мог убить его, загнать обратно в могилу, изгладить самую память о нем, сжечь единственное свидетельство против меня. Ты мне помешала. Ты, ты, никто другой как ты, ты это знаешь. И теперь у меня нет ничего впереди — только публичный позор, гибель всех надежд, стыд, смех толпы: одинокая жизнь где-нибудь в глухом углу, с клеймом позора, и, может быть, такая же одинокая смерть, средь общего презрения. Нет уж, пусть лучше женщины не делают из нас идеала! Пусть не воздвигают нам алтарей и не преклоняют перед ними колени! А не то они погубят еще много человеческих жизней — так же как ты, которую я так страстно любил, погубила мою жизнь! (Уходит.)
Леди Чилтерн бросается за ним, но дверь захлопывается. Бледная, растерянная, без сил, она стоит, качаясь, как стебель в воде. Ее простертые руки трепещут, как цветы на ветру. Потом она опускается на пол перед диваном и прячет лицо в подушки. Ее рыдания звучат жалобно и беспомощно, как плач ребенка.
Занавес
Действие третье
Библиотека в доме лорда Горинга. Мебель и внутреннее убранство в стиле Адам.[7] Направо дверь в холл, налево — в курительную. В задней стене двустворчатая дверь в гостиную. Топится камин. Дворецкий Фиппс раскладывает газеты на письменном столе. Главная отличительная черта Фиппса бесстрастие: некоторые энтузиасты даже называют его идеальным дворецким. Сфинкс более разговорчив и общителен, чем он. Фиппс — это маска с безукоризненными манерами. О его умственной и эмоциональной жизни ничего не известно. Он воплощение господства формы. Входит лорд Горинг. Он во фраке, с бутоньеркой в петлице, в цилиндре и белых перчатках, на плечи накинут плащ, в руках трость в стиле Людовика XVI — не упущен ни единый атрибут современной моды. Видно, что он с ней теснейшим образом связан, сам ее создает и, таким образом, возвышается над нею. В истории человеческой мысли он первый философ, умеющий хорошо одеваться.
Лорд Горинг. Что, принесли уже мою вторую бутоньерку, Фиппс?
Фиппс. Да, милорд. (Берет у него цилиндр, трость и плащ и подает на подносе новую бутоньерку.)
Лорд Горинг. Довольно изящная! В настоящее время, Фиппс, из всех сколько-нибудь достойных внимания людей в Лондоне только я один ношу бутоньерки.
Фиппс. Да, милорд. Я это заметил.
Лорд Горинг (вынимает старую бутоньерку из петлицы). Видите ли, Фиппс, модно то, что носишь ты сам. А немодно то, что носят другие.
Фиппс. Да, милорд.
Лорд Горинг. Также как вульгарность — это просто-напросто поведение других людей.
Фиппс. Да, милорд.
Лорд Горинг (вдевает новую бутоньерку в петлицу). А ложь — это правда других людей.
Фиппс. Да, милорд.
Лорд Горинг. Другие — это вообще кошмарная публика. Единственное хорошее общество — это ты сам.
Фиппс. Да, милорд.
Лорд Горинг. Любовь к себе — это начало романа, который длится всю жизнь, Фиппс.