Страница 20 из 24
Стать бы Турну главой государства, подчинить себе своих союзников и сосредоточить все силы на борьбе за независимость — возможно, тогда восстание определило бы для Богемии ее национальное будущее. Но конституционная традиция была сильна, и Турн либо не мог, либо не хотел ее обходить. Он командовал армией и подчинялся тринадцати директорам, а они, в свою очередь, зависели от сейма, который голосованием распределял государственные средства и ресурсы. Турн, как рыцарь, имел право голоса в сейме, но отказался стать директором. Похоже, он исходил из того, что безопасность Богемии зиждется на армии, а власть директории над армией является номинальной. Он ошибался. В продолжение всех тридцати месяцев борьбы Турна связывали решения раздираемого конфликтами сейма и не менее разобщенной директории[119].
Обманчивое замирение с католиками закончилось в один момент. 9 июня из страны были изгнаны иезуиты[120], и в разгар лета Турн напал и захватил Круммау. Следуя совету бесконфликтного кардинала Клезля, император Маттиас предложил мятежникам амнистию и переговоры[121]. Повстанцы отвергли его жест доброй воли, чем повергли в шок католиков Европы и убедили их в том, что религиозные мотивы служат лишь прикрытием для национальных и политических целей[122]. Восстание начало превращаться в общеевропейскую проблему; в Брюсселе и Мадриде забеспокоились о судьбе династии; в срочном порядке изыскивались средства и войска для оказания помощи эрцгерцогу Фердинанду[123]. Папский нунций в Париже получил из Ватикана инструкции разъяснить королю Франции угрозу чешским католикам[124].
Эрцгерцог Фердинанд, избранный королем и опасавшийся сразу же лишиться трона, не нашел ничего лучшего, как объявить Крестовый поход против мятежной страны, пока католики Европы еще не остыли от гнева. Мешали ему это сделать умирающий император Маттиас и его компромиссный кардинал Клезль. 20 июля 1618 года Фердинанд повелел изловить Клезля и заключить его в крепость в Тироле. Император негодовал впустую: Фердинанд вежливо извинился за содеянное, но кардинала не освободил. Маттиасу пришлось смириться со своеволием кузена и фактически передать власть в руки, которые ее уже захватили.
Менее чем через месяц после заключения Клезля чешскую границу перешла первая имперская армия. Войско и его генерал явились из Фландрии, деньги — из Испании. В ответ повстанцы незамедлительно обратились за помощью к врагам Испании и Фландрии. Турн свое хваленое дипломатическое искусство испробовал на практике. Но его призыв к Франции был холодно отклонен королем, еще не осознавшим династические последствия восстания в Чехии и остававшимся правоверным сыном церкви[125].
С другой стороны, оказать посильное содействие вызвался курфюрст Пфальца Фридрих, вернее, его канцлер Христиан Ангальтский. Его агент в Праге в конце июня получил возмущенный протест императора и холодные разъяснения по поводу того, что речь идет всего лишь о достижении компромисса с восставшими. Посол тем не менее рекомендовал чехам крепить армию и поручить командовать ею Ангальту[126].
Слова не расходились с делами, и из Гейдельберга отправились гонцы в Турин, столицу герцога Савойского, с тем чтобы договориться с ним об использовании огромной армии наемников, которая в это время находилась в его распоряжении. Герцога не надо было долго уламывать: давний враг Габсбургов с радостью ухватился за возможность им насолить. Он согласился разделить с курфюрстом Пфальца все расходы на переброску и содержание армии для чехов[127]. Вести о готовности двух великих князей прийти на помощь быстро дошли до Праги. Тем временем одно имперское войско уже пересекло границу, второе готовилось к войне. Турн спешно набирал ратников, малоопытных и неспособных выстоять против фламандских профессионалов, к тому же их явно не хватало. Обещание герцога Савойского и курфюрста Пфальцского прислать обученную армию под командованием Эрнста фон Мансфельда, известного во всей Европе генерала, было как нельзя кстати.
28 августа 1618 года вторая имперская армия вышла из Вены, и через два дня чехи приняли предложение о помощи[128]. 9 сентября интервенты воссоединились и готовы были пойти на Прагу, если бы не слухи о подходе войска Мансфельда. Под натиском Турна интервенты отступили к Будвейсу, в то время как Мансфельд пересек границу, и его войско численностью двадцать тысяч человек осадило Пильзен, самый богатый и самый важный город католических роялистов. По всей Богемии вновь начали подниматься протестанты. 21 ноября после сражения, длившегося пятнадцать часов, Пильзен пал[129], и национальная армия Турна и Шлика остановила фламандские войска под Будвейсом, занявшись разграблением земель по австрийской границе.
Богемия была спасена, и никто пока не подсчитывал потери. Однако она, освободившись от австрийского ига, попала в кабалу к курфюрсту Пфальцскому и герцогу Савойскому. Чехи, не желавшие, чтобы их страну эксплуатировали Габсбурги, отдали ее на растерзание врагам Габсбургов, и национальная проблема Чехии постепенно перерастала в головную боль для всей Европы.
В то время как на австрийской границе разгоралась война, курфюрст Пфальца созвал в Ротенбурге собрание Протестантской унии. Если Фридрих и Христиан Ангальтский ожидали поздравлений, то они крупно просчитались. Князья, входившие в союз, выступили с осуждением их действий. Они не захотели ни платить Мансфельду, ни вступать в какие-либо отношения с повстанцами. Они категорически отказались поддержать предложение Фридриха о формировании единой армии и выразили свое мнение в меморандуме, призвав императора и его подданных к компромиссу[130].
Никто так не был удивлен решением унии, как ее моложавый президент. Среди князей, представленных в Ротенбурге, он, видимо, меньше всего понимал то, что происходит. Христиан Ангальтский добивался одного: он хотел создать в Богемии своего рода партию, которая избрала бы королем Фридриха. Он надеялся сделать это еще до избрания Фердинанда, но потерпел неудачу[131] и восстание дало ему новые возможности для осуществления своего замысла. Не нужно было обладать особой проницательностью для того, чтобы разгадать планы Ангальта. Князья воспротивились и его политике в целом, и тому, что он пускает им пыль в глаза, прикрываясь лозунгами о защите протестантизма.
Среди тех, кто собрался в Ротенбурге, наверно, только Фридрих да еще несколько человек верили в способности Ангальта. Фридрих, конечно, хотел мира для Богемии. Об этом он написал императору, королю Великобритании и герцогу Баварскому[132], и какими бы лицемерными его послания ни казались, они были искренними. Ему исполнился двадцать один год, достаточно зрелый возраст, но он не обладал ни силой воли, ни желанием для того, чтобы заменить Ангальта, которому почему-то во всем доверял. Так или иначе, Фридрих относился к своим обязанностям со всей серьезностью, и, когда характер восстания в Богемии стал для него более или менее ясен, он с некоторой робостью выдвинул собственную программу действий. Он предложил набрать армию и побудить курфюрста Саксонского к тому, чтобы вместе выразить протест императору Маттиасу. Протестанты Германии таким образом продемонстрируют свое единство и готовность, в случае крайней необходимости, применить силу. Когда император это поймет, полагал Фридрих, то не надо будет и прибегать к оружию. Протестантизм в Богемии получит гарантии, и будут пресечены любые попытки нарушить единство протестантов в самой Германии.
119
Stanka, Boehmische Confederationsakten, pp. 74 ff.
120
Lunig, VI, ii, pp. 141 f.
121
Ibid., pp. 144 f.
122
Bentivoglio, Open, p. 650.
123
Letters and Documents, I, p. 12; Lonchay and Cuvelier, I, pp. 5, ff.
124
La Nunziatura di Bentivoglio, II, pp. 500, 518.
125
Ibid., p. 528.
126
Krebs, Christian von Anhalt, pp. 94 ff.; Lundorp, III, p. 606.
127
Krebs, pp. 596. 603.
128
Gindely, Geschichte, I, p. 387.
129
Lundorp, I, pp. 502 f.
130
Lundorp, I, pp. 508 f.
131
Klopp, Tilly im dreissigjahrigen Kriege. Stuttgart, 1861,1, pp. 215—216.
132
Letters and Documents, 1, p. 9; Lundorp, I, pp. 503 ff.