Сказки

Ужин начался.

На радостях моя бабка то и дело подливала в стакан своего мужа.

Вдруг она заметила, что тот побледнел и вздрогнул.

Вскочив из‑за стола, Жером Палан бросился к ружью, стоявшему возле очага, схватил его и, забившись в самый темный угол дома, стал что‑то с ним делать. Затем, ни разу не выстрелив, возвратился в столовую и забросил ружье в дальний угол.

Дело было в том, что он вспомнил, что не перезаряжал ружья с самого 3 ноября.

Моя бабка спросил о причине его странного поведения, но дед ничего не ответил. Около получаса он ходил взад и вперед по комнате. Затем поднялся к себе и молча лег спать.

Ночью его мучили кошмары. Он просыпался, вскрикивал, махал руками, кого‑то отгонял.

Жерому Палану снился огромный заяц!

IX

– Итак, – продолжал трактирщик, – убийство Тома Пише не осталось, вопреки надеждам Жерома Палана, его с Богом тайной.

То, что жертву засыпала земля забвения, ничего не изменило: кошмарное животное напоминало о себе, если не ночью, то днем, как бы говоря убийце, что забравшая жертву могила не сделала того же самого с его совестью.

С той поры жизнь моего деда превратилась в сплошную пытку.

То он видел ужасного зайца возле очага, откуда тот бросал на него свои огненные взгляды.

То во время обеда заяц залезал под стол и острыми когтями драл ему ногу.

Когда дед подсаживался к конторке, тот вставал сзади, положив лапы на спинку стула.

Поздними вечерами чудовищный заяц встречал его в проулках, чихая и тряся ушами.

Забравшись в постель, дед напрасно крутился с бока на бок: заяц не исчезал.

Измучившись вконец, Жером Палан засыпал. Но тут же просыпался от страшной тяжести, давившей ему на грудь. Он открывал глаза и видел зайца, сидевшего у него на животе и, как ни в чем не бывало, тершего себе нос передними лапами.

Но ни бабка, ни дети ничего не видели. Несчастный явно боролся с какими‑то видениями, и они решили, что их отец сходит с ума.

Семья загрустила.

Но вот, после очередной кошмарной ночи мой дед встал с постели с самым решительным видом.

Он натянул сапоги с подковами, кожаные гетры, взял ружье, вычистил его, продул, зарядил потуже, отвязал собак и зашагал по рамушанской дороге.

Читатель помнит, что это была та дорога, по какой Жером Палан шел в ночь на 3 ноября.

Видя все это, бабка только радовалась, надеясь, что любимое занятие отвлечет мужа от странной тоски.

Она вышла на порог и долго смотрела ему в спину.

Был конец января.

Густой туман покрывал все поле. В лощинах его пелена становилась совсем уж непроницаемой. Но знавший дорогу, как свои пять пальцев, Жером Палан вышел прямо к злополучному перекрестку.

До кустов, за которыми он прятался в ночь святого Губерта, оставалось шагов десять, как вдруг с того места, где упал Тома Пише, выскочил не дававший ему покоя заяц. Дед тут же узнал его по ненормальным размерам.

Но не успел он прицелиться, как четвероногое исчезло в тумане. Собаки бросились за ним.

Прибежав на плато Спримон, где ветер был посильнее, а туман значительно реже, мой дед увидел своих собак.

В двухстах шагах перед ними скакал заяц. Его белая спина отчетливо выделялась на красноватом фоне зарослей вереска.

– Как бы они его не упустили! – воскликнул дед. – Ну, так и есть, будь им неладно: потеряли!.. Ату, Рамоно! Ату его, Спирон!

И он бросился за собаками с утроенной энергией.

Мышцы охотника, зайца и собак, казалось, были стальными. Поля, луга, леса, перелески, холмы, ручьи и скалы преодолевались, как на крыльях!

Но странным было то, что заяц бежал, подобно старому волку, только по прямой.

Он не сдваивал, не прыгал через ручьи и канавы, не выскакивал на пашню.

Он проявлял полное равнодушие к собакам!

Чуя его теплый, еще дымящийся след, они заливались отчаянным лаем! Но стоило им приблизиться к зайцу хотя бы на десяток шагов, как тот припускал и расстояние восстанавливалось.

Собаки бежали за зверем, а дед бежал следом за ними, подбадривая их громкими криками: «Ату его, Рамоно! Ату его, Спирон!»

Ягдташ мешал бежать, и он бросил ягдташ.

Веткой сорвало шляпу, и он не стал поднимать шляпу; не желая терять времени.

К полудню собаки подогнали зайца к реке.

Жером Палан был уверен, что животное не решится плыть через вздувшуюся после дождей реку, бросится обратно и уж тогда‑то обязательно побежит мимо него.

Поотставшие Рамоно и Спирон приближались к зайцу.

Совершенно безразличный к преследователям, тот спокойно обгрызал тростник.

Собаки были уже в десяти шагах от него.

Сердце деда так сжалось, что он даже не мог дышать.

Расстояние между зайцем и собаками неуклонно сокращалось.

Бежавший первым Рамоно уже приготовился схватить его за ногу.

Но тут заяц прыгнул в бурлящий поток. Челюсти собак схватили воздух.

– Он сейчас утонет! – радостно закричал мой дед. – Браво, Рамоно!

Но, переплыв реку наискось, заяц спокойно вылез на противоположном берегу.

Увидев его живого и невредимого, пощипывающего травку, оскорбленный Рамоно бросился в реку.

Но ему повезло меньше, чем зайцу. С потоком он не справился.

Жером Палан сбежал, точнее, скатился с берега и бросился в холодную реку, желая чем‑нибудь помочь бедной собаке. Животное повернуло голову и жалобно заскулило.

– Рамоно! – позвал дед.

Голос хозяина взбодрил собаку, и она поплыла к нему.

Это ее и погубило.

В это время с берега послышался лай.

Дед поднял голову и увидел зайца. Тот, сделав круг, возвратился к берегу, как бы желая присутствовать при гибели одного из своих преследователей.

Спирон, в отличие от своего товарища, сумел переплыть реку и бросился на проклятое животное.

Охота продолжилась.

Закончилась она лишь поздно вечером.

И – ничем.

Х

Мой дед взвалил обессилевшего Спирона себе на плечи и пошел домой.

Он вступил в мрачный Сен‑ламберский лес.

Не успел он пройти и двух сотен шагов, как за спиной раздался хруст сухих листьев.

Дед обернулся, но, увидев зайца, зашагал быстрее.

Заяц тоже.

Дед остановился. Остановился и заяц.

Дед опустил Спирона на землю и указал на зайца. Собака принюхалась и, заскулив, легла на землю.

Тогда дед решил стрелять. Но пока он прицеливался, заяц исчез.

Потрясенный, дед подобрал собаку и, не оглядываясь, пошел дальше.

Было три часа ночи, когда он переступил порог своего дома.

Моя бабка собралась слегка пожурить мужа, но увидев его состояние, не стала ругать его ни слегка, ни сильно.

Ей было страшно жалко своего несчастного Жерома. Дед был тронут слезами жены. Подумав, что раскрыв тайну, он облегчит свои страдания, и рассказал ей все.

– Жером, – отвечала та, – согласись, что во всем этом виден божий промысел. Это Бог подставил Тома Пише под твое ружье, покарав за причиненное тебе зло. Но это Он же, наказывая за неверие, позволяет лукавому мучить тебя.

Дед тяжело вздохнул:

– Да не причастны к этому делу ни Бог, ни Сатана!

– Кто же тогда?

– Все это – чистая случайность и моя фантазия! Когда я увижу проклятого зайца у своих ног, ум мой успокоится.

Моей бабке не оставалось ничего другого, как в очередной раз покориться. Кто‑кто, а уж она‑то знала характер своего мужа.

XI

Передохнув пару дней, Жером Палан снова направился в поле.

Но, как и в первый раз, заяц перехитрил своих преследователей.

Как и в тот раз, дед возвратился грустный и обессиленный.

В течение целого месяца, два или три раза в неделю, он вступал в эту изнурительную борьбу. Бедный Спирон умер от истощения, и вконец измученному деду пришлось отказаться от мечты подстрелить проклятого зайца.

Благодаря аккуратности и распорядительности моей бабки, дом поначалу еще как‑то держался. Но положение становилось все хуже, и ей уже приходилось продавать то что‑нибудь из мебели, то какое‑нибудь свое украшение.