Отцы

– Можно поговорить о чем-нибудь, кроме Темы? – спрашивал я.

И получал ответ, который получу еще, вероятно, не однажды:

– Нельзя, папа, Тема играет со мной, понимаешь?

Единственным обстоятельством, ненадолго отвлекшим тебя от разговоров о Теме, была трагическая гибель кота моей двоюродной сестры по кличке Ангел. Кот Ангел был белый, пушистый и милый. Он на лето тоже приезжал на дачу, пользовался там свободой, охотился, гулял по ночам, и вот однажды утром, выйдя из дома, мы нашли кота Ангела лежащим на садовой дорожке. Он был окровавлен и мертв. Его, наверное, разодрали ночью собаки.

Поначалу ты не слишком проявляла скорбь по Ангелу, но потом однажды, сидя на горшке, ибо на горшке человека посещают печальные мысли, ты стала раскачиваться тихонько и приговаривать:

– Какая грусть! Какая грусть!

– Ты о чем это, Варенька?

– Я об Ангеле. Какая грусть, что он ушел к своим кошачьим богам и духам кошачьих предков!

– Господи! Кто тебе рассказал про духов кошачьих предков?

– Дед.

Дед у нас материалист коммунистических взглядов и никак не мог рассказать тебе про духов кошачьих предков. Но в четыре года, если тебя спрашивали, кто рассказал тебе что-нибудь сомнительное или научил какой-нибудь шалости, ты всегда валила все на деда, потому что знала, что деда никто не станет наказывать.

Прогулка в лес в тот день сопровождалась разговорами про почившего кота Ангела и про Тему, как же без Темы. Не помню уж, что я врал, отвечая на шквал вопросов о Темином младенчестве и о младенчестве Ангела, однако смерть кота парадоксальным образом заставила тебя заглянуть не в ту бездну небытия после жизни, в которую отправился кот, а в ту бездну небытия, которая предшествует рождению.

– А когда Тема был маленький, я где тогда была?

– Тебя тогда еще не было.

– А когда Ангел нашелся маленьким котенком, я где тогда была?

– Тогда тебя тоже еще не было.

– Как это меня не было? Я была у мамы в животике?

– Нет, тогда тебя даже у мамы в животике не было.

– Как это не было? Где-то же я была. Может, на небе?

– Кто тебе рассказал про небо?

– Дед.

– Ну не знаю, может, и на небе.

– Как там, на небе? – спросила девочка.

– Ну не знаю, наверное, там ангелы.

– Ангелы?! – Ты вытаращила глаза от удивления.

Уверен, что ты представила себе облака и стада котов в облаках.

14

Лето кончилось, вы вернулись с дачи, и начался форменный сумасшедший дом, по которому мы с мамой соскучились, конечно, но еще больше нас соскучилась собака. Едва вы вошли в дверь, собака принялась прыгать лапами на старшего твоего брата Васю, а Вася стал громогласно восклицать:

– Собака, отвянь от меня!

– Собака, привянь ко мне! – кричала в то же время четырехлетняя ты, хватала собаку за уши, каталась на собаке верхом, и, кажется, в конце концов вы покусали друг друга.

Когда замученная собака вырвалась наконец от тебя, выпила полмиски воды и спряталась в кустах, ты принялась за кошек. Старшего кота Мурзика ты по обыкновению выбросила в окно, причем не потому, что Мурзик не нравился тебе, а, наоборот, потому, что тебе нравилось смотреть, как кот летит из окна в клумбу. Младшую кошку Мошку ты нацепила на себя в качестве воротника. Родившихся недавно у Мошки трех рыжих котят Вася строго-настрого запретил тебе трогать, и поэтому ты трогала их тайно от Васи. Ты как-то так трогала котят, что котята пищали. Вася отрывался от компьютерной игры, бежал через весь дом, топая ножищами сорок пятого размера, и кричал своим толстым голосом:

– Варя, не трогай котят, они станут злыми!

– А я Мошку трогала всегда, – парировала ты, укутываясь в кошку, безропотно исполнявшую роль воротника, – а она не стала злая.

Вечером перед сном вы с Васей садились вместе за стол и писали, приблизительно так же, как писали письмо родителям мальчика Дяди Федора в мультике о Простоквашине кот Матроскин и пес Шарик. Вася писал маме список канцелярских товаров, которые надо купить ему к началу учебного года: тетрадок общих – пять шт., тетрадок тонких в клеточку – десять шт. Ты же, к вящей ярости брата, аккуратный его список покрывала каракулями.

– Варя, зачем ты в моем списке калякаешь?

– Я не калякаю, а пишу маме письмо!

– Какое письмо! Ты же не умеешь писать!

– Ну я же написала.

– Что ты написала? – Вася злился. – Тут каракули бессмысленные! Ну прочти, что ты написала.

С торжественным видом ты брала листок, внимательно в него смотрела и читала как будто бы:

– Дорогая мамочка, не покупай мне, пожалуйста, никаких кукол и никаких игрушек, а купи мне чего-нибудь сладенького. Какой-нибудь сладенький цветочек.

Разумеется, на следующий день на двух работах работавшая мама не успевала купить Васе по списку тетрадки, но зато привозила тебе коробку рахат-лукума, сделанного из лепестков роз.

По утрам ты приходила к нам с мамой в спальню и начинался час нежности. Ты забиралась под одеяло между мамой и мною. Ты называла это «заблаться в селедку». Забравшись в середку, ты не лежала, однако, на месте ни секунды, а вертелась, исполняла на моей спине классический массаж «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы» и целовала маму. Ты говорила:

– Вот в щеки можно целовать, в уши можно целовать, в шею можно целовать, а в губы целовать нельзя.

– Кто это тебе сказал, Варя, что в губы целовать нельзя?

– Дед, – отвечала ты, не просто потому, что всегда валила на деда все сомнительное, а потому, что дед и вправду является поборником асептики, гигиены и пуританской морали.

– Почему это нельзя целовать в губы?

– Потому что, когда целуешь в губы, передается всякая зараза.

– Но мы же с мамой целуем друг друга в губы.

– И что, зараза у вас не передается? – уточнила ты.

Ответить было нечего. Мы мямлили как-то про то, что если люди друг друга любят, ну то есть если они близкие люди, то они, конечно, целуют друг друга в губы, потому что, ну в общем, они любят друг друга. Мы переглядывались в том смысле, что совершенно непонятно, как быть с дедовской пропагандой пуританской морали, равно как и с бабушкиной пропагандой бутербродов. А ты загибала пальцы и считала:

– Лас, два, тли, четыле…

– Что ты считаешь, Варя?

– Близких людей.

– Ну и сколько у тебя близких людей?

– Лас, два, тли…

– Нет, ты перечисляй.

– Я люблю дедушку, потому что он иглает со мной и читает мне, лас. Я люблю бабушку, потому что она нежная, два. Я люблю Васю, потому что он читает мне, тли. Я люблю маму, потому что она тоже очень нежная, четыле. Все!

– А меня? – спросил я малодушно. – Меня, папу, папочку?

Пауза была очень долгая. Ты осматривала меня придирчиво и наконец, смилостивившись, сказала:

– Ну ладно, тебя я тоже люблю, – пауза. – За то, что ты с моей мамой, – пауза. – А еще я люблю кошку Мошку.

И радость моя оказалась сомнительной. Я, конечно, был зачислен дочерью в клуб любимых и близких людей, но лишь благодаря протекции жены и лишь наряду с кошкой. Кроме того, после разговора про поцелуи и близость ты взяла за правило целовать кошку в губы.

15

Про выставку динозавров тебе рассказывали много раз. Знакомая девочка Елочка рассказывала про динозавров, журналист Тополь писал про динозавров заметку. А ты ведь очень любила динозавров, особенно таких, у которых открывается рот, видны зубы и можно положить им в рот кусок яблока и играть, будто динозавр жует яблоко.

Одним словом, мы пошли в Музей истории Земли на динозавров. Я довольно далеко запарковал машину, мы шли пешком, ты ехала у меня на плечах и говорила про динозавров. У двери в музей я поставил тебя на землю и спросил:

– Не боишься? Они большие и рычат.

– Я, – ты изобразила на лице презрительную улыбку, – динозавров не боюсь, я их люблю, особенно с зубами, особенно когда рычат.

И мы вошли внутрь. В первом зале были огромные дельфин и акула. У акулы был прекрасный рот с тремя рядами зубов, и я подумал, что тебе, наверное, понравится мысль о том, как здорово было бы засовывать в этакий-то рот яблоко. Я обернулся: