Страница 67 из 71
Полковник Виктор Иванович Силантьев являлся в кабинет шефа с неизменной малиновой папкой, в которой лежали стенограммы прослушивания советских партийных и государственных руководителей. «Прослушка», которая велась беспрерывно как в стране, так и за рубежом, если объект находился в заграничной командировке, не отключалась даже на время сна советских руководителей. Вероятность того, что какой-то монолог или беседа конкретного человека могли состояться без вмонтированной где-нибудь рядом высокочувствительной звукозаписывающей аппаратуры, рассматривалась в КГБ как чисто теоретическая. Основной «прорыв» в высочайшем техническом уровне обеспечения служб прослушивания был осуществлен еще в конце шестидесятых годов по личному распоряжению Брежнева, требовавшего, чтобы каждое утро на его рабочем столе лежали стенограммы прослушивания наиболее интересных разговоров и бесед членов и кандидатов в члены Политбюро. Тогда же тайным распоряжением, проведенным через Центробанк СССР, была значительно расширена валютная часть годового бюджета комитета госбезопасности. На приобретение самых последних новинок электроники, в основном, японской, американской и голландской, тратились колоссальные средства. В дальнейшем эта статья расходов ни разу не пересматривалась, вследствие чего все «прослушивающее» хозяйство, руководители которого зорко следили за мировым рынком открытий в этой щепетильной области, поддерживалось в надлежащем виде и своевременно обновлялось.
В середине семидесятых годов между двумя крупнейшими управлениями КГБ — Первым и Третьим (разведка и контрразведка) разгорелась нешуточная драчка за полный контроль над «прослушкой». Контрразведчики, естественно, доказывали, что хозяйство, ориентированное, преимущественно, на собственную страну, должно находится только в их ведении. Разведка же резонно полагала, что, не имея регулярного доступа к материалам прослушивания советских руководителей, особенно, их бесед с крупными представителями Запада, очень трудно делать аналитические выводы о событиях, происходящих за рубежом. И тогда руководство комитета приняло «соломоново» решение: оставив службу «прослушки» в Третьем главном управлении, оно разрешило Управлению внешней разведки создать при себе нечто вроде подотдела прослушивания. Дальнейшее уже было делом техники: к середине восьмидесятых годов «прослушка» ПГУ ни в чем не уступала, а во многом даже превосходила аналогичную службу в контрразведке…
На ежедневный доклад Юлию Воронцову полковник Силантьев приносил, естественно, не весь объем суточной работы, а ВЫЖИМКУ в пять-шесть машинописных страниц. Отдел, в котором работали около сорока опытных аналитиков, вычленял из тысяч километров звукозаписей наиболее существенные, СТОЯЩИЕ фрагменты. Затем, напечатанные в единственном экземпляре, они стекались на рабочий стол полковника Силантьева. Именно он сводил все отобранные материалы воедино, отсеивал лишнее, корректировал последовательность и составлял в итоге лаконичный отчет, который и ложился каждое утро на рабочий стол начальника Первого главного управления КГБ СССР.
…Как и все люди, ведущие напряженный образ жизни и отправляющиеся спать, как правило, далеко за полночь, Воронцов по утрам пребывал в неизменно скверном расположении духа. На работоспособности начальника Первого главного управления КГБ СССР это практически никак не отражалось, однако знаменитое обаяние Воронцова в первой половине дня было будто выключено. Однако в то хмурое февральское утро Воронцов показался полковнику Виктору Силантьеву особенно угрюмым и даже агрессивным. Поздоровавшись с полковником едва заметным кивком, Воронцов сразу же углубился в содержимое малиновой папки. И только минуту спустя, оторвавшись от бумаг, с не свойственной ему мужицкой грубоватостью, бросил: «Ну, чего ты стоишь?! Сядь, полковник, не маячь перед глазами…»
Воронцов не просто просматривал протоколы прослушивания, он РАБОТАЛ с ними, делая толстым желтым маркером пометки на полях, а порой ВЫСВЕЧИВАЯ целые фразы. А потом Силантьев увидел, как рука Воронцова с зажатым фломастером неожиданно застыла над страничкой плотного машинописного текста.
— Что это такое? — Воронцов провел по бумаге жирную линию и протянул лист через стол Силантьеву. — Что это еще за многоточия?..
— Помехи, — спокойно ответил полковник.
— Какие помехи? — нахмурился шеф ПГУ.
— Внешние помехи, Юлий Александрович.
— Ты хочешь сказать, что…
— Что во время разговора Громыко с Трейси кто-то на минуту пятьдесят секунд включил скрэмблер, — кивнул Силантьев.
— А он у Громыко есть?
— В точности ответить не могу, но вполне возможно, товарищ генерал-полковник… — Силантьев сдержанно улыбнулся. — С его-то опытом международных переговоров…
— Сколько они вообще разговаривали с Трейси?
— Там внизу указано, Юлий Александрович… — негромко произнес Силантьев. — Двадцать две минуты.
— А скрэмблер был включен только на две… — Воронцов, словно начисто позабыв о существовании Силантьева, вслух разговаривал сам с собой.
— На минуту пятьдесят, — уточнил полковник.
— Да, конечно, — механически кивнул Воронцов. — На минуту пятьдесят…
— Пока ребята сориентировались, машинку отключили…
— Кто-то из тех, кто находился рядом, мог воспользоваться скрэмблером?
— А рядом никого и не было, Юлий Александрович
— Как не было? — Воронцов подался вперед. — Вообще никого?
— Они беседовали в кабинете Громыко с глазу на глаз, Юлий Александрович, — пояснил полковник. — Естественно, на английском. Сидели за журнальным столиком в углу кабинета и пили чай с сухариками. До приемной, где находились помощники Громыко и переводчик Грега Трейси, — порядка семи метров. Даже чуть больше. На таком расстоянии глушилка не действует… Скрэмблер включил кто-то из них, Юлий Александрович, это без вопросов…
— Сбой был к концу беседы, так?
— Так точно.
— После того, как скрэмблер был отключен, сколько еще продолжалась беседа?
— Около трех минут. Посмотрите по стенограмме, Юлий Александрович: ничего существенного, они по сути дела уже прощались…
— А случайности исключены?
— Что вы имеете в виду, Юлий Александрович?
— Ну, какие-нибудь технические помехи с аппаратурой…
— Исключены на сто процентов.
— Ничего в этот момент не закоротило, не выбило? — продолжал допытываться Воронцов.
— Да нет же, товарищ генерал-полковник! — в голосе полковника Силантьева сквозила откровенная обида. — Это абсолютно невозможно…
— Когда вылетает Грег Трейси?
Силантьев сделал круглые глаза и несколько раз моргнул.
— Ах, да, прости! — Воронцов махнул рукой, словно отгоняя навязчивое видение. — Свободен, Виктор Иванович. Спасибо за оперативную работу. Ступай по своим делам…
Полковник Силантьев еще находился в тамбуре между двумя дверьми воронцовского кабинета, а начальник Первого главного управления КГБ СССР уже держал, не отрывая, палец на кнопке селектора.
— Слушаю, товарищ генерал-полковник!
— Горюнова ко мне. Немедленно!..
Тридцативосьмилетний Эдуард Николаевич Горюнов — самый молодой в центральном аппарате КГБ генерал-майор, занимал пост одного из трех заместителей Воронцова и непосредственно курировал азиатско-тихоокеанское направление работы Первого главного управления. Кроме того, Горюнов был вторым после Карпени генералом, участвовавшим в подготовке покушения на Горбачева.
Плотно прикрыв за собой дверь, невысокого роста, смуглолицый Горюнов, чью типично кавказскую внешность так и не смог облагородить прекрасно сшитый двубортный костюм в темную-серую полоску и дымчатые стекла в модной металлической оправе, в несколько шагов преодолел расстояние до рабочего стола Воронцова и, не спрашивая разрешения, сел напротив. Было заметно, что в этом кабинете генерал-майор Горюнов чувствует себя вполне уверенно.
— Вызывали, Юлий Александрович?
— Прочти вот это, — Воронцов без комментариев протянул заму машинописную страницу и невидящим взглядом уставился в окно.