Страница 59 из 71
Я раскрыла сложенный вдвое кусочек глянца и сразу увидела записку на неровно вырванном из блокнота листке. Записка состояла всего из нескольких строк, написанных по-английски твердым мужским почерком: «За вами следят. В таких условиях встреча состояться не может. Подождите еще несколько минут, затем пешком, не, торопясь, спускайтесь к бульвару Монмартр. Правая по ходу сторона, дом 214. У этого дома остановитесь у обочины. Напротив красивое здание. Сделайте вид, что любуетесь. Но как только возле вас притормозит синий „ситроен“, сразу же садитесь. Записку незаметно спрячьте, а буклет выбросите в урну. Остальное при встрече».
В семьдесят восьмом году, когда я казалась себе достаточно взрослой девочкой, подобное послание, причем переданное при столь странных обстоятельствах, вызвало бы во мне лавину вопросов и мучительную внутреннюю борьбу с чисто русским вопросом в конце — «Что делать?» В восемьдесят шестом я уже была совсем другим человеком. Вернее, даже не я, а женщина с лицом Роми Шнайдер и жутким именем Гортензия…
В точности выполнив все инструкции, примерно через сорок минут я стояла возле дома под номером 214 и, задрав голову, обозревала действительно красивый шестиэтажный дом девятнадцатого или даже восемнадцатого века, в центральной части которого два пузатых, не по погоде обнаженных кариатида в легкомысленных накидках, прикрывавших мощные бедра, поддерживали огромный балкон. Снег валил не переставая, вдобавок задул пронзительный ветер. Монмартр выглядел безлюдным, так что, роль отчаянной туристки в моем исполнении, скорее всего, выглядела малоубедительной. Вдобавок ко всему я основательно продрогла, а ноги от затянувшейся пешей прогулки по достопримечательностям Парижа были тяжелыми, как два дореволюционных утюга, брошенных на свалку за ненадобностью. Так что, в предусмотрительно распахнутую дверь притормозившего «ситроена» я бы юркнула в любом случае, даже не получив предварительного оповещения.
Первые несколько минут, проведенные в машине, ушли на восстановление теплового баланса в организме. И только потом я обратила внимание, что меня, как в приступе тропической лихорадки, бросает по сторонам: водитель, очертания которого весьма смутно проглядывали в сумраке салона, несся по улицам с бешеной скоростью и закладывая такие виражи, словно был участником ралли Париж-Дакар.
— У меня дома дети, — я постаралась придать голосу максимально возможную убедительность.
— У меня тоже, мадам, — не оборачиваясь ответил водитель.
Сказано было по-французски, но с ощутимым акцентом.
— Хочу предупредить: от быстрой езды меня тошнит.
— Мою жену тоже, — сообщил водитель и так резко свернул в проулок между двумя домами, что я отлетела к двери и стукнулась головой о какой-то выступ.
— Вам приказали меня убить?
— Как раз наоборот.
— Вы давно женаты?
— Около трех лет.
— Жена о разводе еще не говорила?
— Н-нет.
— Срочно переходите на пешие прогулки. Иначе она от вас уйдет.
— Вряд ли. Она работает испытателем на «Рено».
— О, господи! — я вцепилась в спинку переднего сидения.
— Потерпите, мадам, скоро приедем.
— Куда?
— Увидите…
Этот псих меня обманул — ничего я не увидела. Потому, что в какой-то момент машина внезапно оторвалась от земли и взлетела. Я в ужасе зажмурилась и только ощутила страшный удар приземления, потом меня поочередно швырнуло вначале влево, потом вправо, тормоза истерично завизжали и внезапно наступила тишина. И только тогда я потихоньку открыла глаза. Судя по скоплению машин и тусклому, словно в прозекторской, освещению, мы находились в подземном гараже.
— Побыстрее, мадам, вас ждут, — бросил водитель не оборачиваясь и вылез из машины.
Я последовала его примеру и увидела наконец, что человек, чуть было не загнавший меня в могилу своей ездой, довольно молод — черноволосому мужчине итальянского типа в кожаной коричневой куртке, из-под которой на метр вылезал подол вязаного черного свитера было не больше двадцати пяти. Всем своим независимо-разгильдяйским обликом, длинным, иссиня-черными волосами и выражением небритого лица он напоминал развозчика пиццы на мотороллере, мечтающего сделать карьеру в Голливуде на ролях телохранителя или шофера какого-нибудь дона Карлеоне.
— Вы можете взять меня под руку? — спросил он.
— А что по этому поводу скажет ваша жена?
— Что у меня хороший вкус…
Улыбка резко преобразила его широкое лицо. Я вдруг подумала, что природа его двухдневной щетины так же искусственна, как и моя внешность.
Молча взяв его под руку и, стараясь приноровиться к широкому шагу (он ходил так же, как ездил — стремительно, резко лавируя между скоплением машин), я вскоре очутилась в кабине лифта.
— Сейчас мы поднимемся в холл отеля, — негромко сообщил парень, нажимая кнопку. — Нам надо пересечь его и выйти через главный вход, по возможности не привлекая внимание. Постарайтесь изобразить из себя мою девушку…
— Побойтесь бога, — пробормотала я. — Вы мне в сыновья годитесь…
— Моя жена с вами бы не согласилась…
Холл, в отличии от Монмартра, был многолюдным, оживленным и прекрасно натопленным. Судя по роскошной кожаной мебели, экзотическим растениям и обилию мрамора с позолотой у стоек регистратуры, вследствие чего последние напоминали дорогой фамильный склеп, отель явно не относился к разряду придорожных кемпингов.
Стоило нам оказаться среди постояльцев и гостей, фланировавших по холлу с непринужденностью истых французов, как мой водила сразу же утратил все свои лихаческие замашки и неторопливо, в ритм общего движения, повел меня к выходу. Думаю, его маскировочные ухищрения были обычной перестраховкой — на нас никто не обращал внимание. Или мне хотелось думать, что все обстоит именно так.
Стеклянные двери на фотоэлементах плавно разошлись, и мы оказались у главного входа в отель, под переливавшимся всеми цветами радуги полукруглым козырьком. Мой небритый провожатый кивнул швейцару в берете с помпоном и тот тут же пронзительно свистнул. Через секунду у входа притормозило такси.
— До свидания, мадам, — молодой человек галантно приоткрыл заднюю дверцу и помог мне усесться. — Было очень приятно с вами познакомиться…
В течение нескольких секунд я поняла, что водитель такси, в отличии от своего коллеги из «ситроена», настроен весьма миролюбиво и ведет машину на вполне приемлемой скорости. Это как-то сразу меня успокоило. Пока все укладывалось в рамки логики. Если за мной действительно следили (кто следил? с какой целью? как долго? из Лос-Анджелеса? откуда вообще взялся интерес к англичанке по имени Гортензия?), то те, с кем я собиралась встретиться, стремясь оторваться от этой слежки, действовали вполне разумно. Вопрос был лишь в том, из скольких этапов будет состоять этот самый отрыв. Немолодой мужчина в кепи молча вертел баранку и не проявлял ко мне интереса. Хотя допустить, чтобы вся эта гонка с препятствиями, подземным гаражем и имитацией влюбленности в стремительном проходе через холл сделана только для того, чтобы посадить меня в ОБЫЧНОЕ такси с ОБЫЧНЫМ водителем, я, естественно, не могла.
Даже учитывая мою врожденную наивность.
Спустя минут двадцать машина остановилась.
— Вам надо подняться на лифте на четвертый этаж, — не оборачиваясь, бросил водитель. — Апартамент 14. Запомнили?
— Да. Сколько я вам должна?
— За вас уже заплатили, мадам. Спокойной ночи.
— Если бы… — вздохнула я про себя и вышла из машины.
Лифт был старинный, чтобы не сказать допотопный. Шахта, оплетенная черной узорчатой решеткой, надсадный скрип тросов и дребезжание колокольчиков после прохождения каждого этажа вызывали во мне единственное желание — благополучно добраться до четвертого этажа.
Едва только я нажала кнопку слева от двери, на которой тускло мерцала медью табличка с цифрой «14», она сразу открылась. И тут же на меня дохнуло чем-то очень близким, родным. Уже позднее я разобралась в природе этого странного ощущения: в доме едва слышно, ненавязчиво пахло миндальным печеньем. Запах был старым, остаточным, напомнившим детство, когда в мытищинской коммуналке с нами жила моя бабушка. Уже готовые, только что с противня миндальные печенья бабушка тут же прятала под подушку и, невзирая на мои отчаянные мольбы, не давала даже попробовать, пока с работы не возвращалась мама. Мне вообще казалось, что если бабушка и любила кого-то по-настоящему в своей долгой и непонятной жизни, то только мою маму. А вовсе не меня… Видимо, и в этой парижской квартире когда-то очень давно безраздельно хозяйничала благообразная и деспотичная старуха в седых буклях, прятавшая под подушку от внуков еще горячие печенья в форме звездочек и ромбов, источавшие волшебный запах миндаля… Невысокий темноволосый мужчина средних лет в сером свитере без слов помог мне снять плащ, после чего выразительным кивком велел следовать за ним. Миновав длинный коридор, сплошь уставленный полками с книгами, я очутилась в небольшой, скромно обставленной комнате, единственным украшением которой с большой натяжкой можно было считать старинный буфет с резными дверцами, явно нуждавшийся в руках опытного и терпеливого реставратора мебели. Центр комнаты занимал круглый стол, покрытый чистой белой скатертью и уставленный шестью простыми стульями. Так и не сказав ни слова, мужчина в свитере во второй раз повелительно кивнул — мол, чего стоишь, за те же деньги можно и присесть, — после чего неслышно удалился.