Страница 25 из 71
— Русского человека всегда тянуло к огню, — не оборачиваясь, произнес Воронцов.
— Верно. Оттого так часто и обжигался… — Громыко пристально посмотрел на гостя. — Что, Юлий Александрович, холодно?
— Очень, — Воронцов повернулся к хозяину дачи. — Наверное, градусов двадцать пять, никак не меньше…
— Что-нибудь выпьете?
— Чаю — с удовольствием.
— А то ведь могу предложить чего покрепче.
— О, нет! — Воронцов печально покачал головой. — После инфаркта — только чай…
— Прислугу я уже отпустил, так что, грейтесь пока в одиночестве, Юлий Александрович. А я сейчас…
— Андрей Андреич, давайте я сам, а? — Воронцов отвел наконец руки от огня и сделал шаг к Громыко. — Не по чинам как-то получается…
— А, бросьте! Какие уж тут чины!.. — Громыко вяло махнул рукой и пошаркал на кухню. Воронцов обратил внимание, что ноги председателя Президиума Верховного Совета были обуты в настоящие меховые унты. В таких обычно, даже уйдя на пенсию, ходят летчики полярной авиации.
…Ступая медленно, словно под ногами был не добротный, тщательно натертый воском, паркет, а тонкий слой льда, Громыко проследовал из кухни в холл, держа обеими руками красивый серебряный поднос с двумя стаканами в массивных «сталинских» подстаканниках, вазочкой с колотым сахаром и тонко нарезанным лимоном. Положив поднос на журнальный столик у камина, Громыко тяжело сел в кожаное кресло и потянул к себе стакан. Воронцов сел напротив.
Несколько минут оба молча прихлебывали чай. Тишину нарушал лишь треск поленьев и гудение хорошо прочищенного дымохода.
— Ну, так что у вас за вопрос? — негромко спросил Громыко, откровенно давая понять позднему гостю, что «чайная церемония» завершена.
— Вопрос сложный, Андрей Андреич… — Породистые губы Воронцова дрогнули в иронической улыбке. — Настолько сложный, что, откровенно говоря, даже не знаю, с чего начать…
— Вам помочь?
— Да нет, — вновь улыбнулся Воронцов. — Попробую сам… Прежде всего, дорогой Андрей Андреич, хочу сказать, что отношусь к вам с безграничным уважением. И не только я один…
Никак не реагируя на сугубо протокольную фразу, Громыко буравил неожиданного гостя тяжелым взглядом из-под клочковатых седых бровей.
— Несколько человек, — продолжал Воронцов, не отводя взгляд от хозяина дачи, — занимающих достаточно высокие и ответственные посты в различных структурах власти, крайне обеспокоены ситуацией в стране…
— Я не занимаюсь на даче решением государственных вопросов, Юлий Александрович, — тихо, но очень твердо произнес Громыко.
— Так вы ими и в Кремле не занимаетесь, — спокойно отпарировал Воронцов. — Вы, дорогой Андрей Андреич, можно сказать, вообще сейчас не занимаетесь государственными делами…
— Простите… — На заостренном лице Громыко застыла гримаса нескрываемого изумления. — Что вы сказали, Юлий Александрович?
— Дорогой Андрей Андреич, не будем тратить время попусту. Да и нет его у меня особенно… — Воронцов откинулся в кресле и обеими руками вцепился в подлокотники. — Я ведь приехал к вам с конкретным делом, полностью отдавая себе отчет во всем. Мы разговариваем с глазу на глаз, наша беседа не может быть ни записана, ни снята на видеопленку… Предусмотрено абсолютно все, даже люди вашей охраны, которые, если понадобится, скажут, что в этот вечер вас никто не посещал…
— Зачем вы это мне говорите?
— Чтобы подчеркнуть предельно доверительный, конфиденциальный характер этой встречи, Андрей Андреич. Во всяком случае, с моей стороны. Как уже было сказано, я представляю интересы нескольких людей, и нахожусь здесь с их ведома и согласия. Если вы откажетесь от предложения, которое я намерен сделать, будем считать, что этого разговора не было вовсе…
— Тогда давайте считать, что этого разговора не было вовсе, — проскрипел Громыко и медленно перевел взгляд на синие языки пламени в камине.
— И вам неинтересно, в чем заключается наше предложение? — Воронцов внимательно посмотрел на хозяина.
— Представьте себе, неинтересно… — Громыко продолжал созерцать огонь.
— Можно поинтересоваться, почему, Андрей Андреич?
— Я знаю, зачем вы пришли…
Воронцов молчал, внимательно наблюдая за насупленным хозяином.
— Видите ли, Юлий Александрович, — негромко произнес Громыко и повернулся к генералу. — Я человек достаточно опытный. Особенно, в некоторых вещах. Я, кстати, занимался ими как посол в США еще в то время, когда вы, уважаемый Юлий Александрович, только заканчивали среднюю школу и готовились к поступлению в МГИМО. Надеюсь, я вас не обидел?
— Боже упаси! — отмахнулся Воронцов. — Я внимательно вас слушаю, Андрей Андреич…
— Как объект вербовки я вряд ли представляю интерес для вашей конторы, верно Юлий Александрович?
Воронцов улыбнулся.
— Следовательно, — продолжал Громыко, — вы пришли ко мне как к политику. С каким-то ПОЛИТИЧЕСКИМ предложением. А когда высокопоставленный генерал КГБ приходит с политическим предложением к попавшему в опалу бывшему члену Политбюро, занимающему игрушечный пост, что это значит?
— Что это значит? — эхом откликнулся Воронцов.
— Это значит, что речь пойдет о заговоре. В которых я, уважаемый Юлий Александрович, по целому ряду причин никогда не участвовал и участвовать не буду. Считайте, что я ответил на ваше предложение. Что же касается первой части, — о доверительности беседы, — то я принимаю ее полностью. В эти часы здесь, на даче, никого кроме ее хозяина никогда не бывает…
— Должен признаться, Андрей Андреич, вы меня сбили с толку, — пробормотал Воронцов.
— Не расстраивайтесь… — Взгляд Громыко вдруг потеплел. Было видно, что только ПРОШЛОЕ могло хоть как-то смягчить суровое выражение этого надменного, усохшего лица. — Долгие годы это было моим главным достоинством на переговорах. Литвинов правильно говорил: «Сбить с толку, значит, выиграть диалог».
— Вам ведь известно, Андрей Андреич, что я почти десять лет проработал в КГБ под началом Юрия Владимировича Андропова?
Громыко кивнул.
— Так вот, как-то раз — уже не помню, по какому поводу, он привел в пример вас, Андрей Андреич. Речь тогда шла об антисоветской кампании, поднятой в Америке после убийства Кеннеди. Выстрелы Освальда связали с КГБ, и какое-то время там никто даже не сомневался, что покушение на президента было организовано Москвой. Юрий Владимирович говорил мне, что угроза войны с Америкой была в те дни куда реальнее, чем даже в период Карибского кризиса…
— Так оно и было, — недовольно пробурчал Громыко.
— И эту войну, по словам Андропова, предотвратило одно-единственное решение. ВАШЕ решение, Андрей Андреич…
— О каком решение идет речь?
— А вы не помните?
— Юлий Александрович, голубчик, я тридцать один год был министром иностранных дел. А до того — послом в Штатах, Англии, первым замом у Молотова, представителем СССР в ООН… По вопросам внешней политики со мной консультировались все — от Сталина и Рузвельта до Горбачева и Рейгана. Я принимал ТАКОЕ количество определяющих решений, от которых зависело слишком многое, если не все, что каждое и не упомнишь…
— Мы тогда РАБОТАЛИ с Освальдом, — сказал Воронцов. — Вернее, пытались работать, когда он переехал в Советский Союз и жил в Минске. Парень оказался на редкость бесперспективным. Куратор назвал его «серым и вздорным». Короче, Освальд нам не подошел и на него просто махнули рукой, вычеркнули из списка и забыли. Все это, естественно, было задокументировано. В шестьдесят третьем году — как утверждал Андропов, впервые за всю историю советских органов госбезопасности — документы КГБ были переданы американцам. Когда в ЦРУ убедились, что это не «липа», скандал утих сразу же…
— Теперь вспомнил, — кивнул Громыко. — Но идея передать бумаги КГБ американцам принадлежала не мне. Ее предложил Добрынин, наш посол в Штатах…
— Андропов говорил не об идее, а о решении, — возразил Воронцов.
— Решение было принято Хрущевым.
— Но с вашей подачи, Андрей Андреич?
— Естественно, — кивнул Громыко. — Я поддержал ее в разговоре с Никитой Сергеевичем, и через несколько часов документы КГБ были уже на рабочем столе Линдона Джонсона… — Громыко неожиданно вскинул коротко стриженную голову с редеющим седым «ежиком» на макушке. — А почему вы вдруг вспомнили об этом эпизоде, Юлий Александрович?