Страница 7 из 85
Утолив жажду, тотчас же поехали дальше. Пьер заметил на лице проводника странное выражение, похожее на досаду. Но тот по‑прежнему ехал впереди остальных, и потом па его лице ничего подозрительного уже не было заметно. Оставалось два часа пути до Святого Города. В лучах заходящего солнца они увидели городскую стену, башни и арку гигантского акведука из пылающей в закате бронзы. Рыцари остановились в оцепенении, бросая друг на друга вопросительные взгляды. Они здесь! Они достигли цели! Но исполнится ли то, ради чего они сюда приехали? Путешественники молча перекрестились. Пьер и Сюзанна так же смотрели на город горящими глазами. Никто не обращал внимания на Эсташа.
Постепенно глаза мальчика веселели. Долго смотрел он на золотую местность, раскинувшуюся вокруг. Внезапно из глаз его хлынули слезы, лицо разрумянилось, Эсташ улыбался. Теперь он был в Иерусалиме, но никогда в жизни он не сможет рассказать о счастье, испытанном им в этот великий момент.
Святой город
Проводник жестом доказал господину де Пайену, что собирается вернуться. Из‑за пазухи он достал кожаный кошелек и держал его раскрытым. Господин де Пайен, смеясь, отсчитал сумму вознаграждения, причитающуюся проводнику. На мгновение проводник в знак прощания приложил руку ко лбу. Затем он сел на осла и уехал, выкрикивая непонятные слова. Пьер, наблюдавший за ним, поймал его последний злобный взгляд и заметил, как проводник плюнул в сторону паломников.
Перед ними располагались Яффские ворота, но в город через них не пускали. Паломникам и путешественникам показали, что они должны ехать на север к Дамасским воротам, где с них требовали подать за ношение оружия. Там и вошел господин де Пайен в город вместе со своим отрядом. У всех учащенно бились сердца, лишь маленький Арнольд безмятежно спал в своей корзиночке.
Улицы были полны народа. Наступил час, когда городские ворота закрывались. Ослы упрямились под тяжестью нагроможденных на них мешков, лошади шарахались от толпы, верблюды с поднятыми головами и полуприкрытыми веками, раскачиваясь, приближались к поилке. Повсюду слышались возгласы: «Посторонитесь!» Уличные торговцы везли перед собой тачки, груженые товаром. Некоторые несли свои товары на голове. Кошки и собаки шныряли в поисках съестного вдоль стен домов, не имеющих окон. Соблазнительные запахи перемешивались с жутчайшим зловонием. Мусульманские монахи постукивали четками для молитвы, а христианские монахи напрасно пытались сплотить процессию поющих паломников.
Господин де Пайен, нагнувшись, вошел в городские ворота и оказался через несколько шагов во дворе с пальмами. Этот двор был ограничен подковообразным зданием, нижний этаж которого состоял только из колонн, соединенных между собой деревянными перилами. Там стояли на привязи верблюды, лошади, ослы, мулы, козы и овцы, уткнувшие морды в кормушки. К балкам были подвешены клетки с курами и гусями.
Над этими помещениями для животных располагался этаж с комнатами для паломников, куда можно было подняться по лестнице. У входов в некоторые комнаты лежали свернутые матрацы. Со двора было видно, что в комнатах находятся люди, а также их багаж и купленные ими товары. Из многих комнат слышались стоны больных или раненых. Туда спешили люди в длинных черных рясах, и стоны ненадолго умолкали. На рясах этих людей к плечу был пришит белый матерчатый крест.
– Это монахи иоанниты, – сказал господин де Пайен, – они ухаживают за больными паломниками. Дом принадлежит им, – с этими словами он подвел своего коня к водоему, вода в который поступала из древнего акведука, замеченного путешественниками, еще когда они приближались к городу. К ним подошел угрюмый монах гигантского роста.
– Господа, – сказал он на нормандском диалекте французского языка, – добро пожаловать в наш караван‑сарай! Вы приплыли вчера?
– Благодарю и приветствую, – ответил господин де Пайен. – Вчера.
– Мы ожидаем гостей из Франции, – сказал иоаннит. – Возможно, вы их знаете и можете сообщить мне, когда они будут здесь?
– Возможно, – сказал господин де Пайен, пожав плечами.
– Речь идет о господах Гуго де Пайене, Андре де Монбаре, Жоффруа де Сент‑Омере, Арчибальде де Сент‑Амане, Пэ де Мондидье, Жоффруа д'Альдемаре и рыцарях Ролане, Эртфриде и Жоффруа Бизо, которые сопровождают вышеназванных.
– Вы видите их перед собой, – ответил господин де Пайен, улыбаясь.
Тогда иоаннит расхохотался и похлопал его по плечу. Но тут же лицо его снова помрачнело. Он пошарил в своей рясе, вынул письмо, на котором была печать короля Иерусалимского, и передал его господину де Пайену, затем он повернулся и ушел заниматься своими делами.
Господин де Пайен распечатал письмо, бросил быстрый взгляд на содержание и, складывая его и пряча у себя под курткой, сказал:
– Послезавтра король ожидает нас на аудиенцию.
Подошли другие иоанниты, взяли лошадей и отвели их на конюшню. Господа разместились в трех комнатах, а оруженосцам был отведен угол, где они стерегли багаж и ночевали.
Рано утром господин де Пайен повел по святым местам тех, кто вместе с ним приехали из Европы. Они зашли в маленькую церковь, выстроенную над Гробом Господним. Еще видна была могильная плита, на которой когда‑то сидел ангел. Во время оно он спросил апостолов: «Что ищете вы живого между мертвыми?» Разве не было это предостережением для многих паломников, толпившихся у Гроба Господня?
Так думал Эсташ, серьезными и внимательными глазами наблюдавший за происходящим: паломники, рыдая, падали ниц перед священной могилой, другие приводили сюда больных в надежде их излечить. Некоторые делали богатые жертвоприношения, и высокомерные священники, служившие у Гроба Господня, милостиво их принимали. Нищие просили подаяние.
Господин де Пайен привел своих друзей и на Голгофу. Здесь он опустился на колени и поцеловал землю. Поднявшись, он сказал оруженосцам:
– На этом месте на нашу землю пролилась драгоценнейшая кровь.
На следующее утро в караван‑сарае иоаннитов появился адъютант короля, чтобы доставить господ на аудиенцию. Он был элегантно одет. Прошитый серебряной нитью камзол из коричневого бархата обтягивал шелковую рубашку с большим количеством складок – костюм нельзя было назвать ни европейским, ни восточным. Походка его была манерной.
– Мой господин король, – сказал он по‑французски с фламандским акцентом, – пожелал милостиво принять вас.
И хотя обороты его речи были смешны, рыцари отнеслись к этому снисходительно. Господин де Сент‑Омер даже спросил у него с доверительной откровенностью:
– Вы случайно не фламандец, как и я? Рад встретить в вас земляка!
Но адъютант холодно ответил:
– Фламандцем был мой отец, пришедший сюда двадцать лет назад с первыми крестоносцами. Я называю себя сирийским дворянином и ожидаю от вас того же самого.
Рыцари в смущении переглянулись. Собравшись с мыслями и почистив свою одежду, они последовали за нетерпеливым посланцем короля. С отсутствующим выражением лица он повел их в крепость, граничившую с Яффскими воротами. Она называлась Башня Давида.
Оруженосцы наблюдали за господами, открыв рты. Манеры адъютанта им не понравились. А вдруг и король ведет себя так же? Качая головами, они вернулись к лошадям и продолжили чистить их скребницами. И тут Пьер взял Эсташа за руку и сказал:
– Пойдем со мной. Я каменотес и хочу посмотреть, как здесь на Востоке укладывают камни при постройке башен и стен.
Иерусалим стоит на нескольких холмах, разделенных впадиной, идущей с севера на юг. Он возвышается над долинами, окружающими его с востока, юга и запада. Мощная стена с бесчисленными башнями опоясывает все части города.
Пьер и Эсташ видели с этой стены далеко простирающуюся холмистую местность, где паслись на скудной траве овцы и верблюды, и крестьяне в белых головных платках работали на крошечных участках земли.
В пределах города Храмовая площадь возвышалась над низкими жилыми домами, как прямоугольный поднос. Со стены друзья увидели на этом подносе большой золотой шар и серебряный шар несколько меньших размеров, словно солнце и луна упали сюда с небес. Когда же они пришли на Храмовую площадь, шары оказались куполами. Золотой венчал такое великолепное здание, подобного которому невозможно было увидеть на Западе. В сине‑зеленой роскоши красок он парил над площадью. Толпы людей стекались на площадь и расходились. Пьер узнал от какого‑то молодого человека, что это была мечеть халифа Омара, превращенная христианами в церковь после Первого крестового похода. Христиане ее называли «Скальный храм».