Страница 31 из 85
Что это была за печальная встреча! Когда Арнольд в первый раз увидел германского императора в палатке господина Эверара, он подумал, что император очень старый и больной человек. Свита его была почти вся уничтожена, небольшая кучка рыцарей, оставшихся в живых, напоминала группу нищих.
Эти люди расположились у столь же жалкого костра, как тот, к которому на днях приходила королева. Согревшись, они начали советоваться, что делать дальше. Поскольку из войска епископа Фрайзингенского, брата германского императора, пока еще не было дурных вестей, полководцы приняли решение спуститься на прибрежную дорогу вопреки мнению магистра Эверара.
– Вы, конечно, знаете Пиренеи, дорогой магистр, – сказал король, вкрадчиво улыбаясь, – но кто вам сказал, что в Малой Азии реки подобны пиренейским? Поэтому присоединяйтесь к нам и не спорьте с остальными полководцами, так как они победили большинством голосов.
Итак, на следующее утро авангард устремился к юго‑востоку. И этого направления крестоносцы придерживались все ближайшие дни. Однако начались затяжные дожди, на пути встречались и снежные завалы, а реки несли массу ила, как и предсказывал Эверар де Барр. Когда же участники крестового похода спустились на прибрежную дорогу, трудностей не стало меньше. Рыцари были вынуждены спешиться, множество коней пало от истощения. Стадо баранов, которых они вели с собой для пополнения запасов продовольствия, утонуло в реке. Потоки воды вырывали детей из рук родителей. Многие рыцари были настолько слабы, что не могли держать меч.
Однажды утром Арнольд в который уже раз вытаскивал лошадь с поклажей из илистой реки. На берегу и Арнольд, и лошадь упали совершенно обессиленные. Когда же Арнольд посмотрел на реку, он увидел повозку, которую нес желтый поток. Она закружилась в водовороте, из нее вывалились дорожные сундуки и сразу же были подхвачены течением. Они приближались к берегу, то погружаясь под воду, то всплывая. На них хорошо была видна огромная буква «Е», украшенная завитушками.
Снова поставили мокрую палатку, у костра разложили мокрые шкуры, а люди сидели в мокрых одеждах, пили горячее вино с пряностями, пытаясь согреться, и обсуждали ситуацию. От посла узнали, что император Мануил имеет своих лазутчиков в непосредственной близости от участников крестового похода, и эти лазутчики держат его в курсе всех событий. Как‑то одного шпиона поймали и устроили ему допрос. Он язвительно смеялся, что императору Мануилу нечего беспокоиться за свои владения в Сирии, так как войско крестоносцев уже не представляет опасности. Теперь император может выполнить свое обещание и предоставить крестоносцам город Эфес в качестве зимнего лагеря. Лазутчик сказал, что греческий император предупреждает крестоносцев о риске наткнуться на многочисленное турецкое войско, которое блокирует прибрежную дорогу дальше на юге. Императорский посланник уже спешит с этой вестью к императору Конраду.
Император Конрад больше не доверял Мануилу и вернулся с остатками немецкого войска на зимовку в Константинополь. Что же касается Людовика Французского, то он, движимый упрямством и честолюбием, продолжал свой путь.
В последующие дни без перерыва шел снег с дождем. Когда Арнольд, утомившись, склонился к шее своей истощенной лошади, в его воображении предстали разноцветные и прекрасные картины. Он вспомнил кухню в родном доме, в очаге потрескивали дрова, от яркого огня летели искры. За столом сидела мать, она подкладывала Филиппу румяную лепешку. Молодая жена Филиппа готовила фруктовое пюре. Арнольд вздрогнул и очнулся. Явь была серой: серые деревья, скалы, море, по берегу которого они ехали. И люди были серые, и снег – серый.
Лошади были серые от дождя и ила, и поклажа была серая. Хорошо Филиппу! Если бы он знал, как здесь ужасно, он не ходил бы повесив голову.
Невыполненный приказ
Через четыре дня после Рождества крестоносцам встретились остатки немецкого войска под командованием епископа Фрайзингенского. Как же жалко выглядели его рыцари! Грязные, в лохмотьях, без коней. Раненые сидели на немногочисленных повозках, крича от боли, теснимые со всех сторон детьми с пустыми взглядами, чье место они заняли.
Как только король со своей свитой достаточно приблизился, Отто Фрайзингенский закричал ему не своим от ужаса голосом:
– Остановитесь, сир! На том участке гор, который вам предстоит преодолеть, стоит большое турецкое войско, готовое напасть на вас, как оно напало на нас. Вы можете пересчитать, сколько нас осталось. Скалы так обагрены кровью моих товарищей, что можно подумать, будто их раскрасил художник.
Тотчас же король призвал посланников и отправил их к командующему арьергардом Жоффруа де Рансоню со следующим приказом: «Сегодня вечером не отправляться ни в одну из горных долин!»
Посланник звонким голосом повторил приказ:
– Сегодня вечером не отправляться ни в одну из горных долин!
Затем он сел на своего коня и поскакал вперед.
В тот день Арнольд вместе с Грегуаром ехали позади свиты короля, в которой находился магистр Эверар. Они тоже слышали королевский приказ, так как посланник повторил его достаточно громко. Поэтому они удивились, что в течение часа все еще не был подан сигнал к привалу. Эверар отделился от свиты, подмигнул Арнольду и Грегуару, чтобы они следовали за ним, и присоединился к когорте тамплиеров. Юноши заметили, как Эверар обменялся со своим слугой взглядами, полными понимания.
Арнольд чувствовал, что эти люди могут без слов передавать друг другу свои мысли. Правда, тамплиеры всегда ехали молча; и все же здесь царило особенно многозначительное молчание. Молчал и Грегуар.
К вечеру пришло сообщение, что Жоффруа де Рансонь не выполнил приказ короля. Он уже отправился с авангардом в полном составе в одну из высокогорных долин. У короля не было выбора: чтобы не потерять свой авангард, ему следовало догонять де Рансоня.
– Теперь ты можешь помогать мне молиться, товарищ! – мрачно сказал Грегуар, – скоро у меня для этого не будет времени.
Войско поднималось в межгорную долину, которая становилась все более скалистой, узкой и непроходимой. Своих коней тамплиеры осторожно вели под уздцы. Багаж им не мешал, потому что ни у кого не было более двух плетеных кожаных мешков – из одного торчали тяжелые доспехи, в другом находились постельные принадлежности, полотенце, посуда и одна смена нижнего белья.
Все остальные, рыцари, дамы и пилигримы побогаче, путешествовали с сундуками и ящиками и мучились на этой страшной дороге. Слева вздымались крутые утесы, справа зияли жуткие пропасти. Падали глыбы камней, с грохотом катились в пропасть, увлекая за собой все, что попадалось на пути: людей, коней, повозки.
Греки и турки с единодушным злорадством смотрели на это ужасное зрелище с горных круч.
Вскоре стало ясно, что расщелина полностью перекрыта. Начало смеркаться. Этот момент сарацины избрали для атаки. Они рассчитали точно, поскольку авангард был уже по ту сторону перевала, а арьергард застрял в межгорной долине. Своими меткими стрелами турки разили крестоносцев, и те летели в пропасть, как подстреленные зайцы. Вопли пронзали небо, но небо оставалось безучастным. Единственным спасением, которое оно могло принести, была ночь. Изможденные до полусмерти, люди падали там, где стояли, и тотчас же засыпали. Войску – или тому, что от него осталось, – требовалось три дня для прохождения перевала. То и дело оно натыкалось на засады турецких лучников, стервятниками нападавших на обессиленных и беспомощных крестоносцев. Наконец войско вышло на более широкое плато. Когда они подсчитали, сколько осталось людей, то выяснилось, что лишь тамплиерам удалось сохранить своих воинов, коней и поклажу. Только они оказались бойцами, готовыми к суровым условиям, и у них были необходимая осмотрительность и осторожность, а кроме того, непревзойденная дисциплина.
Король с совершенно осунувшимся лицом вышел перед войском и, взяв за руку магистра Эверара, обратился к рыцарям с такими словами: