Страница 30 из 76
Мы не указали еще, в чем же проявляется реальная общность таких совершенно разных на первый взгляд людей, как Христос, князь Мышкин, Андрей Симагин. Вопрос очень трудный. На ум приходят одни общие слова: умение любить, умение прощать, человечность. Быть может, доказательство — в сравнении ответа Симагина Антону и разговора между Иешуа и Понтием Пилатом, который взят в качестве эпиграфа к этой главе.
«Все они добрые люди».
Индукция добра! Наверное, это ключ к образу Симагина, как и к образу Иешуа. Умение и желание видеть в других прежде всего хорошее. Очень редкое человеческое качество. Вячеслав Рыбаков пытается объяснить:
«Пока есть обратные связи, и сознание развивается, доминируют эмоции типа „верю“, „интересно“, „люблю“, которые отражают стремление сознания к расширению деятельности. Когда конструктивная область отвергается, развитие прекращается и личность разом теряет двуединую способность усваивать новое из мира и привносить новое в мир… Доминировать начинает „не люблю“, „не верю“… Тот, кто развивается, увидит, скажем, в бестактной назойливости преданность, в злой издевке — дружескую иронию… а тот, чье конструктивное взаимодействие с миром прервано, наоборот, в преданности — назойливость, в шутке — издевку… именно тут и расцветают всякие комплексы и мании».
По Рыбакову, «способность усваивать новое из мира и привносить новое в мир» изначально присуща человеку. Общество, однако, подавляет ее. Возникает Синдром Длительного Унижения (СДУ), «профессиональная болезнь чиновников» (добавим — ученых, писателей, учителей — словом, людей). Если человека унижать слишком долго, он теряет способность к развитию. Исчезают обратные связи. И Творец превращается в подонка.
Именно так. Ведь предает «один из вас».
Предает Валерий Вербицкий, старый, еще школьный, друг Симагина. Талантливый писатель. Во всяком случае, когда-то талантливый.
«Где золотое время, когда душа кипела, а начальная страница столистовой тетради в клетку, чистая, девственная, молила: возьми, вспаши! И обещала новое и неизведанное — то, чего никто, кроме меня, не знает, и не узнает никогда, если я не увижу и не расскажу; вспыхивали миры, оживали люди, копеечная ручка была мостом в иную Вселенную… Белая бумага! Как вы не слышите, она же кричит: вот я! Укрась меня самым чудесным, самым нужным узором: словами. Драгоценными, звенящими, летящими словами. Побеждающими смерть, убивающими боль, знающими мудрость!..»
Я искусственно разорвал цитату, не приведя ее заключительных слов. Вспомнив себя молодого, Вербицкий восклицает: «Боже, какой кретин!»
А ведь мысли были окрашены в светлые тона. Творчество всегда приносит радость, и, несомненно, Вербицкий был счастлив тогда. И вдруг такое безоговорочное отрицание.
«Логика ренегата: „Я тебя покинул, следовательно, ненавижу“[20].»
Вербицкий добивался признания долгие годы. Ходил по издательствам, выслушивал критику безграмотных редакторов, унижался. Становился профессионалом, то есть человеком, пишущим не то, что хочется, а то, что надо, и тогда, когда надо. Стал им. Был принят в писательскую среду. Сделался, наконец, модным и известным.
Пришло умение, «внеэмоциональный инструментарий, технический набор стереотипов». Зато ушло естественное, неотъемлемое свойство каждого писателя — способность понять и полюбить людей.
СДУ — Синдром Длительного Унижения.
«Его не любили, и он это знал. То ли потому, что он был здесь, за исключением Ляпишева, единственным профессионалом. То ли потому, что за пять лет он сумел сделать и продать три повести и десяток рассказов.
То ли потому, что он презирал их».
А чтобы ненависть и презрение не привели к полному творческому бессилию, Вербицкий находит удобную замену необходимой писателю любви к окружающим людям. Он начинает абстрактно любить все человечество сразу.
«— Я человек человечества. Не семьи. Не профсоюза. Не расы. Я — член вида, и этот вид — мой дом. Только такой подход дает возможность не делить людей на своих и чужих, а значит — понимать всех, сочувствовать всем, любить всех…
— Чихать на всех, — сказала Ася».
Вроде бы неплохие слова. «Не делить на своих и чужих, понимать всех…» Только почему-то вспоминается Ринальдо. «Мы спасаем не людей, а человечество».
И вспоминается, вновь вспоминается вечная гуманистическая традиция мировой литературы: Булгаков, Толкиен, Дюрренматт. Нельзя остаться верным обществу, предав человека. Нельзя любить человечество и презирать людей.
Сюжетообразующий конфликт «Очага на башне» — это столкновение Вербицкого и Симагина. Симагин — воплощение Добра. А Вербицкий? Почему-то никак не поворачивается язык назвать его олицетворением Зла. Даже зная его предательство.
Слишком много светлого в Вербицком. Слишком много в нем от Симагина. Слишком он сильнее и выше «восьмидесятников», таких, как отъявленный приспособленец Роткин или вечно пьяный Ляпишев.
«Истинно говорю, один из вас предаст меня».
Но сначала он предаст себя. Многократно.
Встреча Симагина и Вербицкого произошла в известной мере случайно. Вайсброд, научный руководитель Андрея, написав повесть, вышел на Вербицкого. В разговоре он упоминает имя Симагина в связи с работами по биоспектралистике.
Я уже упоминал этот термин, изобретенный В. Рыбаковым. В романе описанию новой науки посвящены многие страницы. Собственно, и СДУ, и обратные связи, и конструктивная область сознания — все это ее рабочие термины. Сущность биоспектралистики — в изучении спектров электромагнитного слабого и сверхслабого излучения мозга. Излучение, конечно, строго индивидуально, но подчиняется определенным закономерностям. Так, у больных оно иное, чем у здоровых людей. Отсюда — метод лечения: подсадить больному «здоровый спектр», скорректировать излучение. Тогда — по принципу саморегуляции гомеостаза — должна исчезнуть болезнь, вызвавшая отклонение. Вайсброд и его сотрудники пытаются лечить рак.
Но область возможных применений намного шире. Любовь и дружбу можно рассматривать как случай резонанса эмоциональных спектров. Значит, можно предсказать устойчивость брака и помочь, сблизив спектры. Можно излечивать комплексы. Можно расширять до предела конструктивную область сознания, подавляя и уничтожая СДУ.
И еще шире! Симагин теоретически предсказывает «латентный спектр», открывающий новые, нереализованные человеческие возможности. Какие? Неизвестно. Может быть, умение летать. Или телекинез.
Или телепатия. Вот и ниточка к «Мотыльку и свече».
Одна из глав романа целиком посвящена работе Симагина. Она прекрасно передает ощущение радости творчества. Андрей много думает о смысле своей деятельности. Доминирует: «люблю», «интересно». «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным»[21].
Возможных негативных последствий биоспектралистики Симагин просто не желает замечать. Вербицкий, напротив, начинает именно с них. Доминирует: «не верю», «не люблю». Даже не уяснив толком содержание работы Симагина и Вайсброда, он делает обобщающий вывод: «Их совершенно не заботит, выдержит ли человек искушение техникой, искушение ростом искусственных возможностей, которые они измышляют наперебой. Ведь кто хватается за искусственные возможности? В первую очередь тот, кто уже не может сам. Тот, кто не в силах создавать и потому хочет заставлять».
Вербицкий едет к Симагину, чтобы высказать ненависть, презрение к этой науке. Но Симагин не воспринимает его эмоции. Для него Вербицкий — старый друг, желанный гость. Испорченный телефон. Они не понимают друг друга.
Дискуссии о вреде биоспектралистики в романе нет. Доказательствами становятся поступки. Симагин приглашает Вербицкого в лабораторию, записывает его спектр. Видит огромный пик СДУ и тогда от неловкости (копался в душе друга!) дарит ему кассету.
Вербицкий продолжает приходить в гости к Асе и Симагину. Зачем? Он и сам себе этого объяснить не в состоянии.
20
Л. Мештерхази. «Загадка Прометея».
21
А. и Б. Стругацкие. «Пикник на обочине».