Страница 21 из 76
Мэлор попадает на Терру. Но Солнце можно стабилизировать и оттуда. Нужна только энергия, много энергии, нужно, чтобы вся Терра подчинилась Мэлору Саранцеву. Тогда и только тогда он спасет всех.
«Я хочу цели. Моя цель светла. Я добьюсь ее. Я вернусь к Бекки, к друзьям, к работе, все вернется, и все забудется, как кошмар».
Мэлор захватывает власть. Тот, кто способен остановить процесс, тем более способен инициировать его. Он угрожает взорвать солнце Терры, если его требования не будут выполнены.
«— Слушайте меня внимательно, сволочи… Мне нужна энергия, и вы мне ее дадите. Я подсчитал, вы три года будете строить мне энергостанции по всей планете, спать под дождем и жить впроголодь, ясно? И строить мне энергостанции.
— Он сошел с ума, — прошептала Мэрион. Чжуэр качнул головой. Нет, это было не сумасшествие. Он узнавал интонации, и тело уже просилось в подтянутую позу, и поправить ремень, перечеркивающий грудь…
Там, в экспериментальном зале, залитом холодными огнями светильников, с режуще-отблескивающими гранями пультов, с зеркальным полом, пребывала Власть. Она повелевала. Проклятая сталь на двери мешала прийти, дать ей кофе и укрыть ноги пледом… Служба Спокойствия всегда была с теми, за кем будущее».
Дальнейшее шло быстро. Я приведу несколько цитат, даже без комментариев.
«— На планете, в районе станции, наводнение. Поля и аппаратура затоплены, там голод, почти тысяча человек погибли, и еще умрут от голода, потому что склады пострадали. Синтезаторы не работают, для них нет энергии, могут начаться эпидемии, среди пострадавших женщины и дети… Нужны медикаменты, пища, нужно, чтобы новые станции хотя бы трое суток работали для местных синтезаторов, хотя бы трое суток!
— Даю вам пять часов».
«— Среди людей, просящихся на Терру после отмены Геноцида, наш работник встретил имя, которое показалось ему знакомым по вашему делу, товарищ Руководитель. Имя вашей Бекки.
— Это совершенно немыслимо, — тихо выговорил Мэлор, и на миг показался Чжуэру удивительно похожим на молодого Мэлора, который корчился с завернутыми руками, нерешительного и слабого, совершенно не подходившего к обстановке восьми разнонаправленных селекторов (один — прямая связь с Землей, с Координационным Центром), готового на все секретаря в черном мундире (недавно получившего звание подполковника Службы Спокойствия), и ослепительной женщины, покорно ковыряющейся с медицинской пакостью ради него, изможденного, бессильного и всевластного… — Пускать эту девочку в ад моей Терры… Даже услышать о том, что я жив, и мало жив — управляю, руковожу… Придумайте что-нибудь, голубчик, пусть останется на Земле. Нельзя, чтобы кто-то из прежней жизни меня видел, это… — он глубоко вздохнул, задумался.
— Будет мне мешать, — легко сказал он».
«Года через три разработали превентивную прививку, и те, кто раньше был отбракован, получили возможность принять участие в колонизации Терры. Бекки подала заявку, думая забыться среди борьбы и лишений, но ей снова не повезло. „Уникальный случай…“ — перешептывались врачи. Прививка вызвала у нее ужасную и, очевидно, неизлечимую экзему. Фактически искалеченная, она вновь была принуждена остаться, чтобы работать в четверть прежней силы и лечиться всю жизнь…»
Куда мягкому и доброму Ринальдо до теперешнего Мэлора Саранцева? Перерождение прошло до конца, бывший ученый стал Руководителем и полностью вписался в характерную для ГМК пирамиду власти.
Единственное, что следует поставить в вину В. Рыбакову — это некоторую неестественность перерождения Мэлора. По воле автора Саранцев три года не спал, используя стимуляторы. Так что трудно понять: то ли он действительно переродился, то ли просто сошел с ума. Процесс перерождения связан с самой сущностью власти и ничего, кроме власти, не требует. Собственно, именно это и вытекает из текста В. Рыбакова.
Глава 3.
Обреченные
Продолжим обзор «моделей мира», созданных В. Рыбаковым. Пусть «Доверие» — это ад под маской рая, но даже такое будущее может оказаться несбыточной мечтой. В повести «Первый день спасения» и фильме «Письма мертвого человека» изображен крайний, последний вариант социальной эволюции. Термоядерная война.
Фильм, на мой взгляд, и идейно слабее повести, и эмоционально беднее ее, поэтому основное внимание здесь будет уделено «Первому дню спасения».
Действие обоих произведений происходит в одной и той же обстановке. Закончилась война. То есть, никакого официального перемирия не было, но обмен ядерными ударами прекратился. История человечества завершилась, лишь осколки его еще существуют в подземных бункерах, принадлежащих правительству и армии, в уцелевших городских убежищах, в случайно сохранившихся маленьких деревнях. Конец этой жизни близок: занесенная снегом земля не родит. Радиация. Выйти на поверхность можно только в защитном костюме с противогазом. Многие месяцы стоит ядерная зима.
Термин «ядерная зима», придуманный американским астрономом К. Саганом, обозначает резкое падение средней температуры земной поверхности, вызванное термоядерными ударами. По расчетам Сагана, частицы пыли, поднятые в атмосферу взрывами и пожарами, на три четверти сократят количество солнечной энергии, попадающей на Землю. Наступит тьма: в полдень будет темнее, чем сейчас в полнолуние. И так — от нескольких месяцев до двух-трех лет.
В мире повести зима длится целый год. Пока еще есть продовольствие, есть ионообменные смолы для очистки воды и запасные фильтры для противогазов. Пока еще продолжается жизнь. И в неизменном виде функционирует машина управления.
Пожалуй, эта деталь — самое существенное отличие повести «Первый день спасения» от других книг, посвященных ядерному апокалипсису. Государственно-монополистический капитализм обладает свойством импликации: любые элементы данной социальной структуры порождают всю структуру. Ядерная война не принесла никаких общественных изменений.
По-прежнему собирается кабинет министров, издаются приказы, выступает перед остатками народа руководитель государства. Работает контрразведка, вылавливая скрывающихся больных и — по привычке — выдуманных недовольных. Как и раньше, репрессии производятся скрыто, под видом медицинской помощи.
Разумеется, все руководящие должности заняты людьми некомпетентными — опять-таки, как раньше. Обитатели бункера пытаются найти под землей гидротермальные источники. Квалифицированный геолог вместе с крупнейшим математиком оказываются чернорабочими в шахте, а возглавляет проходку скважины чиновник, не знающий даже геологической карты района.
Все еще занимается военным планированием комитет начальников штабов. Впрочем, здесь произошли определенные изменения. Поскольку противника нет, не вполне ясно, с кем сражаться. Но военные не могут не воевать. Даже после термоядерной катастрофы. И вражеским государством командующий объявляет правительственный бункер. Быстро придумывается идеологическое оправдание будущего завоевания — так называемая «программа военного феодализма», в которую, как мне кажется, не верят даже сами ее авторы. Однако операция разрабатывается. Изыскиваются средства — ведь людей в распоряжении правительства осталось больше, чем у военных.
А между тем в обоих бункерах свирепствует странная и страшная болезнь. Никто не знает ее причину. Может, собственное биологическое оружие вышло из-под контроля. Может, невероятная встряска ядерной войны вывела из строя иммунную систему. «Это не болезнь, это все болезни сразу», — говорит врач.
Ненависть, породившая войну, пережила ее. Она переживет и людей, и весь этот мир обреченных. Все ненавидят и боятся всех. Плач ребенка может послужить для соседей поводом вызвать психогруппу — в сущности, ту же контрразведку.