Страница 10 из 17
— Тащи сюда!
Я расстегнул пиджак, аккуратно свернул его и убрал на сиденье. Кинул сверху галстук и шагнул навстречу спешившему к автомобилю Навину.
— Ты с ума сошел, — перехватив его, я указал на руины, — туда лезть?
— Успокойся!
— Что значит — успокойся? Это самоубийство!
— Прекрати истерику, Виктор! — потребовал Ян, вслед за мной избавляясь от пиджака.
— Выслужиться за чужой счет хочешь?
— Сам пойду.
— Псих!
— Приказывать не стану, не хочешь — не иди.
— Вечно все через задницу! — выдохнул я, перекинул через плечо ремень сумки с запасным боекомплектом и проверил барабанный карабин. — Господи, почему это не случилось вчера?!
— Хватит ныть! — одернул меня дивизионный комиссар. — У меня есть план!
— Этого я и боялся…
Навин только отмахнулся, распахнул багажник полицейского автомобиля и вытащил оттуда обшитый брезентом чемодан. Аккуратно выложил его на пыльный асфальт, откинул крышку, и я даже охнул от удивления.
Пара баллонов, ремни, гофрированный шланг с форсункой, убранная в отдельную нишу жестянка с керосином. Огнемет!
— Ты возишь с собой огнемет?! — опешил я.
— Жизнь нынче неспокойная, — констатировал Ян, сноровисто подгоняя под себя сбрую.
— Аккуратней с керосином, — предупредил я, когда он затянул ремни и вынул из ящика жестяную банку с выпуклыми алхимическими формулами на боках.
Три унции керосина — это немало; в случае нарушения герметичности жахнет так, что нас с асфальта сметать придется. Керосин наряду с бензином — один из наиболее нестабильных реагентов и в качестве катализатора вызывает незамедлительное воспламенение большинства созданных с помощью алхимии материалов.
Ян уверенным движением подсоединил жестянку к огнемету и ухмыльнулся:
— То, что баллоны наполнены концентрированной вечностью, тебя не беспокоит?
— Состояние твоего психического здоровья меня беспокоит, — пробурчал я в ответ.
— Виктор, да что с тобой такое? Мне позвать кого-то другого?
— Забудь. — Я повернулся к лейтенанту дивизиона алхимической безопасности, который принимал у подчиненного увесистый ранец. — Что там у вас?
— Галлон чистого бензина.
— Что надо делать?
— Доставьте на место, выставьте таймер и убирайтесь оттуда.
— Как у вас все просто, — хмыкнул я, продевая руки в лямки ранца.
Навин моего пессимизма не разделял и только деловито поинтересовался:
— На сколько рассчитан таймер?
— Максимум на пять минут, — проинформировал нас лейтенант и забеспокоился: — Точно успеете выбраться?
— Легко, — с ходу отмел Навин его сомнения.
Того уверенный тон нисколько не убедил. Меня тоже.
Проклятье!
Я прекрасно знал, сколь своеобразно начинает течь время при прорывах Вечности. Бездушному механизму хоть бы что — тикает себе и тикает, а человек залипает, будто муравей в сосновой смоле, и способен простоять в полной неподвижности хоть месяц, хоть два, при этом, по его внутренним ощущениям, пройдет лишь краткий миг.
Впрочем, в специальный дивизион берут лишь полицейских с талантом противостоять безвременью. Растворенное в нашей крови время позволяет беспрепятственно перемещаться в Вечности и не поддаваться ментальному воздействию обитавших в ней сущностей.
— Внимание! Прикрывайте нас! — отдал Ян команду подчиненным, нацепил на лицо защитные очки и первым двинулся к затянутым едким дымом руинам. — Виктор, стреляй только в крайнем случае, береги патроны.
— Понял, — отозвался я и поспешил следом. Ступил в пенившийся на асфальте алхимический реагент и мысленно попрощался с почти новыми туфлями. Быстро перепрыгнул на поваленное дощатое ограждение стройплощадки, глянул на Яна и только сейчас обратил внимание, что тот невесть когда успел натянуть поверх модных полуботинок резиновые калоши.
И непонятно с чего эта мелочь враз вывела из себя. Всколыхнулась злость, задергалось левое веко, перехватило дыхание. Стало очень-очень плохо, мерзко и гадко. Захотелось кого-нибудь убить.
— Виктор? — обернулся ко мне Навин.
Я убрал палец со спускового крючка и растянул губы в механической улыбке:
— Зацепило.
— Соберись! — потребовал дивизионный комиссар.
— Отстань! — отмахнулся я и с болью в сердце ступил с доски прямиком в раскисшую глину стройплощадки.
И сразу — тьма и тишина. Будто ушел под воду с мешком на голове.
Тьма и тишина.
Миг спустя сквозь толщу безвременья вновь прорвались отблески проблесковых маячков и вой сирен; сердце зашлось в безумном стуке, и в такт пульсу, как в мельтешении стробоскопа, принялись сменять друг друга свет и тьма, крики и тишина. А потом по крови растеклось мое собственное время, я окончательно провалился в другой мир, и голову заполонили призрачные шепотки.
Голоса, голоса, голоса. Безмолвные голоса обитавших в Вечности сущностей. Именно сущности завладели сейчас этим местом, именно они представляли настоящую опасность. Подобно кружащим в толще воды акулам, эти создания жаждали только одного — ворваться в человеческое тело и перекроить его под себя.
Провалишься в Вечность — назад уже не вернешься; вернется завладевшая твоим созданием тварь. А успеют вовремя выдернуть — тоже хорошего мало: обычно шок оказывался слишком силен и люди превращались в тронутых. В бедолаг, навсегда застрявших между жизнью и смертью, навсегда потерявшихся в заполонившем голову безвременье.
Но мы-то — другое дело…
Я оскалился, переборол накатившую апатию и шагнул вперед.
Окружающая действительность превратилась в статическую картинку удивительно четкого фотоснимка; дым неподвижным облаком замер над землей, языки пламени венчали руины жуткой оранжевой короной, и возникло даже ощущение, будто все это — лишь ширма, скрывающая гигантский часовой механизм, в котором кончился завод.
— Прорыв сильнее, чем я думал! — крикнул Ян, настороженно продвигаясь к завалу. — До окраины рукой подать, но все равно так быть не должно!
— Не отвлекайся, — потребовал я, озираясь по сторонам.
Неким противоестественным образом стройплощадка увеличилась в размерах, дальние края ее терялись в сером мареве, и на эту туманную дымку власть безвременья уже не распространялась, она беспрестанно колыхалась, плыла, меняла очертания. И потому помешала вовремя заметить медленно дрейфовавшее в нашу сторону нечто, лишь самую малость более материальное, чем дым.
За спиной приглушенно хлопнуло, ослепительным росчерком пронзила пространство винтовочная пуля, но сил разогнавшей ее сущности, заточенной в патроне, надолго не хватило, и остроконечный кусочек серебра впустую завис среди столь же неподвижных клубов дыма.
— Ян! — окликнул я дивизионного комиссара.
— Вижу, — отозвался тот, направил раструб огнемета в сторону плывшего к нам марева и открыл вентиль. Из форсунки вырвалась струя бесцветного пламени, жгучая смесь обогащенной вечности и керосина окатила сущность и в мгновение ока спалила ее дотла.
В лицо повеяло нестерпимым жаром; я прикрыл глаза ладонью и едва не пропустил движение у перевернутого строительного крана. Но не пропустил — и когда обитатель Вечности бросился в атаку, поймал его на мушку и потянул спусковой крючок.
Серебряная пуля перехватила сущность в прыжке; взведенная пружина с мягким клацаньем провернула барабан, и я выстрелил второй раз, хотя этого в общем-то и не требовалось — первое попадание разметало нематериальное создание в клочья.
— Идем! — позвал меня Ян, заворачивая вентиль.
Мы двинулись дальше, но теперь то и дело приходилось перебираться через поваленные бетонные сваи и выжигать скопления слишком уж уплотнившейся Вечности. Голоса в голове звучали все отчетливей, и даже начало казаться, будто они звучат вовсе не в голове, будто призрачный хор завывает где-то внизу, там, откуда в город течет безвременье.
В аду? Черт! Какая только чушь в голову не лезет…
Навин, судя по всему, тоже ощущал некую неправильность. Движения дивизионного комиссара становились все более нервными и резкими; он откровенно спешил и расходовал горючую смесь огнемета там, где без этого вполне можно было обойтись.