Стивенсон. Портрет бунтаря

Со смаком и достойной Босуэлла тщательностью Роберт Луис описывает эти обстоятельства и свой разговор с полицейским комиссаром, который обвинил Стивенсона в том, что он немец и явился к ним, чтобы петь баллады Шарля Орлеанского на местной ярмарке, – заключение, делающее мало чести дедуктивным способностям комиссара. Стивенсон протестовал, даже предложил спеть в качестве алиби, но никто его не слушал и тем более не верил ему, и вскоре он был отправлен под стражей в мрачный и сырой подвал. И он мог бы там пробыть до тех пор, пока не умер бы от воспаления легких, если бы вскоре не прибыл его друг, оказавшийся, к величайшему удивлению комиссара, не только «респектабельным», но и «элегантным», с кучей денег и паспортом! Даже тут этот многоопытный блюститель порядка умудрился прийти к выводам, которые англичанину покажутся, мягко выражаясь, смешными: увидев, что в паспорте сэра Уолтера написано «баронет», полицейский сказал: «Значит, ваш отец – барон», а когда жертва его проницательности ответил отрицанием, с торжеством заявил: «Значит, это не ваш паспорт». Что и требовалось доказать! Кончилось все тем, что Стивенсона освободили из темницы, но во избежание дальнейших неприятностей им пришлось в тот же вечер уехать поездом в Париж.

Богемная жизнь во Франции во времена Третьей республики предоставляла такую свободу и имела столько привлекательных черт, особенно для человека, который мог в случае нужды прибегнуть к помощи любящего, хотя и нетерпимого, отца с солидным доходом, что сейчас это му даже трудно поверить. Но, очевидно, когда вопрос касался бумаг и внешнего вида, где-то все же был предел Дрожа в течение получаса на грязной лавке в промозглой тюремной камере, Стивенсон был волен вообразить, какие чувства и ощущения испытывал Вийон. Разве не почетно хоть раз побывать в тюрьме!

6

В ближайшие годы после окончания университета жизнь Стивенсона казалась, да в значительной степени и была такой же, как жизнь многих его сверстников, которые существовали на средства родителей или на скромный доход, имели художественные наклонности и лелеяли мечты о литературном поприще. Они болтались в лондонских клубах так же, как Стивенсон в «Сэвиле», и так же, как он, часто ездили за границу. Самые способные и прилежные из них писали, как и Стивенсон, статьи, где демонстрировали эрудицию и делились с читателями своими раздумьями и, подобно ему, пытались сочинять «путевые заметки» и – наиболее ходкое чтение – беллетристику. Однако там, где сотни из них потерпели неудачу, он преуспел, и если мы скажем, что своему первому, хотя и очень скромному, успеху он во многом обязан помощи таких друзей, как Колвин, Стивен, Госс и даже Хенли, это отнюдь не будет умалением достоинства самого Роберта Луиса Стивенсона.

Достаточно бегло познакомиться с библиографией публикаций Стивенсона за 1875–1878 годы, составленной Грэхемом Бэлфуром, чтобы убедиться в справедливости всего вышесказанного. За исключением маленькой брошюры с весьма неожиданным названием «Обращение к духовенству пресвитерианской церкви Шотландии» и одного-двух стихотворений, все, что было напечатано за эти годы, относится к тому или другому из перечисленных выше жанров. (Трудно понять, с какой стати «безбожник» вздумал давать непрошеные советы шотландскому духовенству. Вероятнее всего, брошюра была написана, чтобы угодить отцу, а возможно, и показать, что Р. Л. С. не такой уж атеист, каким его считают.) Он опубликовал литературные этюды о творчестве Эдгара По, Шарля Орлеанского, Вийона и Уитмена, затем идут очерки, большая часть которых была со временем напечатана в сборнике «Virginibus Puensque» («Девушкам и юношам»). Первый рассказ Стивенсона – «Ночлег Франсуа Вийона» – появился в печати лишь в октябре 1877 года, и только в 1878-м – очень удачном году – он смог торжествовать победу, напечатав два рассказа и «Новые сказки Шехеразады»; правда, «Сказки» выходили «с продолжением» в «Лондоне», редактором которого был Хенли, и оплачивались очень низко. Наконец, мы видим путевые очерки и заметки, такие, как «О прогулках пешком», наброски о поездке в Каррик и Гэллоуэй, «Лесные заметки», «Путешествие внутрь страны» и «Эдинбургские картинки».

Возможно, это немного, но и бездельником человека, написавшего столько за четыре года, никак не назовешь. Если учесть, сколько раз и с какой тщательностью Стивенсон переписывал свои книги, станет ясно, что он затратил на них немало часов упорного труда. Теперь вышло из моды хвалить за трудолюбие, похвальным считается, напротив, работать мало, а зарабатывать много, и еще давным-давно Анатоль Франс цинично, но справедливо заметил, что в искусстве настоящее трудолюбие состоит не в том, чтобы работать усердно, а в том, чтобы работать хорошо. Спору нет – волшебное лирическое стихотворение Поля Вердена, нацарапанное за рюмкой абсента в кафе, стоит двадцати вымученных романов. Но нужно отдать должное Стивенсону. Если он и жил на щедроты отца в том возрасте, когда большинство юношей его класса сами зарабатывали себе на хлеб, он не тратил зря дарованный ему драгоценный досуг. И если мистер Томас Стивенсон не был доволен успехами сына в 1878 году, тем хуже для него. Стивенсон напечатал в журнале два очерка в январе этого года, один в марте, два в апреле, два очерка и книгу в мае, книгу «с продолжением» в «Лондоне» с июня по октябрь и еще одну, с июня по декабрь, в «Портфолио», снова очерки в июльском, сентябрьском, октябрьском и ноябрьском номерах журналов и книгу в «Лондоне» в ноябре! Непонятно только, почему при таком количестве публикаций Стивенсон зарабатывал так мало денег, – должно быть, ему безобразно мало платили. И все же, несмотря на столь ощутимое свидетельство его труда и успеха, мистер Стивенсон оставался при своем мнении и лишь в 1883 году сделал приписку к духовному завещанию, восстановив Роберта Луиса в правах на наследство.

Однако, хотя писал Луис много, все же создается впечатление, что в то время у него не было особо важных и настоятельных тем. Стивенсона занимает, а порой и забавляет все – люди и места, с которыми ему доводится встречаться, книги и их авторы, и он комментирует это с несколько утрированным оптимизмом. События, о которых пишут газеты, почти не отражаются в его книгах и даже в письмах, а ведь к 1874–1878 годам относится конец правления Дизраэли, когда был захвачен Кипр и скуплены акции компании Суэцкого канала, когда Англия угрожала России войной (будучи к ней абсолютно не готова) и подписали «Почетный мир»,[71] приведший, в числе прочего, к войне 1914 года. Несомненно, эти события не могли пройти мимо Роберта Луиса, и он размышлял о них, как и все прочие люди, но придерживался в то время мнения, что вчерашние газетные заголовки не могут служить материалом для литературы, достойной текущего или будущего столетия, что писателя должен интересовать человек, а общественные явления – в крайнем случае фон. Лишь в Океании Стивенсон переменил свои взгляды.

Прошло довольно много времени, пока «романтика судьбы» не вырвала Стивенсона из этой, в общем, достойной зависти жизни. А пока он искал темы в книгах и путешествиях точно так, как искали мотивы для картин его друзья-«барбизонцы». Возможно, именно в поисках оригинального «путевого мотива» Стивенсон предпринял в снежном и туманном январе прогулку по Шотландии. Явившийся ее результатом очерк был написан изящно, как почти все у Стивенсона, но при всей оригинальности этой зимней прогулки ни автор, ни читатель очерка ничего из нее не почерпнули. Припорошенный снегом ландшафт кажется нам не величественным, а скорее унылым и мрачным, и большинство тех, с кем встречался Луис в пути, были «бедняки» или просто пропойцы. Пожалуй, наибольшего внимания заслуживает тот факт, что Стивенсон останавливался в Баллантрэ.[72]

С одним-двумя небольшими перерывами восемь месяцев 1876 года Стивенсон прожил в Шотландии, главным образом в Эдинбурге. Хотя, естественно, столица Шотландии еще какое-то время оставалась его штаб-квартирой, он стремился проводить в ней все меньше и меньше времени. Это объяснялось различными причинами, в том числе состоянием здоровья, стремлением к более разнообразной жизни, а также интересом к одной особе женского пола, который «романтика судьбы» пробудила в сердце Луиса осенью того же года. Хотя «Эдинбургские картинки» – вторая книга путевых очерков Стивенсона – были напечатаны лишь в 1878 году, пожалуй, стоит взглянуть на них сейчас ради знакомства с 1876 годом, так как этот год почти не отразился в письмах Луиса. Можно ли говорить о «путевых заметках», когда речь идет о родном городе писателя, даже если это столица? В строгом смысле слова – нет, такое название, пожалуй, будет неточным. Однако, если подумать, сколько людей живут всю жизнь в своем городе, не имея о нем представления, воспринимая окружающее их как нечто незыблемое и слишком привычное, чтобы возбуждать любопытство, и учесть, как много времени Стивенсон потратил специально, чтобы получше узнать Эдинбург, какие усилия приложил, чтобы найти некоторые места, где происходили исторические события, а иногда и просто для того, чтобы посмотреть какие-нибудь малознакомые уголки, книгу можно с полным правом отнести к этому жанру. Хотя «Эдинбургские картинки» сравнительно непопулярны среди поклонников Стивенсона, в этой книге есть главное, что нужно для путевых заметок, – она возбуждает в нас интерес к городу, которого мы не видели, надо только внимательно ее прочитать.

71

На Берлинском конгрессе 1878 года Дизраэли при поддержке Бисмарка заставил Россию пересмотреть Сен-Стефанский мирный договор, подписанный после поражения Турции в русско-турецкой войне (1877–1878 гг.), получив за это от Турции Кипр В своей речи после конгресса Дизраэли назвал это «Почетным миром».

72

Это нашло отражение в романе Стивенсона «Владетель Баллантрэ».