Разведчик Пустоты

Ее служители переговаривались неподалеку, но руки, поднявшие грязную фляжку к ее губам, были закованы в полуночно‑синюю броню. Даже мельчайшие из сочленений доспехов на костяшках приглушенно порыкивали.

Она сделала глоток, отдышалась и глотнула снова. Трясущимися руками навигатор стерла холодный и липкий пот со лба, а затем вытащила иголки инжекторов из запястий. Кабели на висках и на горле пока подождут.

– Сколько? – наконец спросила она.

– Шестнадцать ночей, – ответил Талос. – Мы прибыли туда, куда надо.

Прикрыв глаза, Октавия вновь осела на троне. Она заснула прежде, чем Вуларай накрыла ее дрожащее тело одеялом.

– Ей надо поесть, – заметила служительница. – Больше двух недель… Ребенок…

– Делай, что хочешь, – сказал Талос замотанной в повязки смертной. – Меня это не касается. Разбуди ее через шесть часов и приведи к камерам пыток. К тому времени все будет готово.

Она снова нацепила респиратор. Дыхание в нем звучало низко и сипло. Маска, закрывавшая рот и нос, убивала все вкусы и запахи, кроме запаха ее несвежего дыхания и хлорной вони, обжигавшей язык и нёбо.

Талос встал у нее за спиной, предположительно для того, чтобы наблюдать за происходящим. Но Октавии невольно подумалось, что он хочет помешать ей сбежать.

Шести часов сна было недостаточно, далеко недостаточно. Октавия ощущала усталость как настоящую болезнь, делающую ее медлительной и слабой и заставлявшую кровь медленнее течь в жилах.

– Сделай это, – приказал ей Талос.

Она не подчинилась – по крайней мере, не сразу. Она прошлась между скованных цепями тел, меж хирургических столов, на которых они лежали. По пути Октавия огибала сервиторов, запрограммированных на единственную задачу – поддержание жизни в этих останках еще на какое‑то время.

Остовы, лежавшие на каждом столе, очень мало напоминали людей. От одного осталась только мешанина мышц и голых вен, трясущихся последние секунды агонии. Освежеванные выглядели не лучше тех, кому отрезали языки, губы, руки и носы. Все они были изувечены до последнего предела – мир еще не видел такого разнообразия надругательств. Она шагала сквозь живой монумент страха и боли – фантазии легиона, обретшие плоть.

Октавия оглянулась на Талоса, втайне радуясь, что он так и не снял шлема. Если бы навигатор заметила в его глазах хоть искру гордости содеянным, она не смогла бы больше находиться рядом с ним ни секунды.

– Галерея Криков, – сказала она поверх приглушенных стонов и писка датчиков сердечного ритма, – была похожа на это?

Повелитель Ночи кивнул.

– В очень большой степени. А теперь сделай это, – повторил он.

Октавия вдохнула затхлый воздух, подошла к ближайшему столу и сняла бандану.

– Я закончу твои мучения, – шепнула она сгустку крови и кости, некогда бывшему человеком.

Существо из последних сил двинуло глазными яблоками и, встретившись взглядом с третьим оком навигатора, уставилось за грань бытия.

XVIII

ПЕСНЬ В НОЧИ

Планета Артарион III.

В Башне Вечного Императора Годвин Трисмейон смотрел на то, как астропат бьется в своих путах. В этом не было ничего необычного. Работа Годвина состояла в том, чтобы присматривать за его подопечными во время сна, когда они отправляли свои сновидческие послания псайкерам в других мирах. Трисмейону казалось забавным – в его собственной, туповатой манере, – что в империи, состоящей из миллиона планет, самым надежным способом передать сообщение было доставить его самостоятельно.

Однако и его питомцы играли важную роль. Астропатические контакты широко использовались на Артарионе III, как и в любом мире, где сталкивалось столько торговых интересов различных гильдий.

Из носа астропата пошла кровь. Это также не выходило за пределы допустимого. Годвин щелкнул стальным переключателем и заговорил в вокс‑микрофон панели управления:

– Жизненные показатели Юнона колеблются… в пределах допустимого… – Он замолчал, впившись взглядом в цифровую распечатку.

Пики графика становились все острее с каждой секундой.

– Внезапная остановка сердца и…

Когда Годвин оглянулся на астропата, тот уже содрогался в настоящем припадке.

– Остановка сердца и… Трон Бога‑Императора!

Что‑то красное и влажное забрызгало наблюдательное окно. Сквозь эту массу невозможно было разглядеть, что произошло, но, когда спустя шесть минут явилась бригада уборщиков, выяснилось, что это были сердце и мозг астропата Юнона. Они взорвались под беспрецедентным психическим давлением извне.

К этому времени Годвин на грани паники лихорадочно стучал по клавишам своей консоли. Его руки были полны распечаток смутных образов из сознания других астропатов, а в ушах звенели звуки сирены, оповещавшие о новых и новых смертях.

– Что они слышат? – взвизгнул он, пытаясь разобраться в хаотическом потоке обрывочных данных. – Что они видят?

Башня Вечного Императора, этот обширный и значимый узел псайкерской сети – защищенный и укрепленный от вторжения демонов, – поглотила всю боль и все смерти, происходившие в ее стенах. Не фильтруя и не задерживая их, она сплавила внезапный ужас и смертную муку с кошмарными поступающими передачами и изрыгнула получившуюся жуть обратно в варп.

Песня продолжала лететь сквозь ночь, но теперь к ней добавились новые голоса.

Каждый мир, где прозвучит эта песня, прибавит новых исполнителей к хору.

Планета Вол‑Хейн.

На самом северном из архипелагов этого аграрного мира наблюдатель Администратума заморгал, когда на его записи закапала кровь. Он поднял глаза и обнаружил, что его советник – Сор Мерем, глава местного представительства Адептус Астра Телепатика, – согнувшись вдвое, трясся в судорогах.

Наблюдатель, отшатнувшись от бившегося в припадке человека, включил наручный вокс.

– Известите медиков, что у главы Телепатика какой‑то приступ.

Он с трудом подавил нервический смех, когда псайкер потерял равновесие и, падая, ударился головой о край стола. На губах человека запузырилась кровавая слюна.

– Что это за безумие? – хихикнул наблюдатель, стараясь подавить тревогу.

Откуда‑то из глубины здания донеслись крики. Другие астропаты? Их защитники и хранители? Бедные идиоты, наделенные «даром» священной речи, никогда не отличались психической стабильностью и крепким здоровьем: приковав свои души в дар Золотому Трону, они слепли и слабли физически. Крики в коридорах были обычным делом – каждую ночь псайкеры отправляли и принимали послания. Каждый из них выгорит меньше чем за десять лет. Наблюдатель не радовался этому, но таков порядок вещей.

Сор Мерем сейчас бился затылком о каменный пол. Он расшиб голову до крови и прикусил язык. Наблюдатель не понимал, что происходит. Главу Телепатика назначили лишь в прошлом сезоне, и он должен был прослужить еще много лет.

– Мерем? – пробормотал наблюдатель, обращаясь к дергающемуся телу.

Единственным ответом стала выступившая на губах человека пена. Его глаза широко распахнулись. В них застыл ужас перед чем‑то, что мог видеть лишь он.

– Наблюдатель Калькус, – протрещал наручный вокс.

– Говорите, – приказал чиновник. – Я требую, чтобы мне объяснили, что происходит.

– Наблюдатель… оно…

– Оно что? Кто это?

В воксе раздался вопль. Наблюдателю показалось, что кричит не человек. Он убедился, насколько был прав, спустя пару минут, когда оно добралось до его двери.

На Новом Платоэта ночь стала известна под именем «Ночь Безумной Песни», когда десяткам тысяч жителей улья приснился один и тот же кошмарный сон.

На Иаре главную цитадель Адептус Астра Телепатика разнесли во время бунта, который начался в ее стенах и выплеснулся на улицы. Беспорядки продолжались три недели, пока Силы планетарной обороны не подавили восстание.

На Гаранеле IV практически весь межпланетный бизнес в столице рухнул из‑за вспышки странной болезни, поразившей сектор города, где проживали члены астропатической гильдии.