Страница 14 из 89
– Джентльмены? – переспросил архрегент.
Мейд втянул воздух в легкие последний раз в своей жизни и использовал его для крика.
Архрегент оглянулся на абеттора. Его младший товарищ теребил рукав своей бурой хламиды.
– Надеюсь, ты скажешь, что это помехи, – произнес архрегент.
Абеттор фыркнул:
– А что еще это может быть?
– Звучало очень похоже на крик, Муво.
Абеттор попытался изобразить улыбку, однако вышло не слишком удачно. Что касается пожилого архрегента, слух с недавнего времени начал его подводить. Оба они знали, что Муво приходится неоднократно повторять свои слова, чтобы регент расслышал их правильно.
– Думаю, это были помехи, – снова сказал абеттор.
– Возможно.
Старик провел рукой по редеющим седым волосам и вздохнул.
– И все же, если эти джентльмены не восстановят связь в течение часа, мне хотелось бы отправить поисковую команду. Ты слышал, как силен ветер, Муво. Если они упали с тех утесов…
– Тогда они уже мертвы, сэр.
– Или нуждаются в помощи. Но мертвыми или живыми, мы их вернем.
В эту секунду он почувствовал странный прилив энергии. Пылевые равнины забрали слишком многих из них за прошедшие годы, а Эрухо и Мейда можно было найти в течение нескольких дней, если бури действительно обождут хоть немного.
Вокс снова затрещал, словно при настройке каналов. Абеттор ухмыльнулся – торжествующе, но безрадостно. Архрегент улыбнулся в ответ.
– В самом деле, помехи. В этом раунде ты выиграл, – сказал пожилой человек.
Однако его пальцы застыли в нескольких миллиметрах от ручки настройки. Голос, прохрипевший из динамиков, не принадлежал человеку. Он был слишком низким, слишком гортанным, слишком холодным:
– Вы никогда не должны были заселять этот мир. Наш позор принадлежит только нам. Наши Когти вновь очистят Тсагуальсу от жизни. Прячьтесь в своих городах, смертные. Заприте двери, приготовьте оружие и ждите, пока не услышите наш вой. Этой ночью мы придем за вами.
V
ЧИСТАЯ ВОЙНА
Даннихен Мейд отметил свой пятьдесят восьмой день рождения месяц назад, что по меркам Даркхарны делало его практически долгожителем. В его костях накопилось столько песка после всех этих лет на пылевых равнинах, что больно было и двигаться, и лежать неподвижно. В последние дни он занимался в основном вторым.
Равнины изрядно потрепали старика за долгие годы. На коже оставались трещины, вскоре превращавшиеся в язвы. Потом силикоз легких от пыли, попадавшей через рот и нос, и, как результат, потеря легочной ткани от некроза или инфекции, после чего ты начинал при кашле отхаркивать кровавую мокроту.
Больные глаза – тоже вечное несчастье. Из них постоянно текло, но каким‑то образом они еще и постоянно сохли. Зрение ослабло из‑за частичек песка, вечно лезущих под веки. Да и слышал он тоже неважно. Лишь Императору известно, во что жесткая, как наждак, пыль за десятилетия превратила его ушные канальцы, но, когда сердце старика билось чаще, а кровь бурлила, все казалось приглушенным и расплывчатым, словно он глядел на мир из‑под воды.
Но сильнее всего болело сердце. Через несколько минут ходьбы оно начинало судорожно биться и колотьем напоминать о себе хозяину.
В общем, он имел все основания для жалоб, но жаловался очень редко. Даннихен Мейд был не из тех, кто тешит свои болячки. И все же он попытался отговорить Ривалла от жизни на равнинах. Увы, уговоры не сработали. Все было почти так же, как тогда, когда собственный отец Даннихена отговаривал его теми же самыми словами. Давным‑давно, до всех этих болей и недомоганий.
Старик как раз снова вернулся мыслями к тому дню, когда городские сирены взвыли разноголосым хором.
– Вы, должно быть, шутите, – вслух произнес он.
Бури начались в этом году чертовски рано. Ривалл говорил в последний раз, что у них в запасе еще пара недель или даже месяц.
Даннихен с усилием стащил себя с кушетки, служившей ему кроватью. Оба колена треснули, так что пришлось втянуть воздух сквозь сжатые зубы. Коленные чашечки отозвались болью, словно в них впилась сотня иголок. «Скверно, скверно. Старость – не радость».
Мимо окна скользнула тень. Старик поднял голову как раз в ту секунду, когда кулаки забарабанили по панели из ДСП, заменявшей дверь.
– Трон треклятого Императора!.. – прокряхтел он.
Коленные суставы снова запротестовали, но Даннихен уже стоял на ногах и шагал к двери, игнорируя их протесты.
По другую сторону двери оказался Рому Чайзек. Что интересно, Рому Чайзек был при оружии. Видавшая виды гвардейская лаз‑винтовка явно появилась на свет еще в прошлом тысячелетии, однако, будучи патрульным улицы Юг‑43, ниже перекрестка Север/Юг‑55, Рому мог брать оружие на дежурство.
– Собрался поохотиться на пыльных кроликов? – почти захихикал Даннихен, махнув на винтовку. – Вроде рановато для отстрела мародеров, парень.
– Сирены.
Рому едва дышал. Очевидно, он примчался сюда бегом по грязному переулку, который в этом районе приземистых блочных построек мог считаться улицей.
– Сезон штормов начался рано.
Даннихен высунулся из двери, но взглянуть на небо мешала зубчатая линия крыш Санктуария. Из домов выбегали целые семьи и суматошно носились по улице во всех направлениях.
Рому тряхнул головой.
– Приди в себя, ты, старый глухой идиот! Двигай за мной в подземное убежище.
– И не подумаю.
Дом Мейда выдержал все прошлые Серые Зимы, как и большая часть построек в этом районе города. Южному сектору, от 20‑й до 50‑й, достались лучшие армейские посадочные модули в День Падения. Броня пришлась очень кстати, когда речь заходила о самых сильных пыльных бурях.
– Послушай меня. Это не шторм. На архрегента напали.
В первую секунду Даннихен не знал, что делать, – то ли рассмеяться, то ли вернуться обратно в кровать.
– На него… что?
– Это не шутка. Он может быть уже мертв или… Или еще хуже. Ну же! Посмотри на небо, сукин ты сын!
Даннихен уже видел прежде такой же страх, что плескался сейчас в глазах Рому. Видел на лицах тех, кто работал вместе с ним за пределами городских стен. Животный ужас заблудиться на равнинах, потерять направление, когда обрушится пыльная буря. Беспомощность – подлинная и абсолютная беспомощность – была написана на лице человека, превращая его черты в уродливую болезненную гримасу.
Он посмотрел на запад, туда, где за рядами рукотворных сталагмитов – городской линией крыш – тусклый оранжевый отблеск освещал вечернее небо и далекую башню архрегента.
– Кто? – спросил он. – Кому понадобилось нападать на нас? Кто хотя бы знает, что мы здесь? Кому есть до этого дело?
Рому уже сорвался с места и смешался с толпой. Даннихен увидел, как замотанная тряпками рука патрульного протянулась и подняла упавшего мальчишку, а затем швырнула его в плотную гущу тел.
Даннихен Мейд подождал еще секунду, прежде чем развернуться и поволочить свои больные колени и артритные руки обратно в дом. Когда он вышел снова, то нес собственную лаз‑винтовку – и эта работала без сучка без задоринки, благодаря уходу. Он использовал ее в те дни, когда завязал с предсказанием бурь и поступил добровольцем в патрульную службу, отстреливая мародеров во время Серых Зим.
Он держался сбоку от людского потока. Все спешили на север, а он упрямо шагал на восток. Если на архрегента напали, убегать и прятаться он не станет. Никто не скажет, что Даннихен Мейд уклонился от своего кровавого долга.
Бывший патрульный бросил вниз быстрый взгляд, лишь для того чтобы проверить лаз‑винтовку. В эту секунду он и услышал дракона.
Люди, все как один, закричали и пригнулись, прикрывая руками головы, когда зверь с ревом промчался над ними. Они с ужасом смотрели вверх, а грохот разрывал их барабанные перепонки. Только Даннихен остался стоять, как стоял. Его слезящиеся глаза расширились от страха.
Дракон, черный на фоне серого неба, с ревом несся на воющих… турбинах. Нет, не дракон. Летучий корабль. Боевой катер. Но на Даркхарне ничего не летало уже целые столетия! Толпа захлебывалась криком. Тощие родители несли на руках еще более тощих детей, пряча глаза.