Страница 17 из 27
Четыре футляра… Им доверено надолго сохранить свидетельства о делах Урасова.
… А трубки, всегда лежавшей здесь же, на столе, нет. И я не спрашиваю, где она. Вероятно, Владимир Урасов, получив срочный диппакет, взял свою трубку и уехал куда-то. В Прагу. Или в Пекин. Или в Рим. Или в Анкару.
ГОНЦЫ СТРАНЫ СОВЕТОВ
«ГЕРМАН, ВСТРЕЧАЙТЕ ГЕРМАНА»
Зима 1924 года. Отто Герману, дипкурьеру западных линий, неожиданно поручили отправиться в Афганистан с большой почтой. Это называлось «ехать грузовым».
«Выбери сам напарника», — сказали в Наркоминделе. Герман сразу разыскал Антона Жолтикова:
— Еду в Афганистан «грузовым». Трудно будет. Поедешь со мной?
Жолтиков сжал в кулаке рыжеватую бородку, словно выжимая её, подумал и согласился.
Антон был самым подходящим спутником: в прошлом солдат, знавший «службу», дисциплинированный, «исполнительный до смерти», бывавший в Афганистане и знавший афганский язык. Последнее было для Германа очень важно: Отто, превосходно владевший английским и немецким языками, в афганском был беспомощен.
Из Москвы выехали поездом. Накануне отправили дипагенту в Ташкент — по фамилии он был тоже Герман — соответствующую телеграмму: дипкурьеров всегда встречали на вокзалах.
Ташкент. Вылезли из вагона на шумную, залитую ярким солнцем платформу. Гам, толкотня. Но вот схлынул поток приехавших, а дипкурьеров никто не встречает. На привокзальной площади ни одной машины. Пришлось воспользоваться услугами «тащишки» — так называли в Ташкенте носильщиков с тележками. Диппочту взвалили на тележку, сами пошли рядом.
Вот и дипагентство. Дипагент сидит в одной рубашке, пьёт чай. Отто вспылил:
— Почему не встретили? Или для вас распоряжение Наркоминдела не обязательно? Или вы не получили телеграмму?
— Получили, — ответил дипагент. — Но разве ваша фамилия Герман?
— Конечно.
Дипагент расхохотался.
— А я подумал, что меня кто-то разыгрывает. Ведь в телеграмме стояло: «Герман, встречайте Германа».
Теперь хохотали все.
После Ташкента — дорога на Кирку. В Кирке тоже был дипагент, он предупредил: дальше придётся ехать через беспокойный район: гам орудуют басмачи. Они тем более опасны что пока ещё невозможно запереть границу, и бандиты скрываются то у нас, то на афганской территории.
В Кирке Герману и Жолтикову дали охрану — отделение красноармейцев Командиром отделения был добродушный украинец Петро, усатый, несмотря на свои двадцать лет. Он заверил, что дорогу знает «добрэ», что с ним и его «парубками» можно быть вполне спокойным.
Из Кирки выехали с таким расчётом, чтобы к ночи достичь погранпоста и там заночевать. Медленно, переваливаясь и поскрипывая, ползла двухколёсная арба, запряжённая парой чёрных лошадок. В арбе лежала диппочта, присыпанная сеном. Дипкурьеры и красноармейцы шагали рядом. Начинало вечереть, а впереди не было и намёка ни на кишлак, ни на пограничный пункт, Герман и Жолтиков начали беспокоиться.
— Послушай, — обратились они к Петру, — ты не сбился с пути?
— Та хто зна, — протянул Петро. — Ось гам карагач стоит. — залезу на него, может, что-нибудь побачу.
С карагача Петро крикнул, что впереди видит всадника, который скачет навстречу.
Всадник, одетый в милицейскую форму, подъехал, Под ним был великолепный туркменский конь.
Отто окинул пристальным взглядом милиционера. В Кирке Герману говорили: «Случается, что басмач надевает милицейскую форму».
Узнав, что милиционер живёт совсем неподалёку, Герман приказал:
— Веди нас к себе.
Когда подошли к дому, совсем стемнело. Герман объявил хозяину и всей его родне: из дому — ни на шаг.
На рассвете двинулись обратно в Кирку, к дипагенту. Герман попросил у него карту и показал, куда отряд двигался вчера. Тот ахнул: «Прямо к басмачам!»
Снова направились к границе, но уже с картой.
Ночью на пост, где остановились на ночлег, напали басмачи. Со всех сторон затрещали выстрелы. Герман и Жолтиков свалили в окопчик диппочту, скатились сами туда же и открыли огонь. В темноте почти ничего не было видно, стреляли туда, где вспыхивали выстрелы басмачей. Рядом стоял Петро. Целился он удивительно спокойно, после каждого выстрела прислушивался. Если раздавался крик басмача, Петро восклицал:
— Так!
Вдруг Петро застонал и опустился на дно окопчика. Герман склонился над ним:
— Ранен? Куда?
В этот момент перестрелка прекратилась так же неожиданно, как и началась. Басмачи исчезли.
Петра вытащили из окопа. Он был ранен в шею.
Сделали перевязку, но кровь остановить никак не могли.
Нужен был врач. Разыскать врача можно было только в следующем населённом пункте, километрах в двадцати отсюда.
Тронулись в путь. На арбе, рядом с диппочтой, положили Петра.
Довезти раненого до врача не успели — скончался в дороге.
Лишь за день достигли границы, а там до Кабула добрались без происшествий.
На обратном пути расстояние от Термеза до Кирки решили преодолеть по Амударье. Хотя время было зимнее, Амударья шумно мчала свои мутные воды.
Устроились на самоходную баржу. Это была вовсе не такая, как теперь, самоходная баржа — она не имела двигателя. Его заменяли огромные вёсла, как на старинных галерах. Герман, когда был свободен от дежурства возле диппочты, охотно становился «галерничать»: главным образом для того, чтобы согреться. Холод пронизывал до костей!
К ночи весёлая и шумная жизнь на барже резко менялась: наступала «басмачевская темнота». «Галера» превращалась в боевой корабль, готовый к отпору. Опытная в таких делах команда расставляла по бортам кипы хлопка, за которыми никакие пули не страшны.
Один раз басмачи всё же обстреляли баржу, но хлопок спас: никого даже не поцарапало.
Это случилось как раз в новогоднюю ночь.
Так отметил Отто Герман новый, 1925 год. Ему было 29 лет, он уже восемь лет состоял членом Коммунистической партии.
Прибыв в Термез, зашли на телеграф. Снова пошла в Ташкент телеграмма: «Герман, встречайте Германа».
«ГИНДУКУШ — ЭТО ИМЯ ДЬЯВОЛА»
Аршак Баратов… Он и в зрелом возрасте был порывист и горяч, как юноша.
Однажды Баратова потребовало к себе начальство. Аршак, как обычно в таких случаях, сказал шутливо: «Ни в чём не провинился — ругать не за что; подвига не совершил — награждать не за что».
— Будешь сопровождать Джемаль-пашу в Афганистан. До границы дадим красноармейцев, а дальше афганские солдаты будут охранять пашу и его свиту. Но всё равно, если что случится, ты главный ответчик.
Так верхом на коне семнадцатилетний Аршак Баратов отправился в первое неожиданное заграничное путешествие. Его подопечным оказался видный турецкий политический деятель. Последнее время он жил в эмиграции — то в Германии, то в Швейцарии. Теперь направлялся в Кабул, чтобы занять должность военного советника у афганского эмира.
Аршак ничего этого, конечно, не ведал. Знал лишь, что Джемаль-пашу принимали в самой Москве, и поскольку он едет в другую страну, то не надо из-за него раздражаться. А вот волноваться надо: ведь приказано доставить гостя в Кабул «без единой царапины». Ещё приказано — никакой агитации не разводить. Но без разговоров всё-таки не обошлось. И Аршак тут не виноват. Паша заводил их…
— Кто тебя учил афганскому языку?
— Сам.
— Как так сам? — Паша полуоборачивается.
Аршак шлёпает ладонью по лбу:
— Башка есть? Она и учила.
— Молодой, а хитрый, — улыбается турок.
Аршак укрощает вспышку своего темперамента, словно горячего рысака шенкелями. Молчит.
Вопросы продолжаются.
— Ты большевик?