Страница 32 из 82
«У него вдохновенные глаза, — подумала Сюзи, — и вид архангела, всегда готового обнажить меч и пострадать за правое дело».
— Непротивленец, — продолжал Майкл, — совсем не приемлет войну, а я ее приемлю: во время второй мировой войны я бы с радостью пошел в солдаты. Тогда агрессорами были Япония и нацистская Германия.
Питер приподнялся на локте, он смотрел, как набегающая волна закруглилась, а возвратная с каким-то всхлипом откатилась по отлогому песчаному скату. Отступая, она натолкнулась на встречную волну, та вздыбилась, поглотила ее, образовала гребень и с силой обрушилась на берег, белая сверху, сине-зеленая внизу. «Он совсем спятил, старик Майк, война во Вьетнаме его доконала, он уже не может думать ни о чем другом». Питер оперся руками на бедра, небрежно вытянул длинные ноги.
— Во всяком случае. — добродушно заметил он, — перед тобой эта проблема не стоит, ты работаешь в лаборатории, субсидируемой государственным ведомством.
Помолчав немного, Майкл ответил:
— Я думаю уйти из лаборатории и открыто поставить проблему, отказавшись принять повестку.
Питер живо повернулся к нему:
— Уйти из лаборатории! Но это же глупо! Ведь мы занимаемся интереснейшими вещами!
Майкл кивнул:
— Все, что мы делаем, захватывающе интересно, но мы работаем на войну.
— На войну? — удивилась Сюзи.
Майкл взглянул на нее и улыбнулся.
— Дельфинов, — сказала Сюзи, — можно использовать в мирных целях.
Майкл покачал головой:
— Да, можно и в мирных. Сюзи, — продолжал он, — я понимаю, что ты не сопоставляла эксперименты, о которых тебе тем не менее так же хорошо известно как и мне. В Пойнт-Мугу на дельфина надевают упряжь, после чего его тренируют: отпускают в открытое море и учат возвращаться к дрессировщикам. В Чайна-Лэйк дельфина учат отличать на корпусе корабля медную пластинку от алюминиевой. Мы же — гвоздь всей этой программы — пытаемся научить Фа говорить. Предположим, нам это удалось, к чему это приведет? К тому, что Фа отправят стажироваться сперва в Пойнт-Мугу, а потом для завершения образования з Чайна-Лэйк. После чего на него надевают упряжь, а это, Сюзи, солдатский ранец.
— И что же? — спросил Питер. — Что в этом плохого?
Майкл промолчал.
— В этом ничего плохого нет, — медленно ответил Майкл, — если война, в которой мы намереваемся их использовать, будет справедливой.
— А она таковой не будет? — с улыбкой спросил Питер. — Что же тебя заставляет так думать?
— Современное положение.
— Какое положение?
— Питер, — сказал Майкл, серьезно глядя на него, — просто невероятно, до какой степени ты невежда в современной политике! Ты все еще веришь в образ благородной Америки, побеждающей злобных нацисте а и громящей японских милитаристов.
Он помолчал и, сдерживая презрение, сказал:
— Теперь агрессоры — мы. Когда я говорю «теперь», — продолжал он через некоторое время, — не понимай это буквально. Американский экспансионизм, по сути, возник в начале века; мне нет нужды напоминать тебе о наших агрессивных войнах против Мексики и Испании.
— Слушай, Майк, — раздраженно перебил его Питер, — я, может быть, не такой уж невежда, как ты думаешь, в современной политике. И я готов согласиться с тобой: вероятно, наша экспансия и в самом деле одна из форм колонизации, но и в этом случае она, во-первых, неизбежна, а во-вторых, лучше, если это будем делать мы, чем русские или китайцы.
— Все это, — заметил Майк, — называется «политическим реализмом», и как раз во имя этого реализма Гитлер пытался покорить Европу.
— Ты сравниваешь нас с Гитлером! Ты отдаешь себе отчет в своих словах?
— Отдаю. То, что Гитлер, с его не такими уж большими возможностями, делал с откровенным цинизмом, мы, обладая колоссальными средствами, осуществляем во имя морали.
— Это неизбежно, — сказал Питер, схватив горсть песку и просеивая его меж пальцев. — Мы — самый богатый, самый сильный, лучше всех вооруженный, технически самый развитый народ.
— Это не аргумент, — твердо возразила Сюит.
Наступило молчание. Питер посмотрел на Сюзи, помедлил в нерешительности и продолжал:
— В конце концов мы несем цивилизацию народам, ответственность за судьбы которых мы берем на себя.
— Ничего подобного мы не делаем, — возмутился Майкл. — Мы ставим над ними кровавых диктаторов и держим эти народы в нищете.
— В нищете? — с иронией переспросил Питер. — А по-моему, мы их просто пичкаем долларами.
Майкл пожал плечами:
— Доллары идут правителям, а уделом народа остается нищета. Взгляни, что происходит в странах Латинской Америки. Наложив лапу на их сырье и наводняя их рынки нашими товарами, мы обрекаем народы этих стран на жалкое существование.
После довольно долгого молчания Питер насмешливо заметил:
— Майк, ты рассуждаешь как коммунист.
Майкл развел руками и брезгливо поморщился:
— И ты туда же.
Сюзи взглянула на Питера, затем вынула свою руку из его рук и встала на колени.
— Ты не имеешь права говорить так, — сердито сказала она.
Питер насупился и отвернулся.
— Да ведь я пошутил, — ответил он смущенно и раздосадованно.
— В том-то и дело, — укоризненно заметила Сюзи. — Разве нельзя поговорить серьезно?
— Прекрасно! — обиженным тоном воскликнул Питер. — Поговорим серьезно. Кто начнет?
— Я, — ответила Сюзи.
Наступило молчание. Потом Сюзи села между молодыми людьми, охватив руками колени. Питер, сжав губы, неотрывно смотрел на море.
— Майкл, — начала Сюзи, — предположим, ты не явишься на призывной пункт. Чем ты рискуешь?
— Пятью годами тюрьмы и десятью тысячами долларов штрафа.
— Практически ты жертвуешь карьерой ученого.
— Да.
— Какая от этого польза?
— Я доказываю, что война во Вьетнаме несправедлива.
— По-твоему, такое доказательство имеет значение?
— Думаю, что имеет. На людей всегда производит впечатление, когда они видят человека, готового пойти в тюрьму ради идеи.
— Ты не находишь, что все это несколько театрально? — спросил Питер.
— Театральность лишь усиливает впечатление.
Сюзи раздраженно покачала головой.
— Хватит об этом. Во всяком случае, театральность — мелочи, не главное. Майкл, — спросила она, — ты твердо решил?
— В принципе, да, но вот когда, еще не решил.
— Почему?
— Будет страшный скандал, а мне не хотелось бы причинять Севилле неприятности. Нужно, чтоб он успешно завершил эксперимент с Иваном, так как после этого он станет таким знаменитым и влиятельным, что я смогу делать все, что захочу, и скандал его не коснется.
— Ты говорил Севилле о своих планах?
— Нет. Севилла не чувствует, что Вьетнам и к нему имеет отношение. Но я убежден, что, как только я сяду в тюрьму, он задумается о вьетнамской проблеме.
— И станет сторонником твоих взглядов?
— Надеюсь. Понятно, если я выбираю тюрьму, то лишь затем, чтобы доказать, убедить. И не только Севиллу. Однако я должен тебе сказать, никого мне не хотелось бы до такой степени убедить, как его.
— Почему именно его?
— Да потому, что он — человек, который полон внутреннего света… И еще потому, что я его очень люблю, — как-то робко, вполголоса прибавил Майкл.
— Как по-твоему, — спросила Сюзи, — почему Севиллу не волнуют эти проблемы?
— Он не знает о них.
— Я полагаю, — вмешался Питер. — что он полный невежда в современной политике.
— Замолчи, пожалуйста, Питер, — попросила Сюзи.
— Я цитировал Майка. Я хорошо усвоил его лекцию.
— Я тебе лекции не читал.
— Нет, читал! В трех частях. С моралью в заключение.
— Питер! — крикнула Сюзи.
— О’кэй! — отвернулся Питер. — Раз я вам больше не нравлюсь, — равнодушно прибавил он, — пойду купаться.
Он вскочил, в несколько прыжков преодолел отделявшее его от воды расстояние и яростно нырнул з волну.
Через секунду он вынырнул и кролем поплыл в открытое море. Плыть, плыть до изнеможения, потом, открыв рот, пойти ко дну, короткое мгновенье агонии — и все будет кончено. Несколькими минутами ранее он был так счастлив, и вдруг — мгновение, несколько слов, и все потеряно. Нет, ему больше не хотелось думать; его тело скользило в воде, он отрегулировал дыхание и плыл кролем с какой-то механической размеренностью, но движение нисколько не облегчало мучительные боли в голове. Он потерял, потерял все, теперь он так же одинок и заброшен, как бездомный пес. Он снова увидел устремленные на него глаза Сюзи: «Замолчи, Питер!» Как будто она дала ему пощечину. Он чувствовал силу своих мышц и быстроту своего кроля, но, несмотря на здоровое тело, ощущал себя слабым, безвольным. Стыдясь, он подавил неудержимое желание заплакать. Неожиданно он с бешенством подумал: «Ну на кой черт мне этот Вьетнам и война! И кому нужно, если и я заставлю посадить себя в тюрьму? Что значу я, один против Соединенных Штатов и тех, кто ими руководит? Щенок, мнения которого не спросят, если захотят утопить. Я потерял ее, — думал он, — она меня презирает». Казалось, что голова вдруг раскололась надвое, боль отняла у него способность чувствовать, словно его оглушили. Он перестал плыть и повернулся лицом к пляжу. Майкл и Сюзи стояли, рядом с ними — Севилла, они махали ему руками. Увидев Севиллу, Питер почувствовал необыкновенное облегчение. Изо всех пи он поплыл к берегу. Прошли секунды, кто-то схватил его за руку, потом за шею. Это была Сюзи, ее лицо, покрытое искрящимися капельками, показалось над водой, и он, стоя в волнах, метрах в двадцати от берега, едва доставая ногами до дна, держал ее на руках, с тревогой вглядываясь в черты ее лица.