Страница 32 из 45
Понял бай: от Алдара-Косе ничего не утаишь. В досаде стал он перебалтывать черпаком воду в казане, приговаривая:
— Кипи, мой казан, шесть месяцев!
Услышав такое, Алдар-Косе не спеша разулся, поставил сапоги рядышком и, позёвывая, говорит:
— Отдохните-ка, мои сапожки, в гостеприимной юрте до следующего года!
До полуночи кипел казан. Шигайбай всё надеялся, что, доняв гостя голодом, выставит его как-нибудь из юрты. Но Алдар и не собирался трогаться с места.
В конце концов бай отчаялся.
— Эй, старуха, стели постель! Давно спать пора.
Все стали укладываться. Улёгся и Алдар, для виду крепко зажмурив глаза. А как только бай захрапел, он проворно поднялся, выудил из казана мясо, наелся досыта, потом кинул в казан кожаные штаны бая и как ни в чём не бывало снова растянулся на кошме.
Среди ночи всполошился бай, будит жену:
— Вставай! Сдаётся мне — уснул безбородый. Пока он дрыхнет, успеем съесть ужин. Пошевеливайся!
Заспешила байбише в потёмках, сняла казан, вытащила из него на деревянное блюдо штаны и подала мужу.
Бай с усилием откромсал ножом от штанов кусок побольше и затолкал в рот. Что такое? Жуёт он, жуёт кусок, и так жуёт и этак, а его и зубы не берут.
— Вот напасть, пропало мясо! — злится бай. — До того затвердело — не разгрызть. А всё из-за негодника Алдара!
Умаявшись, Шигайбай отодвинул блюдо и говорит жене:
— Светает. Поутру съезжу поглядеть стада. Напеки-ка мне в дорогу лепёшек. Хоть в степи, может, наемся.
Байбише достала спрятанное тесто и принялась за стряпню.
Через некоторое время бай шепчет:
— Готовы ли лепёшки, старая?
— Готовы, — отвечает байбише, — только горячи ещё, как огонь. Пусть поостынут.
Тут Алдар-Косе зачмыхал носом, закряхтел и перевернулся с боку на бок.
— Просыпается! — шикнул бай и стал второпях запихивать лепёшки за пазуху. Но только он сделал шаг к порогу, как Алдар-Косе вскочил на ноги и заслонил ему выход.
— Ты, кажется, куда-то собрался, дорогой бай? Благополучного тебе пути! — сердечно и ласково затараторил Алдар. — Наверно, и я сегодня двинусь в дорогу. Увидимся ли ещё когда? Обнимемся же по обычаю на прощанье!
И, не дав баю рта раскрыть, Алдакен обхватил его и стал тискать да прижимать.
Бай попытался было вырваться, да где там: гость точно арканом его скрутил. А лепёшки припекают да припекают бая. Не стерпел он и завопил:
— Ой, ой, пропал живот!
Отпустил его Алдар, и Шигайбай выкинул ему под ноги все лепёшки.
— На, бессовестный, хватай, жри эти поганые лепёшки!
Алдар-Косе и рад:
— Зря, бай, ругаешь с молитвой испечённый хлеб. Такие лепёшки хоть хану на стол!
Подобрал их, отряхнул и давай уплетать на полон рот. Позавтракал — и опять на бок. А бай ушёл из дому злой и голодный.
На другое утро снова бай стал готовиться к отъезду. Отвёл байбише за юрту, шушукаются:
— Налей, жена, в торсык айрана, да только так, чтобы безбородый пакостник не увидел. По дороге выпью, облегчу душу.
— Налить-то налью. А как унесёшь?
— Под халатом унесу, на шею торсык повешу…
Перешёптываются, и невдомёк им обоим, что Алдакен с закрытыми глазами видит, с заткнутыми ушами слышит.
Вот стала снаряжать старуха бая. Повесила мужу на шею полный торсык, запахнула на нём халат и подпоясала цветным платком.
— Езжай, бай! Пусть будут целы твои руки-ноги, пусть будет здоров твой скот!
А Алдар-Косе уж тут как тут. Выскочил из юрты и с ходу к баю:
— Прощай, любезный бай, прощай! Не стану больше стеснять тебя — уезжаю! Не поминай лихом! — И, схватив бая за обе руки, стал их трясти так, что бай задёргался, как от судороги. Мотается скупец из стороны в сторону, а айран под халатом булькает, плещется, льётся баю на грудь, течёт по штанам в сапоги.
— Пусти, — взмолился бай, — упаду!.. — И, кое-как высвободив руки, швырнул в Алдара торсык. — Пей, ненасытный, пей мой айран, чтоб тебе захлебнуться!
Алдар поймал на лету торсык, запрокинул голову и вылил себе в рот весь айран до последней капельки.
— Ой, мой бай, спасибо за угощение! Опять обкормил ты меня с самого утра. Придётся отложить отъезд. Не пускаться же в путь с набитым желудком. Пойду-ка отдохну в прохладной юрте!..
Прошло ещё несколько дней. Зверем смотрит Шигайбай на Алдара, осунулся от злости. Жалуется жене:
— Объел нас безбородый. Нет сил больше видеть его бесстыжую рожу. Злоба внутренности распирает. Да уж отомщу я ему за всё, будет помнить!
Алдар-Косе догадался, что бай затевает недоброе.
«Не сделал бы сквалыга по злобе чего моей лошади!» — думает.
И как только стемнело, он подобрался незаметно к лошадям и замазал навозом белую лысину своего коня, а на лбу лучшего байского жеребца мелом навёл точно такую же лысину.
«Если вздумает Шигайбай сделать вред, пусть несчастье на самого обернётся!»
Так оно и получилось.
В полночь бай выполз на четвереньках из юрты, дополз, оглядываясь, как вор, до коновязи, да и пырнул ножом под ребро лошадь с белой лысиной.
— Вот тебе, бесценный гость, моя отместка!
Вытер о траву нож, вернулся в юрту и затаился под одеялом. А чуть рассвело, поднял шум:
— Эй, проснись, безбородый лентяй! Беда! Вон старуха прибежала сама не своя: лошадь гостя, говорит, подыхает. Должно быть, напоролась на что-то острое, кровью исходит. И что ты за человек никудышный, совсем не глядишь за конём. Только и заботы у тебя, как бы пузо ублаготворить из чужого казана!..
Шумит бай, а сам в душе посмеивается.
Алдар сел на постели, зевнул во весь рот:
— Что взбеленился, бай? Чья там лошадь подыхает?
— Твоя, шалопут! Та, что с лысиной!
— Ну и пусть подыхает, — повалился снова Алдар. — Только имей в виду: если с навозной лысиной, то это, правда, моя лошадь, а если с меловой, то как бы это не твоя была…
Подозрительными показались Шигайбаю слова Алдара-Косе. Кинулся он к лошадям и увидел, что заколол своего любимого скакуна. Заголосил бай на всю округу, а винить некого.
Долго ещё гостил Алдар-Косе у Шигайбая. И всё это время он то и знай поглядывал на хозяйскую дочку — Биз-Бекеш. Понравилась ему расторопная быстроглазая девушка. И ей пришёлся по сердцу весёлый заезжий джигит.
Однажды, когда они остались наедине, Алдар сказал:
— Биз, пойдёшь ли ты за меня замуж?
Зарделась Биз-Бекеш, опустила глаза.
— На край света пошла бы за тобой, Алдакен! Опостылела мне эта тёмная юрта, эта скаредная жизнь. Только где ты добудешь калым, чтобы насытить жадность отца?
Обнял девушку Алдар-Косе:
— Завтра же увезу тебя отсюда, душа моя! Увезу без всякого калыма.
Настал новый день. Бай спозаранок, чтобы только не видеть ненавистного нахлебника, подался вон из дома.
Алдар-Косе догнал его и придержал за локоть:
— Бай, сегодня, правду говорю, уезжаю от тебя. Клянусь аллахом, не обманываю. Воротишься назад — просторно будет в твоей юрте. Выручи только меня напоследок, одолжи биз[11]. Надо в дорогу починить сапоги, а то совсем продырявились, портянки вываливаются…
Бай постоял, помолчал понурясь. А Алдар не отстаёт:
— Одолжи, бай, одолжи, пожалуйста, биз! Откажешь — поневоле придётся мне зимовать у тебя…
«Только этого не хватало!» — ужаснулся бай и, не глядя на Алдара, процедил сквозь зубы:
— Ладно уж, грабитель, иди к байбише, пусть даст тебе биз. Скажи — бай велел… Да сгинь поскорей с наших глаз, обирала!
— Ой, спасибо! Ой, спасибо! — запрыгал от счастья Алдакен и птицей впорхнул в юрту.
— Байбише, одевай дочку!
— Для чего это?
— Мы с баем договорились — беру за себя Биз.
— Пусть почернеет твой язык, вертопрах, — что врёшь? Да разве бай отдаст за такого голодранца единственную дочь?
— Не веришь моим словам, поверь своим ушам, байбише! — И, вытащив старуху из юрты, он закричал далеко ушедшему баю: — Бай, бай! Байбише не хочет исполнить твою волю: она не отдаёт мне Биз! Прикажи ей сам!