Мальвиль

– Нет, ты только погляди на этого кретина.

Но пока я наводил бинокль, пришелец уже отказался от своей затеи. Он подошел к товарищу. Сблизив головы, они, как видно, стали совещаться. Мне показалось, что они никак не договорятся. Судя по жестам высокого, который несколько раз указал в сторону дороги, я решил, что он предлагает уйти, а маленький намерен действовать дальше. Дальше – но как? Вот это-то и было неясно. Ведь не собирались же они вдвоем взять приступом Мальвиль.

Так или иначе, они, как видно, пришли к соглашению, потому что оба, один за другим, перебросили ружья на плечо. (Меня снова поразил вид их оружия.) Потом высокий подошел вплотную к палисаду и, сцепив руки под животом, подставил спину маленькому. Вот в эту самую минуту я и вспомнил слова Мейсонье, что у них нет никакой поклажи. Да ведь это же яснее ясного! Эти люди не одиночки. Они вовсе не собирались ни брать Мальвиль приступом, ни даже пробраться в него. Просто их целая банда, и, прежде чем напасть на нас, они выслали разведку, как накануне мы в Ла-Рок.

Я отложил бинокль и торопливо шепнул Мейсонье:

– Уложу того, что поменьше, а высокого постараюсь взять в плен.

– Это не по инструкции, – возразил Мейсонье.

– Я меняю инструкцию, – тотчас решительно отрезал я.

Я взглянул на него, и, хотя сейчас было не до смеха, я еле удержался, чтобы не расхохотаться. На лице нашего честного Мейсонье отразилась мучительнейшая борьба между уважением к инструкции и повиновением начальству. Я добавил прежним тоном:

– Ты стрелять не будешь. Это приказ.

И вскинул ружье. В оптический прицел «спрингфилда» я отчетливо различал розовое лицо непрошеного гостя: стоя на плечах своего товарища и уцепившись за край палисада, он вытягивал шею, стараясь заглянуть в щель. На таком расстоянии, да еще при оптическом прицеле, промахнуться трудно. И тут мне пришло в голову: этому парнишке, молодому, здоровому, осталось жить какую-нибудь секунду или две. Не потому, что он хотел перелезть через ограду-такого намерения у него не было, – но потому, что в его черепной коробке отпечатались сведения, полезные для нападающих. И вот этот-то череп пуля из «спрингфилда» сейчас разнесет, как ореховую скорлупку.

Парень медленно и внимательно изучал территорию, не подозревая, что все это уже бесполезно, что зря он пытается что-то запомнить, а я тем временем прицелился ему в ухо и выстрелил. Мне показалось, что его подкинуло вверх, потом он сделал отчаянный прыжок вниз и рухнул на землю. Его товарищ на миг застыл, потом повернулся кругом и помчался вниз по Мальвильской дороге. Я крикнул:

– Стой!

Он продолжал бежать. Я гаркнул во всю силу своих легких:

– Эй ты, верзила, стой!

И снова вскинул ружье. Но как раз в ту минуту, когда я прицелился ему прямо в спину, он, к моему величайшему изумлению, остановился.

– Сцепи руки на затылке, – крикнул я, – и подойди к ограде.

Он медленно подошел. Ружье по-прежнему болталось у него на ремне. Я не спускал с ружья глаз, готовый выстрелить при первом движении чужака.

Но ничего не произошло. Я заметил, что парень остановился в некотором отдалении от ограды, и понял, что ему не так уж весело глядеть на размозженный череп товарища. В эту минуту громко зазвонил колокол въездной башни. Я дождался, пока он умолкнет, потом крикнул:

– Стань лицом к скале и не шевелись.

Он повиновался. Я передал «спрингфилд» Мейсонье, взял у него карабин и быстро сказал:

– Держи его на прицеле, пока я к нему не подойду, а потом шагай к нам.

– Ты думаешь, их целая банда? – спросил Мейсонье, облизывая пересохшие губы.

– Уверен.

В эту минуту кто-то, кажется Пейсу, крикнул со стены въездной башни:

– Конт! Мейсонье! Вы живы?

– Живы.

Мне понадобилось не меньше минуты, чтобы спуститься с холма «Семи Буков» и подняться на противоположный склон. За все это время пришелец не пошевельнулся. Он стоял лицом к скале, сцепив руки на затылке. Я заметил, что ноги у него слегка дрожат. Снова голос Пейсу из-за ограды:

– Открывать?

– Рано еще. Я жду Мейсонье.

Я осмотрел незнакомца. Метр восемьдесят росту, густые черные волосы, судя по линии шеи – молодой. Сложением похож на Жаке, только потоньше. Крепкий, но стройный. Одет, как в наших краях одеваются по будням молодые фермеры: джинсы, сапоги с короткими голенищами, рубашка из шерстяной шотландки. Но на парне этот наряд выглядел щегольски, Да и во всем его облике было что-то щеголеватое. Даже в унизительной позе – я все еще велел ему держать руки на затылке – он умудрялся сохранять достоинство.

– Отбери у него оружие, – сказал я подошедшему Мейсонье.

Потом ткнул стволом своего ружья в спину пленника. И он сразу, не дожидаясь приказа, поднял руки, чтобы Мейсонье было легче снять через голову ремень его ружья.

– Боевая винтовка, – сказал Мейсонье с почтением. – Образца 36-го года.

Я вынул из кармана носовой платок, сложил его и обратился к пленнику:

– Сейчас я завяжу тебе глаза. Опусти руки.

Он повиновался.

– Теперь можешь повернуться.

Он обернулся, и я наконец увидел его лицо, правда, с повязкой на глазах. Щеки выбриты, маленькая бородка клинышком аккуратно подстрижена. Весь он какой-то опрятный, степенный. Но, конечно, надо бы увидеть его глаза.

– Мейсонье, – приказал я, – возьми оружие убитого, а также патроны, у него должен быть запас.

Мейсонье что-то проворчал. До сих пор он старался не глядеть на убитого, на его размозженный череп. Я тоже.

– Пейсу, можешь открывать.

Послышался скрип верхней задвижки, потом нижней, потом обеих поперечных. Затем щелкнул висячий замок.

– Тоже винтовка образца 36-го года, – сказал, поднимаясь с колен, Мейсонье.

Вышел Пейсу, поглядел на убитого, и его загорелое лицо побледнело. Он взял обе винтовки у Мейсонье.

– Это вы его из «спрингфилда» так отделали? – спросил Пейсу.

Мейсонье промолчал.

– Ты, что ли, стрелял? – спросил Пейсу, так как Мейсонье держал в руках мой «спрингфилд».

Тот отрицательно мотнул головой.

– Не он, а я, – раздраженно буркнул я.

Положив ладонь на спину парню, я подтолкнул его вперед. Пейсу запер за нами ворота. Взяв пленника за руку, я раза два повернул его кругом, а потом уже ввел в зону, где не было западней. Повторил этот маневр я раза три-четыре, пока мы не подошли к въездной башне. Пейсу и Мейсонье молча следовали за нами. Мейсонье не хотелось разговаривать после того, как ему пришлось обшарить карманы убитого, Пейсу – потому что я его оборвал.

На стене въездной башни два деревянных щита, закрывавшие амбразуры между старыми зубцами, были приоткрыты, я почувствовал, что оттуда за нами следят. Подняв голову, я приложил палец к губам.

Колен открыл ворота въездной башни. Дождавшись, чтобы он их запер снова, я выпустил руку пленника, отвел Мейсонье в сторону и шепнул ему:

– Отведи пленного в маленький замок, но не прямо, а немного попетляв, только смотри не увлекайся. Я иду следом.

Когда Мейсонье с пленником отошли на некоторое расстояние, я сделал знак Колену и Пейсу молча следовать за ними.

Обе старухи, Мьетта, Кати, Эвелина, Тома и Жаке спустились по каменной лестнице с крепостной стены. Я знаком приказал им молчать. Когда же они подошли ко мне, я шепнул:

– Тома с Мьеттой и Кати оставайтесь на валу. Эвелина тоже. Жаке, отдай свое ружье Мьетте. Ты пойдешь с нами. Мену и Фальвина тоже.

– А почему не я? – спросила Кати.

– Спрашивать будешь потом, – сухо сказал ей Тома.

Эвелина кусала губы, но молчала, не сводя с меня глаз.

– Да это же несправедливо, – яростно зашептала Кати. – Все увидят пленного! А мы нет!

– Вот именно, – подтвердил я. – Я не хочу, чтобы пленный увидел вас. Тебя и Мьетту.

– Значит, ты хочешь его отпустить? – живо спросила Кати.

– Если смогу, да.

– Еще того чище! – возмутилась Кати. – Отпустят, а мы его так и не увидим!

– Погляди лучше на меня! – сердито посоветовал я. – Тебе этого мало? Тебе надо еще кокетничать и с этим парнем? А он, между прочим, наш враг.