Страница 10 из 18
— А в чем? — горько спросила Скалли. Молдер молча нагнулся и поднял с пола какую-то бумагу. Повертев в руках, он осмотрел ее с разных сторон, а потом, держа ее в вытянутой руке, шагнул к Скалли.
Это было меню, которое они принесли вчера.
Поперек дурацкого изображения дурацкой русалки протянулся пульсирующий пунктир бурых капель обильно брызнувшей вчера крови. Странно: от этого убогое изображение приобрело некую завершенность. Русалке не хватало чего-то такого.
Руль-Всезнайка дорисовал свое оформление меню. Собственной кровью.
Четырнадцать часов назад мы с ним разговаривали, подумала Скалли. И он назвал нас реликтами, и увлеченно, пылко рассказывал о трюках Варнума. А ему каких-то двести минут оставалось до страшной смерти. И вот он теперь лежит. Никогда к таким вещам не сумею привыкнуть, никогда. — Идемте отсюда, — проговорил Молдер. — Пробу я взял. Тут — всё.
Мотель «Мост через залив»
11.43
Совершенно подавленные, они шли к закусочной мотеля, чтобы хоть как-то перекусить; голод уже давал себя знать. Утром они не успели проглотить ни крошки.
— До вскрытия я хотел бы… — говорил Молдер, пытаясь наметить хоть какой-то рационально выстроенный план действий в царящем вокруг безумии. Но фразу закончить он не успел. Они повернули за угол — и сразу увидели громадный, размером с салон небольшого автомобиля, наполненный водой котел, висящий над весело потрескивающим ярым костром; а над котлом, ярдах в полутора, яростно извивался, выкручиваясь из смирительной рубашки, подвешенный за ноги козлобородый псих. Скалли вздрогнула и остановилась. Ночной кошмар снова подступил вплотную.
Вода, похоже, начинала кипеть. Во всяком случае, на ней вдруг выскочило несколько пузырей.
Оказалось, в подвешенном состоянии высвободиться из тугих пут — плевое дело. Козлобородый, заметив агентов, весело оскалился и крикнул:
— Сколько из ваших знакомых могут выбраться из такой рубахи в три минуты?
— К счастью, ни одного, — ответила Скалли.
Рубашка уже была в левой руке козло-бородого; он с хохотом отшвырнул ее подальше, оставшись по пояс голым. Словно гуттаперчевый, на одном брюшном прессе он перегнулся так, что голова сравнялась со связанными ногами, потом вытащил из кармана кожаных блестящих штанов нож и, одной рукой схватившись за веревку, на которой висел, другой в одно движение ее разрезал. Ноги его рухнули вниз, едва не достав до булькающей воды; козлобородый несколько секунд суетливо посучил ими, извивая ступни так, будто в них вообще не было ни костей, ни хрящей, ни суставов — и обрезок веревки невесомо канул в котел. Еще несколько раскачивающих движений ногами — и козлобородый, изящно выпустив веревку, за которую так и продолжал держаться лишь одной рукой, минуя пасть котла, по дуге слетел на землю и, крякнув, оказался прямо перед Скалли и Молдером, завороженно следившим за его манипуляциями. Весь его облик говорил: ну, каков я? Вам такое и не снилось!
Скалли неприязненно отступила на шаг. Человек-змея, подумала она. Кто и в связи с чем это сказал: человек-змея?
И тут она вспомнила.
— Мы вчера обратили внимание на ваш трюк на похоронах, — вежливо сказал Молдер, глядя на целехонькую грудь коз-лобородого. — Это было не очень уместно, но в высшей степени профессионально.
Козлобородый оскорбленно выставил грудь.
— Доктор Мой Лоб — Все Пули Стоп не ставит трюков! — заявил он с апломбом, явно имея в виду себя. — Доктор Мой Лоб — Все Пули Стоп демонстрирует потрясающие возможности человеческого организма: выносливость к любой боли, высвобождение из любого узилища, регенерацию любых повреждений и так далее. Вам понятно?
От него пахло паленым. Видимо, пока он висел, порывы ветра время от времени подбрасывали пламя костра из-под котла вверх, и оно, вздуваясь, слегка подбадривало потрясающего доктора с его потрясающим лбом.
В руках козлобородого, как по волшебству, опять возникли гвоздь и молоток — на сей раз вполне скромных размеров, сильно уступавшие по внушительности адским железякам, которыми он пугал народ вчера. Он вставил острие себе в ноздрю, а потом, не моргнув глазом, в три размашистых удара молотком вогнал четырехдюймовый гвоздь себе куда-то в мозг по самую шляпку. Скалли и Молдер с совершенно одинаковыми выражениями на лицах следили за его действиями. Доктор Лоб опустил руки. В темном проеме его ноздри шляпка гвоздя виднелась отчетливо и на первый взгляд казалась всего лишь следствием легкой нечистоплотности.
— Вы, вероятно, из тех редких людей, нервные окончания которых не воспринимают боли? — с осторожностью спросила Скалли, инстинктивно опасаясь нарваться на отповедь типа той, которую схлопотал вчера Молдер от управляющего мотелем. Но доктор Лоб — Все Пули Стоп лишь саркастически усмехнулся:
— Это вы себе так говорите. Для внутреннего покоя. Я-то знаю, почем фунт лиха.
В его руке появились ржавые плоскогубцы — на сей раз Молдеру удалось заметить, что он просто вынул их из кармана сввих глянцево блестящих черных штанов.
— Скажите, — проговорил Молдер, — а эти ваши потрясающие эксперименты по демонстрации возможностей… вы ни над кем другим не пробовали устраивать?
— Вы что, больной? — вопросом на вопрос ответил доктор Лоб — Все Пули Стоп. — Я всегда предупреждаю зрителей, чтобы они ни в коем случае не пытались повторить на себе то, что я им показываю. Это способен проделывать только высококлассный профессионал, — он ухватился плоскогубцами за шляпку гвоздя, вставленным в ноздрю инструментом несколько ее растопырив. Скалли отвернулась.
— Позвольте, доктор, я вам помогу, — сказал Молдер. Доктор Лоб — Все Пули Стоп с готовностью опустил руки. Молдер перехватил у него плоскогубцы и очень бережно, буквально перестав дышать, извлек гвоздь. Все было без обмана; плоть, негромко и влажно похрустывая, с нежеланием выпускала проникший в ее глубины посторонний предмет. А когда операция завершилась, гвоздь действительно был на всю длину в крови.
— Благодарю, — по-королевски небрежно кивнув Молдеру, сказал доктор Лоб.
— Вот вы сказали: профессионал, — проговорил Молдер. — Где и как можно стать таким вот профессионалом?
— Ну, — величаво начал доктор Лоб — Все Пули Стоп, — родился я в Йемене, и уже там изучил некоторые основы. Потом много путешествовал, перенимал опыт факиров и йогов в Индии, славянских огне-ходцев, всяких там гуру… Существует масса древних искусств и методик.
Белесый клинышек его бороденки, удивительно нелепый и потешный, трепетал от ветра, как некое громадное мохнатое насекомое.
— Большинство людей ни черта не знает обо всем этом. Смотрят на меня как на чудо или чудовище. Что, по сути, одно и то же, нет? Вот вы все равно до сих пор смотрите на меня, как на шарлатана. Но: видите? На груди шрама нет. Даже следа нет. Но вы ведь должны помнить, как вчера хлестала кровь. А, вам все равно. Вы и глазам своим не поверите, если будете видеть то, что не укладывается в ваших позитивистских извилинах. Вот вы знаете, например, что с помощью китайской техники цигушань можно натренировать себя так, что, стоит вам захотеть, у вас яйца будут втягиваться прямо в желудок?
— Должен признаться, — ответил Молдер, — что, когда я с вами говорю или наблюдаю за вами, у меня это происходит то и дело.
Доктор Лоб — Все Пули Стоп удовлетворенно хохотнул. Скалли негодующе скривилась.
Вода в котле вдруг с шумом вздулась и лопнула. В котле встал во весь рост голый человек.
Он был не столько высок, сколько громаден. Он был гол. Он был весь разрисован ломаными линиями, и Скалли сразу вспомнился читанный в детстве — тогда у нее еще было хоть какое-то время читать беллетристику — «Человек в картинках» Брэдбери; хотя тут не было картинок, а лишь сложный и бессмысленный узор. И выражение лица атлета тоже было бессмысленным; он будто немного стеснялся чего-то, но было не понять, чего. Жмурясь и моргая, недовольно и немного беспомощно поглядывая на стоявших рядом людей и тут же отворачиваясь, он нерешительно посидел в начинающей закипать воде, потом, опершись узловатыми ладонями о край раскаленного котла, легко выпрыгнул из него. Его дыхание было совершенно спокойным, хоть он пробыл под водой никак не меньше десяти минут — примерно столько прошло с того момента, как Скалли и Молдер вывернули из-за угла ближайшего коттеджа.