Страница 84 из 122
Через четыре года уже император переоценил свои силы. Он назначил талантливого, но в то же время жестокого Линя чрезвычайным уполномоченным, что положило начало новому витку противостояния между правительствами двух стран со значительно более катастрофичными последствиями. Еще до вступления Линя в должность китайские представители власти начали массово сажать в тюрьмы местных опиумных контрабандистов, что привело к застою в торговле. В марте 1839 года Линь усилил давление, введя уголовную ответственность за любой незаконный товар для иностранных торговцев. Вскоре после этого Линь организовал публичную казнь китайских продавцов опиума на глазах у шокированных европейцев. После этого он арестовал всех иностранцев (англичан, американцев, французов и парсов) на территории их факторий на несколько недель, пока они не согласились отдать более 20 000 ящиков опиума. Иностранцев отпустили только после того, как люди Линя уничтожили весь этот груз.
Новый британский торговый управляющий, Чарльз Эллиот, был ранее капитаном Королевского флота, патрулировал воды у побережья Западной Африки, борясь с работорговцами (в какой-то момент он занимал должность «защитника рабов»). Убежденный кальвинист, осуждавший опиум, он умел отделять убеждения от обязанностей по службе. Он успокоил находившихся в отчаянном положении торговцев, возместив им стоимость конфискованного опиума. Это действие вовлекло в конфликт правительство Британии.
Достаточно было одной искры. Через несколько месяцев в августе 1839 года после того, как пьяный английский матрос убил местного крестьянина, Линь запретил поставки воды и продовольствия британским военным судам и потребовал выдачи моряка. Эллиот отказал и отдал обвиняемого под суд присяжных, состоящий из торговцев. Приговор ограничили штрафом и шестью месяцами заключения с отбыванием срока в Англии. Когда матрос прибыл на родину, его сразу же освободили, так как присяжные (среди которых был и Джеймс Мэти-сон) были подобраны не в строгом соответствии с законом.{514} Четвертого сентября, примерно в полдень Гутслав по приказу Эллиота доставил письмо капитанам двух китайских джонок в Цзюлуне. В письме было сказано, что если в течение тридцати минут припасы не будут доставлены, джонки будут потоплены. Англичане не получили ни пищи, ни воды, и военный корабль «Воляж» потопил суда. В ответ Линь навсегда запретил торговлю с Британией и дал приказ сжечь английские корабли.
Тем временем Джардин и другие ветераны блокады кантонских факторий, устроенной Линем, сумели вернуться в Англию. По прибытии они подали прошение в кабинет вигов, премьер-министру лорду Мельбурну, чтобы от китайцев потребовали извинений и более «равноправных» отношений с открытием для Запада нескольких портов. Донесения от Эллиота, чья гордость и репутация пострадала от действий Линя, также рекомендовали жесткую политику в отношении Китая.
Джардин и его соратники предлагали подкрепить их требования действиями военно-морских сил. Осталось лишь решить проблему финансирования войны. Военный министр Томас Бабингтон Маколей поддержал просьбу: чтобы заставить китайцев выплатить репарации, Мельбурн направил в зону конфликта группу боевых кораблей с несколькими тысячами моряков на борту. Экспедиция достигла Китая в июне 1840 года.
Началась первая опиумная война. Она продолжалась до 1842 года, когда был заключен позорный Нанкинский договор. Согласно ему англичане получили денежную компенсацию, была прекращена монополия факторий, уменьшены китайские налоги на экспорт и импорт, открыты Кантон и еще четыре порта (Шанхай, Амой, Фучжоу и Нинбо). В этих портах англичане получили право экстратерриториальности (иммунитет к китайским законам) и подчинялись британским консулам.
Продолжение импорта опиума негласно подразумевалось обеими сторонами. По сей день национальное самосознание китайцев страдает от унижения, нанесенного Нанкинским договором. Американцы неоднократно слышали, что это не лучшим образом скажется на китайско-американских отношениях и в XXI веке.
Кроме того, Англия получила постоянную колонию. Мэтисон давно засматривался на Формозу, но Джардин из Лондона писал ему в ответ, что этот остров был слишком велик для усмирения, и голосовал за порт Нинбо. Ни один из них не добился своего: Эллиот как бывший морской офицер очень хотел заполучить превосходный порт Гонконг. Именно его пожелание и было вписано в договор. Еще до заключения договора Мэтисон перенес штаб-квартиру фирмы в Гонконг, положив начало совместного пути к процветанию как острова, так и своего предприятия.
Эллиот, несомненно, был не единственным англичанином, которого терзали этические сомнения в отношении торговли опиумом. Англиканская церковь и оппозиция — тори под руководством Роберта Пиля возглавили движение против этого бизнеса. Наиболее ярым сторонником запрета был тридцатилетний член парламента Уильям Гладстон, сестру которого погубило пристрастие к опиуму. Когда Пиль прибыл в 1840 году в парламент, чтобы осудить нападение на Китай, юный Гладстон произнес страстную речь в палате общин, что принесло ему публичную известность. Пройдут десятилетия, и он четыре срока проведет в должности премьер-министра.
Для большей части Англии середины XIX века опиум оставался благом — лекарством от колик у детей и от страданий старости для пожилых леди. Попытка ввести запрет на опиум была подавлена консорциумом китайских торговцев и их союзников в Лондоне во главе с Джардином. Историк Хейнс называл этот союз «большим опиумом».{515},[62]
После первой опиумной войны трафик наркотика стал расти еще быстрее. В 1845 году генеральный аудитор новой колонии (Гонконга) отметил, что в любое время дня и ночи 80 клиперов везут опиум в Китай или чай из Китая, и четверть из них принадлежит «Джардин, Мэтисон». Постепенно «Джардин, Мэтисон» стала объектом пристального внимания растущих антиопиумных настроений в Англии.
В действительности, Джардин и Мэтисон были довольны незаконностью торговли и очень боялись легализации, которой периодически добивались китайцы. Это открыло бы рынок для конкуренции «людям с малым капиталом».{516} Их страхи были обоснованы. В 1858 году по Тяньцзиньскому договору (в завершении второй опиумной войны) китайцев вынудили легализовать опиум (кроме того — открыть еще десять портов, выплатить репарации и передать англичанам Цзюлун). Легализация торговли означала, что теперь кто угодно мог приобрести мальву в Бомбее, погрузить ее на одно из новых судов «Пенисулар энд ориентал стим нэвигейшн компани» и продать ее в Гонконге. Через несколько лет «Джардин, Мэтисон» была вытеснена из опиумной торговли такими людьми, как бомбейский торговец Давид Сассун, по происхождению — еврей из Багдада. Сассун хорошо знал порядок ведения дел в Индии, его семья обладала обширными деловыми связями. Легализация позволила ему перехватить контроль за торговлей у представителей «старой» английской провинциальной торговли. В опиумном бизнесе Сассун заключил договора со многими индийскими торговцами, в том числе и с наследниками Джиджибоя.
Выход «Джардин, Мэтисон» из опиумного бизнеса оказался для них благом, так как вынудил компанию к переменам. Импорт опиума достиг пика (примерно 100 000 ящиков в год) к 1880 году.{517}
Общественные этические нормы могут стремительно меняться. Например, в 1600 году даже самые просвещенные европейцы не видели ничего дурного в торговле черными рабами. В 1800 году немногие европейцы (да и китайцы) винили Великобританию за экспорт опиума в Китай. И не стоит забывать, что табак (который вызывает не менее сильную зависимость, чем опиум, и сгубил куда больше народу) и по сей день агрессивно продается по всему земному шару корпорациями — наследниками Уильяма Джардина и Джеймса Мэтисона.
62
Разногласия случались даже в этой фирме. В 1849 году Дональд Мэтисон, владевший фирмой вместе со своим дядюшкой, выразил протест против этой торговли. См.: Trocki. P. 163; Peter Ward Fay. «The Opening of China», in Maggie Keswick, ed. The Thistle and the Jade (London: Octopus, 1982). P. 66-67.