Страница 29 из 122
Какими бы ни были дипломатические и межкультурные достижения Чжэн Хэ, он почти не добился экономических успехов, хоть и бросил на достижение своей цели большую часть древесины, мощностей верфей и военных сил. Самый ценный и известный груз флота имел лишь символическое значение: несколько африканских жирафов, полученных в дань от арабских и индийских правителей. Звери были оценены не только из-за своей экзотической грации, но также потому, что китайцы поверили, что перед ними животное цилинь. Это мифическое животное обладает рогом единорога, копытами лошади, головой волка, хвостом быка и телом оленя и появляется лишь во времена мира и благоденствия. Другим даром из Малакки, пленившим китайцев, были странные предметы из прозрачного стекла, которые увеличивали размер написанного — почти наверняка первые очки, которые недавно изобрели в Венеции.{165}
К сожалению, большая часть груза — экспорт (фарфор и шелк); и импорт (пряности, драгоценные камни, шерстяные ткани и ковры) — проходила через склады евнухов Чжэн Хэ, которые контролировали большую часть морской торговли страны. После смерти Чжу Ди в 1424 году евнухи и конфуцианские бюрократы-ксенофобы сошлись в борьбе за власть. Победа конфуцианцев положила конец великой китайской эпохе открытий. Чжэн Хэ умер во время седьмого плавания. В июле 1433 года вернулась и стала последней экспедиция по реке Янцзы, других за ней не последовало.
За несколько поколений китайцы дали зачахнуть своему военному и торговому флоту. В 1500 году по императорскому указу постройка судна с количеством мачт более двух каралась смертью. В 1525 году другой декрет запретил постройку любого океанского судна. При отсутствии военного флота расцвели пираты. В середине XVI века японские мародеры-вако так запугали побережье Китая, что по сей день женщины в провинции Фуцзянь прячут свои лица под синими шарфами, служившими изначально для того, чтобы спрятаться от похотливых взглядов иноземных разбойников.{166}
Недавно путешествия Чжэн Хэ попали в фокус альтернативной истории. В книге «1421 год: когда Китай открыл мир» отставной капитан английской подводной лодки Гэвин Мензис предположил, что группа кораблей, отделившаяся от шестой экспедиции Чжэна Хэ, посетила Америку (а также Австралию, Новую Зеландию, атлантический берег Бразилии и острова Зеленого Мыса). Его изыскания, по большей части, серьезные исследователи морской истории всерьез не принимают.[14]
Сегодня, когда Китай стремится более гибко использовать свою новообретенную военную и экономическую силу, он использует путешествия Чжэна Хэ в качестве иллюстрации для остального мира, что китайская внешняя политика исторически была мягкой и миролюбивой, предпочитая не обращать внимания на детали — похищения и убийства тех, кто отказывался оказывать почтение имперской власти. Например, в первой экспедиции Чжэн Хэ убил более 5000 пиратов в Малаккском проливе. Их предводитель был возвращен в Китай, предстал перед императором и был обезглавлен. Позже Чжэн Хэ схватил и привез домой правителей Шри-Ланки, Палембанга в Восточной Суматре и Семудеры (около современного Банда-Ачеха) и при всякой возможности применял военную силу.{167}
Васко да Гама и Чжэн Хэ разминулись всего на 65 лет. Можно только вообразить, что случилось бы, если бы первый европеец, посетивший Индийский океан, обнаружил там «корабли-сокровищницы», самый маленький из которых башней возвышался бы над ничтожными португальскими каравеллами. К счастью для португальцев, прихотливая ветреница история избавила их от такого унижения. Когда Васко да Гама рассекал волны Индийского океана, единственная сила, способная его остановить, уже покинула сцену.
20 апреля 1511 года Томе Пиреш, аптекарь (потому понимавший толк в редких пряностях), отплыл из Лиссабона на поиски своей удачи в Индии. Он так и не вернулся на родину, так как был назначен первым официальным послом Европы в Поднебесную, где и умер в плену в возрасте 70 лет. Его история могла бы так и остаться нерассказанной, если бы один португальский исследователь, посетивший Французскую Национальную библиотеку в 1930-х, не наткнулся бы на «Парижский Кодекс». Эта книга содержала, среди прочего, «Suma Oriental» Пиреша, отчет о его путешествиях. Он описывает рыночную торговлю Индийского океана до того, как она исчезла под сапогами европейцев, и дает нам шанс кинуть последний взгляд на самобытный мир азиатской коммерции.
В то время основная ось азиатской торговли проходила через обширный гуджаратский порт Камбей (примерно на 60 миль к югу от современной индийской метрополии Ахмадабад), сортировочный пункт для индийского текстиля и европейских товаров, движущихся в Малакку. Там их обменивали на редкие пряности, китайские шелка и фарфор.
Пиреш описывает широкую дельту реки Махи, на которой стоит Камбей, протянувшей «две руки; одой рукой она указывает на Аден, а другой — на Малакку».{168} Хотя в Камбее правили мусульмане Моголы, внешняя торговля находилась в руках индусских торговых каст:
Нет сомнения, что эти люди снимают сливки с торговли. Они понимают толк в коммерции. Они столь полно погрузились в ее звуки и гармонию, что Гуджараты говорят, что любая агрессия, связанная с торговлей, простительна. Повсюду гуд-жаратские порядки… Эти люди упорные, скорые на торговлю. Они ведут счета числами, как у нас, и такими же, как у нас, записями… В Камбее есть и купцы из Каира, и множество хорасанцев и гилянцев из Адена и Ормуза, все они прибыльно торгуют в морских городах Камбея… Те из наших, кто желает быть приказчиком и агентом, должны поехать туда и учиться, потому что коммерция — это отдельная наука, и благородное упражнение в ней не повредит, а лишь весьма поможет.{169}
Португальцы XVI века были, наверное, самыми отъявленными шовинистами среди незваных гостей с Запада, прибывших в Азию и обе Америки. Замечание Пиреша, что его землякам есть чему поучиться у язычников Гуджарата, многое говорит о масштабах и хитроумии местной азиатской торговли.
Пиреш проработал в Индии не более девяти месяцев, прежде чем португальский повелитель Востока, Афонсу де Альбукерки, отправил его в Малакку, которая только что перешла к португальцам. Ко времени его прибытия Малакка была относительно молодым городом, туземные корни которого проглядывали сквозь чуть более чем столетие португальского завоевания. Около 1400 года индусский султан Парамешвара, местный правитель суматрского города Палембанг (на полпути между современным Сингапуром и Явой) бросил вызов индусскому правителю яванской империи Маджапахит и был вынужден бежать на север к Сингапуру. После завоевания Сингапура Парамешвара осел в Малакке, которая получила свое название от малайского слова «малака», что означает «скрывшийся беглец».{170}
Маджапахиты под ударами мусульманских анклавов Явы и Суматры, разрываемые изнутри раздорами и коррупцией, теряли свое положение. Парамешвара оказался на своем месте в нужное время: умелый, настроенный на коммерцию и обладающий бесчисленными связями среди местных и иностранных торговцев в Палембанге и за его пределами. Более того, он теперь контролировал удобный естественный порт вне досягаемости раздоров Явы и Южной Суматры, но еще влияющий на пролив. То, что Парамешвара сконцентрировал свои торговые усилия на проливе, не было случайностью — он был одним из последних в роду князей морской империи Кривиджая. Из столицы в Палембанге эта империя некогда правила большой частью Суматры, Явой и Малайским полуостровом. Ее богатство и власть покоились на контроле над местной и внешней торговлей через пролив.
14
Gavin Menzies. 1421: The Year China Discovered America (New York: Morrow, 2003). Проницательную критику тезисов Мензиса см.: Robert Finlay. «How Not to (Re)Write World History: Gawin Menzies and the Chinese Discovery of America». Journal of World History. 15:2 (June 2004). P. 229-242. Резюме: «…основано на мешанине расхожих рассуждений, странных предположений, искаженных источников и небрежных исследованиях. На самом деле описанные путешествия не имели места».