Страница 23 из 41
Он без устали бродил по боковым улицам Бродвея, прижав к уху транзистор, висящий на плече. Как ни странно, Джо чувствовал себя в относительной безопасности, погрузившись в невидимый мир радиоволн. Больше всего он любил слушать разговорные программы и частенько вмешивался в них.
«Итак, вы утверждаете, — гнусил бесполый голос, — что Вселенная произошла из ничего?» «Отнюдь, — напыщенно и раздраженно отвечал старик, — это бы противоречило законам природы. Я имел в виду феномен духа…»
— А я, джентльмены, — вмешался Джо, — имел в виду вас обоих. Сейчас вы узнаете, кто тут хозяин. — Щелчок. Джо переключил волну.
«Люди, — бубнил слабый старческий голос, — когда вас скрутит очередной приступ ревматизма или ишиаса, или вы просто почувствуете, что стареете, не отчаивайтесь. Подумайте тогда о тех, кто в нашем прекрасном обществе не может даже дожить до старости». «Однако, — откликнулся голос, сладкий, как сироп. — Ну и советы вы даете, хоть караул кричи. Как думаете, парни, ваши прабабки смогут этим утешиться?»
— Да уж вряд ли, — заорал Джо сквозь аплодисменты. — А я вот чего у старичка хочу спросить. Ты небось свою старушку уже давно по-другому утешать разучился, так теперь и пудришь ей мозги про старость. А пошли тебе Бог силушку, глядишь, иначе бы запел?
Ну и в том же духе.
Однажды в закусочной его облили соусом — на бежевой замшевой куртке осталось безобразное пятно. Джо стал думать, как бы избавиться от этой неприятности, и не придумал ничего лучше, чем достать еще соуса и намалевать поверх пятна какую-нибудь картинку. Он дошел до того, что своровал соус из закусочной и пронес в мужской туалет. Но не сумел выбрать, что же нарисовать. От своей нерешительности Джо расстроился и пробыл в таком состоянии до вечера. И так было все чаще — мозг погружался в какое-то затмение.
Сентябрьским вечером Джо выставили из гостиницы — земля ушла из-под ног.
— Не волнуйтесь, вещи в камере хранения, — сообщил ему администратор о судьбе черно-белого чемодана из лошадиной шкуры. — Когда заплатите по счету, мы вам обязательно их вернем.
Джо попытался поторговаться и даже предложил администратору взять вещи, но только вернуть сам чемодан и письма Салли, которые она присылала ему в армию.
— Нет, — отказался тот. — Мы храним все вещи, такой у нас порядок.
Теперь Джо ломал голову, где бы заночевать. Но это было не главным. Больше всего он страдал от разлуки с чемоданом.
Джо пошел на подземную стоянку машин для проката у Таймс Сквер. Он хотел понять, на самом ли деле все случилось так, как случилось, или это очередной мираж. Для этого надо было посмотреть в глаза отражению. И один взгляд, брошенный в автомобильное зеркальце, взбодрил его.
«Ладно, ковбой, — успокоил он парня, таращившего отупевшие глаза из Зазеркалья. — Хватит киснуть. Знаешь, что надо делать?»
Джо кивнул сам себе.
«Знать-то знаю, а вот как?»
«Чемодан обратно хочешь?»
Он снова кивнул.
«Ну, так действуй!»
ГЛАВА 9
Местные педики обычно толкались на углу Восьмой Авеню и Сорок второй улицы. У каждого были свои маленькие хитрости в обращении с клиентами, но, в сущности, все сводилось к одному: и мысли, и манеры, и взгляды, в общем, все поведение играло на «захват» клиента, пробуждение его интереса и извлечение максимальной выгоды. Здесь важно было завязать разговор, что-то сказать, а о чем-то промолчать, знать, когда можно поторговаться, а когда и нет.
Джо в этой «науке» был полным профаном, даже не знал, как начать, и вдобавок не мог сосредоточиться; ему было противно, он догадывался, что этот вечер — лишь начало долгого падения вниз.
Сознание того, что успех в этом деле для него куда хуже неудачи, свинцом давило голову, парализовало мозг.
Но чемодан надо было вернуть любой ценой.
Стоя у витрины аптеки, Джо старался убедить себя, что чемодан и письма — сущая ерунда, ничего не значащая безделица.
С письмами вроде получилось. Он столько раз их перечитывал, что давно выучил наизусть, извлек из них весь запас душевности. Теперь это были просто мертвые листки бумаги.
Но чемодан — совсем другое дело. С тех пор как его изъяли в отеле, Джо готов был за него полцарства отдать. Он попытался разобраться, с чего бы это. Мысленно он раскрывал чемодан и заглядывал внутрь. Там было пусто и темно, но именно это и придавало чемодану такую ценность. Ведь в этой загадочной, теплой и уютной пустоте можно было жить: Джо в мечтах проскальзывал в нее и захлопывал крышку над головой. Темноту населяли запахи, и постепенно он научился их различать: сначала запах лошадиной шкуры, потом навоза, а за ним — все запахи ранчо, где он мальчишкой бывал по воскресеньям. Тут вспоминались шоколадные конфеты, жевательный табак, Рио-Гранде, сумочка Салли, чей-то старенький «форд». Невероятно, но чемодан, купленный в Хьюстоне несколько месяцев назад, собрал всю эту прелесть воедино. И не было в мире ничего важнее, чем получить его обратно, снова держать в руках.
Джо маялся на углу уже два с лишком часа, но заговорить решился только с двумя клиентами. Он сразу же выкладывал им про чемодан, а те ничего не понимали, пугались и тут же теряли интерес к Джо.
А может, их пугала слишком большая сумма, которую Джо задолжал в отеле, — двадцать семь долларов. Джо уже был готов сбавить цену, но тут ему попался толстый, очкастый, перепуганный старшеклассник лет семнадцати.
К немалому удивлению Джо, он согласился выложить всю сумму. Джо испытал одновременно и отвращение, и облегчение — в конце концов хоть что-то стало ясно, однако подозрительно поинтересовался:
— А откуда у тебя, сопляка, такие деньги?
— Мамочка дала, — ответил тот.
Паренек с учебниками под мышкой вел ковбоя по кварталу с выразительным прозвищем «Адова кухня» минут пятнадцать. Там, по его словам, он знал «одно местечко». Они свернули на боковую улочку за Десятой Авеню и вошли в большой жилой дом.
На нижних этажах воняло так мерзко, словно в каждой квартире выжившие из ума старухи варили зелье из кошачьей мочи. Но уже на пятом этаже зловоние уступило место чистому воздуху, мягкому и по-сентябрьски свежему. Они вышли на крышу. Стоял чудный вечер, луна лила на Землю свой янтарный свет. Там, на крыше, и совершилось поспешное и постыдное действо, во время которого Джо старался думать о чем-то другом. А потом толстого паренька стошнило прямо на сапоги Джо.
— Малыш, мне чертовски жаль, что тебя от этого рвет, но ничем помочь не могу. Ну, выкладывай деньги, как договаривались, — потребовал Джо.
— У меня нет денег, я соврал. Что вы теперь со мной сделаете? — залепетал парнишка.
Джо еле сдержался, чтобы не врезать ему по морде.
— Выворачивай карманы! — скомандовал он.
Школьник выполнил приказ с каким-то сладострастным пылом. Подчиняться чужой воле ему, казалось, нравилось гораздо больше, чем то, что произошло раньше. В карманах не нашлось ничего мало-мальски стоящего: потертый дешевый бумажник с семейными фотографиями, грязный носовой платок, два жетона на метро — вот и все. Однако Джо приметил часы на руке.
— Сколько стоит эта штука?
Парень перепугался до смерти и захныкал.
— Я не могу прийти домой без часов, их мамочка мне подарила в день рождения. Она умрет, если я приду без часов, честно, умрет, а потом убьет меня! — Толстяк плюхнулся на колени. — Только не часы! Вот книги, возьмите, пожалуйста!
Джо повернулся и пошел, но даже на лестнице до него доносилось хныканье: извините меня, ну, пожалуйста, честно, мне жаль, что так получилось…
Джо ему поверил.
Долгое время Джо брел, куда глаза глядят. Ему хотелось побыть одному, но в Нью-Йорке это почти невозможно. И за одиночество здесь приходится платить.
В конце концов он двинулся в западном направлении, ибо помнил, что там есть река. И связана эта река с другими реками, так что можно плыть, плыть, плыть и добраться до самой старушки Рио-Гранде. Джо мечтал посидеть на бережку, поболтать ногами в воде. Но он все шагал и шагал, пока не стало ясно, что река отгорожена складами пароходных компаний — до воды не дойти. Он побрел на юг под эстакадой, очень скоро пришел на стоянку, забитую грузовиками, нырнул в этот лабиринт и, приметив грузовик с откинутым бортом, залез в него. Сначала он вообразил, что поехал, и заболтал ногами, сидя на краю кузова, потом улегся на дно и стал смотреть в небо. Насмотревшись, стащил сапоги и понюхал их — насквозь пропахли потом. И он понимал, что так и будет, пока не настанут лучшие времена.