Страница 45 из 55
— Можно еще чашечку кофе? — попросила Молли. — Мне так холодно. — Она уже не могла сдержать дрожь. — Эта сырость просто невыносима.
— Давайте вернемся в дом, — предложила Бет Конгросян. — Да, вам трудно привыкнуть к здешней погоде. Я это прекрасно понимаю. Я не забыла, каково было нам самим, когда мы сюда перебрались.
— Плот родился не здесь? — спросил Нат.
— Нет. Из-за него мы и вынуждены были сюда переехать.
— Разве правительство не взяло бы его под опеку? Оно же открыло специальные школы для жертв радиации.
Нат решил не употреблять точный термин, который звучал как «радиационные мутанты».
— Мы решили, что здесь он будет более счастлив, — сказала Бет Конгросян. — Большинство их — горбатиков, как они сами себя называют, — живет здесь. Они собрались здесь за последние два десятилетия практически со всех частей света.
Бет Конгросян распахнула дверь, и все четверо окунулись в сухое тепло старинного дома.
— Он в самом деле прелестный малыш, — заметила Молли. — Такой милый, такой восприимчивый, несмотря на… — Она запнулась.
— Несмотря на челюсть и неуклюжую походку, — закончила миссис Конгросян, — которые еще полностью не сформировались. Это начинается в тринадцать лет.
Она пошла на кухню и поставила воду для кофе.
«Странно, — подумал Нат Флайджер, — и что же это мы собираемся привезти из этой поездки? Совершенно не то, что мы с Лео намечали. И весь вопрос: хорошо ли это будет раскупаться?»
Милый голосок Аманды Коннерс, неожиданно раздавшийся в интеркоме, привел доктора Эгона Сьюпеба в состояние растерянности. Он как раз изучал расписание приема пациентов на завтра.
— Вас кое-кто хочет видеть, доктор. Мистер Уайлдер Пэмброук.
Уайлдер Пэмброук! Доктор Сьюпеб тут же напряженно выпрямился, не поднимаясь со стула, и непроизвольно отложил в сторону журнал регистрации. Что нужно в такое позднее время этому высокопоставленному полицейскому? Доктор инстинктивно насторожился и произнес в интерком:
— Одну минутку, пожалуйста.
«Неужели он заявился сюда, чтобы наконец закрыть мой кабинет? — подумал Эгон Сьюпеб. — Тогда я, должно быть, уже принял, сам не догадываясь, того, особого пациента. Того пациента, ради обслуживания которого я существую. Вернее, для необслуживания. Человека, с которым я должен был потерпеть неудачу…»
От таких мыслей пот выступил у доктора на лбу.
«Значит, заканчивается моя карьера, — подумал он. — И меня ждет судьба всех остальных психоаналитиков СШЕА. И что мне делать дальше?»
Некоторые из его коллег сбежали в коммунистические страны, но в материальном смысле, конечно, они там ничего не нашли. Некоторые эмигрировали на Луну и на Марс. А немногие — хотя таких «немногих» на самом деле оказалось удивительно много — попросились на работу в «АГ Хеми», организацию, которая в первую очередь была виновата во всех их бедах.
«Я слишком молод, чтобы уходить на пенсию, и слишком стар, чтобы учиться новой профессии, — с горечью подумал Сьюпеб. — Так что фактически мне ничего не остается. Я не могу продолжать свою деятельность, но не в состоянии и прекратить ее. Вот где настоящее раздвоение, то состояние, которое так свойственно большинству моих пациентов».
Теперь он ощущал куда более сильное сострадание к ним и понимал, какой сложной становилась их жизнь.
— Попросите комиссара Пэмброука, — сказал он Аманде.
В кабинет медленно вошел высокопоставленный энпэшник с тяжелым взглядом и сел напротив доктора Сьюпеба.
— Эта прекрасная девушка, что сидит у вас в приемной… — Пэмброук облизал губы. — Мне бы хотелось знать, что с нею будет. Возможно, мы…
— Что вам нужно? — спросил Сьюпеб.
— Ответ. На вопрос.
Пэмброук откинулся на спинку стула, достал золотой портсигар — антикварную вещицу прошлого столетия, — щелкнул зажигалкой, тоже антикварной. Затянувшись, уселся поудобнее, закинул ногу на ногу. И продолжил:
— Ваш пациент, Ричард Конгросян, обнаружил, что способен дать сдачи.
— Кому?
— Своим угнетателям. Нам, разумеется. И любому другому, кто появится в той же роли. Вот это мне и хотелось бы выяснить. Я хочу работать с Ричардом Конгросяном, но должен защитить себя от него. Честно говоря, я его боюсь, причем боюсь больше, чем кого бы то ни было на свете. И я знаю почему — я воспользовался аппаратом фон Лессингера и прекрасно себе представляю, о чем говорю. Что является ключом к его мозгу? Какие мне принять меры, чтобы Конгросян был… — Пэмброук, жестикулируя, нашел нужное слово, — …надежнее, более предсказуемым? Вы понимаете. Мне, естественно, совсем не хочется, чтобы в одно прекрасное утро, когда мы слегка повздорим, он схватил меня и загнал на шесть футов под землю.
Лицо его было бледным, сидел он теперь, напрягшись всем телом.
— Теперь я знаю, кто тот пациент, которого я дожидаюсь, — сказал после паузы доктор Сьюпеб. — Вы лгали о неудаче, которая должна меня постигнуть. Фактически я вам жизненно необходим. А пациент душевно здоров.
Пэмброук пристально на него поглядел, но ничего не сказал.
— Пациент этот — вы сами.
Через некоторое время Пэмброук кивнул.
— Это совсем не дело государственной важности, — сказал Сьюпеб. — Все было организовано по вашей собственной инициативе. И не имеет отношения к Николь.
«По крайней мере, впрямую», — подумал он.
— Будьте поосторожнее. — Пэмброук достал свой служебный пистолет и небрежно положил его себе на колени, однако рука его оставалась рядом с оружием.
— Я не смогу объяснить вам, как управлять Конгросяном. Я и сам не могу его контролировать, как вы могли в этом убедиться.
— Но вы должны знать, как это сделать, — сказал Пэмброук, — именно вы должны знать, смогу ли я работать с ним. Вы ведь знаете о нем столько, сколько не знает никто другой.
Он смотрел на Сьюпеба в упор, взгляд его немигающих глаз был ясен, и в них жило ожидание.
— Вам стоило бы рассказать мне, какую работу вы ему хотите предложить.
Пэмброук поднял пистолет и направил его прямо на доктора:
— Скажите мне, какие чувства он питает к Николь?
— Она ему представляется чем-то вроде фигуры Великой Матери. Как и всем нам.
— Великая Мать? — Пэмброук энергично перегнулся через стол. — Что это такое?
— Великая изначальная мать всего сущего.
— То есть, иными словами, он боготворит ее. Она для него не простая смертная. Как же он среагирует… — Пэмброук замолк в нерешительности. — Предположим, Конгросян внезапно станет гехтом, настоящим, приобщенным к одной из наиболее охраняемых правительственных тайн. И он узнает, что подлинная Николь умерла много лет назад, а так называемая «Николь» — всего лишь актриса. Девушка по имени Кейт Руперт.
В ушах Сьюпеба загудело. Он неплохо изучил Пэмброука, и теперь был абсолютно уверен, что когда разговор закончится, Пэмброук выстрелит.
— А это истинная правда, — сказал Пэмброук. И затолкал пистолет назад, в кобуру. — Потеряет он свой страх перед нею тогда? Будет ли он способен… сотрудничать?
Сьюпеб задумался. И ответил:
— Да. Будет. Без сомнения.
Пэмброуку явно стало легче. Он перестал дрожать, слабый румянец вернулся на его худое лицо.
— Вот и отлично. И я надеюсь, что вы сказали мне правду, доктор. В противном случае я вернусь сюда и, что бы ни случилось, уничтожу вас. — Он поднялся. — Прощайте.
— У меня больше нет бизнеса? — спросил Сьюпеб.
— Разумеется. А как же иначе? — Пэмброук сдержанно улыбнулся. — Кому вы нужны? И вы прекрасно понимаете это, доктор. Ваше время прошло. Самое забавное…
— А если я расскажу кому-нибудь о том, что вы мне сейчас поведали?
— Да ради Бога! Вы лишь облегчите мне работу. Видите ли, доктор, я намерен обнародовать самую главную тайну гехтов. А «Карп унд Зоннен Верке» одновременно откроют другую.
— Какую — другую?
— Придется вам подождать, — сказал Пэмброук, — пока Антон и Феликс Карпы не решат, что готовы это сделать. — Он открыл дверь. — Мы вскоре снова встретимся, доктор. Спасибо за помощь!