Страница 43 из 55
Откашлявшись, Уайлдер Пэмброук сказал:
— Нам, пожалуй, следует проверить, насколько серьезные травмы он получил. — И уже шагая к двери, добавил через плечо: — Полагаю, «АГ Хеми» будет немало огорчена этим инцидентом. Мягко выражаясь.
— К дьяволу «АГ Хеми»! — крикнул Конгросян. — Мне нужен мой личный врач. Я не доверяю никому из тех, кого вы сюда приводите. Откуда мне знать, что он в самом деле из «АГ Хеми»? Он вполне может быть самозванцем.
— В любом случае, — сказал Пэмброук, — вам вряд ли теперь стоит из-за него беспокоиться.
Он осторожно открыл останки двери.
— Так он в самом деле из «АГ Хеми»? — спросил Конгросян, выходя вслед за ним в коридор.
— Вы же сами говорили с ним по видеофону. Именно вы и впутали его в эту историю. — Пэмброук искал взглядом Джадда и был теперь сердитым и даже взволнованным. — Где он? — требовательным тоном спросил он. — Ради бога, Конгросян, что вы с ним сделали?
— Я закинул его в подвал, в прачечную, — неохотно ответил Конгросян. — И ничего с ним не случилось.
— Вам известно, что такое принцип фон Лессингера? — глядя на него в упор, спросил Пэмброук.
— Разумеется.
— Как один из высших руководителей НП я имею доступ к аппарату фон Лессингера. Вам не хочется узнать, кто станет следующей жертвой вашего злоупотребления своими психокинетическими способностями?
— Нет, — сказал Конгросян.
— Знание этого в ваших интересах. Поскольку вы могли бы сдержаться, чтобы потом не сожалеть.
— И кто же это будет? — спросил Конгросян.
— Николь, — ответил Пэмброук. — А теперь, если не возражаете, ответьте мне вот на какой вопрос… Почему вы до сего момента воздерживались от использования своего таланта в политических целях?
— В политических целях? — эхом отозвался Конгросян.
Он не мог сообразить, как можно использовать психокинетику в политических целях.
— Позвольте вам напомнить, — отметил Пэмброук, — что политика есть искусство принуждать других людей делать то, что вам хочется, даже с применением силы, если необходимо. Применение вами психокинеза только что было необычно в своей направленности… но, тем не менее, это самый настоящий политический акт.
— Я всегда чувствовал, что было бы неправильно использовать психокинез на людях, — сказал Конгросян.
— Но теперь…
— Теперь ситуация изменилась. Я пленник, все против меня. Вы тоже, например. Не исключено, что мне придется использовать свои способности против вас.
— Пожалуйста, не делайте этого, — сказал Пэмброук, принужденно улыбнувшись. — Я всего-навсего наемный работник правительственного учреждения, выполняющий свои служебные обязанности.
— Вы несколько больше, чем наемный работник, — возразил Конгросян. — Мне все-таки интересно узнать, каким образом я использую свои способности против Николь.
Он никак не мог себе представить, что способен на подобное — такой ужас она в нем вызывала. И такую почтительность…
— Поживем — увидим, — сказал Пэмброук.
— Меня поражает, — сказал Конгросян, — что вам приходится применять аппарат фон Лессингера только для того, чтобы выяснить что-то обо мне. В конце концов, я — жалкий изгой, неспособный жить среди других людей! Уродец, которому лучше бы и не появляться на свет.
— Это за вас говорит сейчас ваша болезнь. И где-то в глубине своего сознания вы это прекрасно понимаете..
— Но вы должны признать, — упорствовал Конгросян, — что весьма странно пользоваться детищем фон Лессингера так, как это делаете вы. Какова ваша цель?
«Ваша истинная цель», — добавил он про себя.
— Моя задача — защитить Николь. Поскольку вы очень скоро предпримете откровенные враждебные действия по отношению к ней.
— Я думаю, вы лжете, — перебил Конгросян. — Я бы никогда не совершил ничего подобного. Только не по отношению к Николь!
Уайлдер Пэмброук поднял бровь. А затем отвернулся и нажал кнопку вызова лифта — психохимиотерапевта из «АГ Хеми» надо было все-таки найти.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Конгросян.
Он всегда подозрительно относился к сотрудникам НП, и эта его подозрительность еще больше усилилась после того, как полиция ворвалась в «Пристанище драндулетов» и схватила его. А этот человек вызывал у него особенную подозрительность, хотя Конгросян и не понимал — почему.
— Я всего лишь выполняю свои служебные обязанности, — повторил Пэмброук.
Однако Конгросян ему не верил.
— Как вы теперь будете себя чувствовать? — спросил Пэмброук, когда открылась дверь лифта. — После того, как убили сотрудника «АГ Хеми»…
Он вошел в кабину и жестом пригласил Конгросяна последовать за ним.
— Мой доктор. Эгон Сьюпеб. Он может меня вылечить.
— Вы хотели бы с ним встретиться? Это можно устроить.
— Да! — вскричал Конгросян. — И как можно скорее. Он — единственный во всей Вселенной, кто не против меня.
— Я мог бы доставить вас к нему, — сказал Пэмброук, и выражение его плоского, сурового лица стало задумчивым. — Если это покажется мне хорошей идеей.
— Если это не покажется вам хорошей идеей, я с помощью своих способностей зашвырну вас в Потомак.
Пэмброук пожал плечами:
— Не сомневаюсь, что вы способны это сделать. Но по данным, полученным с помощью аппарата фон Лессингера, вы этого, по всей вероятности, не сделаете. Так что я рискну.
— Не думаю, что принцип фон Лессингера безупречен, когда дело приходится иметь с нами, психокинетиками, — раздраженно сказал Конгросян и тоже шагнул в кабину. — По крайней мере, я слышал, что так говорят. Мы действуем как вероятностные факторы, что вносит неопределенность в результаты, получаемые с помощью аппарата фон Лессингера.
Пэмброук снова пожал плечами и нажал кнопку на пульте.
С этим невозмутимым человеком было трудно иметь дело. И он активно не нравился Конгросяну.
«Может, виной тому всего лишь полицейский менталитет, — подумал пианист. — А может, и нечто более серьезное».
Кабина пошла вниз.
«Николь, — мысленно воскликнул Конгросян. — Вы же прекрасно понимаете, что я бы никогда и пальцем вас не тронул. Об этом даже речи быть не может — тогда рухнет весь мой мир. Это то же самое, что причинить вред собственной матери или сестре, тому, кто является священным. Я должен держать мой талант под контролем, — понял он. — Боже милостивый, пожалуйста, помоги мне контролировать свои способности всякий раз, когда мне доведется быть рядом с Николь. Хорошо?»
И он стал дожидаться ответа, пылко, фанатично, нетерпеливо.
— Между прочим, — прервал его размышления Пэмброук, — о вашем запахе. Мне кажется, он исчез.
— Исчез?! — Конгросяна будто током ударило. — Вы хотите сказать, что не ощущаете его? Но это невозможно! Этого не может быть… — Он неожиданно осекся, смутившись. — И вы говорите, что запах исчез. — Он ничего не понимал.
Пэмброук внимательно поглядел на него:
— Я бы уж точно учуял этот запах, здесь, в кабине лифта. Конечно, он может вернуться. Я дам вам знать, если это случится.
— Спасибо, — произнес Конгросян.
И подумал: «Почему-то этот человек так или иначе берет верх надо мною. Постоянно. Он — мастер психологии… Или, по его собственному определению, мастер политической стратегии?
— Сигарету? — Пэмброук протянул ему пачку.
— Нет-нет! — Конгросян в ужасе отшатнулся. — Это вне закона и слишком опасно. Я бы ни за что не отважился закурить.
— Жить вообще опасно, — заметил Пэмброук, закуривая. — Верно? Наш мир опасен двадцать четыре часа в сутки. Нужно быть всегда предельно осторожным. Знаете, в чем вы нуждаетесь, Конгросян? В телохранителе. В команде отборных, тщательно подготовленных сотрудников НП, которые всегда бы находились рядом с вами. Иначе…
— Иначе, как вы полагаете, у меня практически нет шансов…
Пэмброук кивнул:
— Очень немного, Конгросян. И я говорю это на основе собственного опыта работы с аппаратом фон Лессингера.
Дальше они спускались в тишине.
Наконец лифт остановился. Раздвинулись створки дверей. Конгросян и Пэмброук оказались в подвале Белого дома. Они вышли в коридор.