Некрополь

Тишина, повисшая после устрашающего воя зойканцев, тишина, которая могла продлиться не дольше нескольких секунд, была внезапно разорвана оглушительными бомбардировками. Вдалеке за возвышающейся над ним тенью Куртины небо было залито желтыми вспышками вражеского огня. Кроу увидел, как к западу от врат взрывается турель, а затем осыпается на площадь Маршалов потоком искр и камня.

Он поднимался, перескакивая через две ступеньки, во главе свиты, вызывая к жизни священный меч, выкрикивая приказы тем, кто был рядом, и защитникам на стене – через микробусину.

Один из этих приказов, прямой и краткий, закодированный на боевом языке дома Кроу, был предназначен Изаку, личному телохранителю Кроу. Могучий гускарл, облаченный в багровый бронежилет, остановился наверху башни и развернулся, выполняя приказ своего лорда. Он побежал через площадь к бронированной служебной машине, которая доставила Кроу к вратам Сондара, и погнал ее во весь опор к Главному хребту.

Сирены и сигналы снова вопили и выли. В приютах и лагерях Коммерции, на всех открытых пространствах улья люди были охвачены смятением. Все видели, как исчез Щит. Всем казалось, что под прикрытием улья они в безопасности, а теперь и эта защита подвела.

Два с половиной миллиона беженцев потянулись на север, к реке, наводнив и запрудив улицы. К их и без того огромному количеству скоро добавились жители внутренних трущоб, рабочие и небогатые гильдийцы, которые все в одно мгновение осознали, что исчезла их последняя защита от Зойки. В мгновение ока улицы наполнились людьми, потоками паникующих, кричащих граждан, пробивающихся к реке, которую им не суждено было пересечь.

Лорд Хеймлик Часс выглянул из скриптория и посмотрел в сводчатое окно. Стилус выпал из его дрожащей руки и поставил кляксу фиолетовых чернил на странице его журнала. Он поднялся, опрокинув резной стул, и, спотыкаясь, подошел к окну, прижал руки к свинцовому стеклу.

– О Сальвадор, – со слезами на глазах произнес он. – Что же ты наделал?

Его дочь, прямо в ночной рубашке, влетела в комнату, и ее перепуганные служанки пытались накинуть на нее бархатную мантию. Снаружи, в зале, лейб‑гвардейцы дома Часс с криками носились туда‑сюда. Лорд Часс повернулся и встретился с полным обреченности, страха и смятения взглядом дочери.

Он взял ее за руки.

– Меня разбудили сирены, отец. Что…

– Тихо. С тобой все будет в порядке, Мерити, – он погладил ее по волосам, прижав к груди.

– Служанки?

Женщины неуклюже присели. Они сами были полуодеты и напуганы.

– Отведите мою дочь в укрытие аа/6. Немедленно.

– Управляющий готовит укрытие дома, лорд, – сказал Уольт.

– Забудьте о домашнем укрытии! Отведите ее в аа/6 в подземных уровнях!

– Городской бункер, лорд? – выдохнула Франсер.

– Вы что, оглохли или одурели? В подземку! Живо!

Служанки засуетились, таща Мерити. Она вцепилась в отца и рыдала так, что не могла говорить.

– Иди, дочь Часса. Иди же. Я вскоре тоже пойду. Прошу тебя, иди!

Служанкам удалось вытащить всхлипывающую девушку из комнаты, и они поволокли ее к лифтам в Хребте.

– Рудрек! – На крик лорда Часса старший лейб‑гвардеец показался в дверях. Он еще застегивал узорчатый жилет. Его оружие было заряжено и готово к бою. Он поклонился.

Лорд Часс передал ему маленький шелковый кошель.

– Отправляйся с моей дочерью. Проследи, чтобы ее доставили в городское убежище. Никакое другое – любое другое недостаточно глубоко. Отдай это ей: несколько личных фамильных вещиц. Проследи, чтобы она получила их.

Рудрек спрятал кошель под корпус бронированного панциря.

– Мой долг велит сопроводить и вас, лорд…

– Ты хороший гвардеец, Рудрек. Ты верно служил этому дому. Послужи ему снова – сделай так, как я велел.

Рудрек помедлил, встретившись взглядом с глазами лорда – первый и последний раз в жизни.

– Иди!

Оставшись один, пока в холле грохотали шаги и голоса, Часс надел свою церемониальную мантию, свою треуголку, свои переливчатые шелковые перчатки. Его трясло, больше от гнева, чем от страха. Он положил герцогскую печать в карман плаща, надел тяжелое кольцо‑печатку на палец в перчатке и закрепил маленький однозарядный болт‑пистолет под рукавом мантии. Туда же спрятал пригоршню патронов.

Часс выскочил в коридор, остановил троих лейб‑гвардейцев. Они неуверенно салютовали.

– За мной, – сказал он им.

Менее чем за пять минут после исчезновения Щита первые зойканские снаряды начали разрушать внутренний улей. Словно вся их артиллерия, пушки, осадные минометы, пусковые установки – все было готово и наведено, ожидая этого момента.

Волна за волной визжащие снаряды прокатывались над Куртиной и били по центральному району. Сотрясающая рябь взрывов рушила один дом за другим, забивая магистрали щебенкой, разводя пожары, которыми уже зашлись десятки высоких зданий улья. Тысячи трущобных, прячущихся в домах или бегущих по улицам, были уничтожены или покалечены.

Снаряды осадных минометов провыли над вратами Сондара и обстреляли каменный комплекс на площади Маршалов. Плиты, свистя, словно лезвия, разлетались во все стороны, обезглавливая или сминая солдат на Стене. Статуи, расположенные по периметру площади, повалились под взрывами или просто рассыпались.

Массированный обстрел пришелся и на заводы у врат Кроу. Крыши магазинов и складов занимались огнем, и пламя цепко держалось, скользя на запад, в рабочие трущобы. Такой же обстрел, поддержанный ракетами, начал систематически молотить по трущобам и заводам за Хасским западным, и ударная волна от их падения отдавалась аж на севере, в элитном районе. Усадьбы ординарных домов и поместья гильдий были смяты и разрушены.

Обстрел и ужасающие режущие лучи, хлещущие по Хасскому восточному, прицельно били в уже стометровую дыру в Куртине и в развалины врат Онтаби, затем лучи перенаправились на трущобы и верхние ярусы Куртины, а зойканская пехота по шоссе к Ваннику потянулась в улей через эти бреши. Первые пехотинцы Зойки вошли в улей Вервун уже через тринадцать минут после исчезновения Щита, хотя диверсионные отряды, с которыми встретился сержант Варл, к тому моменту уже были в глубине улья.

Дальнобойные снаряды – по две тысячи килограммов каждый, запущенные с подвижных артиллерийских установок, поставленных на спешно собранные в полях рельсы, – со свистом и воем падали в Коммерции и торговых окраинах. Магазины плевались витринами, дорогие балдахины занимались столбами пламени, горячими, как сердце звезды. Ударные волны сминали все остальное, а в рокритовых мостовых выбивались широченные кратеры. Некоторые достигали пятисот метров в диаметре. Сотни тысяч беженцев все еще пытались покинуть район. Большинство погибло в пожарах, многих поубивали снаряды и осколки.

Обстрел и бомбардировка теперь переключились на Главный хребет. В сотне мест адамантиевая шкура городского пика трескалась и осыпалась. Огонь пронесся по девяти, если не больше, уровням. Дом Номферэнти, на уровне 68, получил прямой удар зажигательной ракеты, и целая благородная династия сгорела заживо. Они умерли, сходя с ума от нестерпимой боли, в окружении пылающих, словно раскаленная печь, роскошных гобеленов, дорогой мебели и портьер великолепного зала. Сам лорд Номферэнти, объятый пламенем с ног до головы, пробежал, крича, сто шагов, а затем упал с балкона в банкетном зале. Его горящее тело, оставляя пламенный след, словно комета, пролетев полторы тысячи метров, впечаталось в крышу здания в центральном районе.

Генерал Ксанс с потрепанным авангардом в семьсот севгруппских солдат прорывался сквозь шквальный огонь к западу от врат Кроу, когда прицельный огонь обрушился на его грузовики и БМП «Химеры». Машина за машиной цепочка взрывалась, осыпая улицы металлическими обломками, горящими боеприпасами и дождем горючего. Севгруппские солдаты бросались из своих БМП в разные стороны и погибали в следующих взрывах, куда бы ни повернули. Грузовик Ксанса перевернулся, отброшенный взрывом к краю дороги. На несколько секунд генерал отключился, а пришел в себя в куче покореженных металлических обломков и окровавленных останков людей из своего штаба. В воздухе висело плотное темное марево, в котором он опознал морось из капель крови.