Страница 3 из 9
Как вы понимаете, выпить пришлось всем, даже мне. А вот со второго раза самогон показался куда приятнее, ядрёный, многоградусный, но без сивушной горечи, и выпился невероятно легко. После чего, кстати, захотелось встать, дабы достойно выступить с ответным словом. Две стопки не заставили мой язык заплетаться, но тем не менее я вовремя поймал себя на мысли, что всю правду, в её неприкрашенном виде, Митиной маманьке знать всё-таки не стоит…
— Ну сначала я должен признать, что наш младший сотрудник в целом высказался идейно и по существу. Действительно, были такие ситуации, когда без должного взаимодействия всех звеньев нормальная работа отделения оказалась бы попросту парализована. Поэтому если исходить из фундаментальных основ самой системы правопорядка, то… — Здесь я остановился перевести дух и с некоторым недоумением отметил, что меня почти никто не слушает.
Марфа Петровна что-то живо выпытывала у Яги, та жарко шептала ей на ухо, и обе поочередно хихикали. Староста с супругой тихо чокались на пару и пили явно за своё личное, внутрисемейное. И лишь безоглядно верный Митька, растопырив уши и вытаращив глаза, восторженно конспектировал в подаренный мною же блокнотик мою же речь…
— Чёрт с вами, наливайте, — тихо сдался я.
Все радостно откликнулись, и что было потом, я лично помню смутно. То есть по русскому обычаю вечеринка удалась! Проснулся ночью…
Первые впечатления — самые мрачные… Мы все (в смысле я, Яга и Митька) находимся неизвестно где. Судя по всему, нас, видимо, всей опергруппой куда-то вывезли и устроили на ночь. Меня положили посреди горницы, в полной форме и в сапогах, прямо на кучу свежего сена. Представляю, как я буду выглядеть утром…
Бабку вообще закинули на холодную печь, и гордость нашей экспертизы выводит рулады оттуда, а ветер в трубе вторит её храпу. Мой младший сотрудник был обнаружен в сенях, я об него чуть ноги не переломал, пока выбирался. Туалета во дворе не оказалось, пришлось идти за избу, в лопухи.
Ночь выдалась светлая, не так страшно… В том плане, что я никак не мог отделаться от ощущения чьего-то пристального взгляда за спиной. Хотя что уж особо интересного мог представлять трезвеющий милиционер, быстро делающий свои дела в лопухах!
Вернувшись, запер дверь на засов. Уже сонным взглядом посмотрел сквозь мутное оконце и обомлел — под лунным светом чёрным контуром мелькнула зловещая тощая фигура в приталенном балахоне и исчезла за деревьями!
— Дверь на запоре, в окно не полезут, а в сенях Митьку нипочём не обойти, — вслух подумал я, ни к кому не обращаясь. Потом зевнул и резко плюхнулся в сено, досыпать…
Утро началось с пения петуха. Одного… второго… пятого… мама-а-а!!! Не хочу иметь домик в деревне! Похоже, с этим криком я и проснулся…
— Доброе утро всем, — после секундного замешательства бодро соврал я.
Утро было… нет, сказать, что недобрым, — это мало… С языка непроизвольно рвались исключительно непарламентские выражения, так и тянущие на пятнадцать суток за нарушение общественного порядка. Судите сами…
— Никитушка-а… — С печки на меня глянула помятая, как в ДТП, физиономия Бабы-Яги. — Совсем помираю… из чего энти ироды деревенские самогонку гонют, ить всего-то две… ну три… По-любому ж не больше полулитры и пригубила. А головушка ажно по всем швам трещит… Водички бы!
Из сеней доносился густой богатырский храп. Это Митя. Да, да, тот самый, что у нас в Лукошкине вставал до петухов, потому что деревенский и сызмальства так приученный. Это вам номер два, то есть вообще ничего не понятно!
Я огляделся: в углу как нельзя кстати оказалась бадья с водой и деревянный ковшик. Яга пила понемногу, маленькими частыми глотками, причмокивая и тихо матерясь. Под сбившимся платочком, на маковке, угадывалась большущая шишка… Мы что, ещё и подрались с кем-нибудь?
— А энто, голубь, Марфе Петровне спасибочки сказать надо, — проследив мой сострадательный взгляд, сдержанно буркнула бабка. — Ты уж когда хороший-то поперёк стола лежал, ей, вишь, тоже здравицу сказануть захотелося.
— Ну и?.. — Я не стал углубляться в тихий ужас собственного грехопадения. Допился до беспамятства… и кто, сам участковый!
— Ну и встала она. А скамья упругая, от облегчения возьми да и разогнись… Ох и подкинуло ж меня, грешную, да прямо кумполом об твердь потолочную! Вспоминать и то больно…
— А Митька?
— Митенька — молодец, — морщась, признала бабка, возвращая мне ковш. — Он и твою светлость, и меня, старуху, собственноручно в телегу положил да сюда доставил. Вот тута и рухнул ужо… Тока телегу почемуй-то чужую взял. Без лошади. Сам впрягся, на своём горбу попёр, да ещё и приплясывал всю дорогу. Я ить не целиком пьяная была, я всё помню…
М-да, судя по всему, положительное впечатление на местное население мы все вчера произвели в полной мере. Живые примеры для подражания…
— Никитушка, — окончательно добила Яга, — ты уж старосту-то за самогонное варение не привлекай. А то ить запугал вчерась мужика окончательно, сказал, дескать, таким хреновым виски ему впредь вдоль этапа только белых медведей на Сахалине спаивать… Зачем? Старался ведь человек, по-людски, уж прости на первый-то раз, а?
Так, спасибо, на улицу мне теперь не выйти, хоть стреляйся. Второй ковш воды я молча вылил себе на голову, утопиться, что ли…
В сенях раздалась невнятная возня, удар обо что-то лбом, грохот, далёкий стон и раздольный русский мат от всей широты необъятной души. Должен вынужденно признать, что прозвучало это достаточно-таки освежающе… По крайней мере, лично меня взбодрило.
— Бабуля, не делайте резких движений, я сам посмотрю, что он там поломал.
— Дык, судя по треску, всю дверь с косяком напрочь вынес, — безошибочно угадала Яга.
Она у нас эксперт-криминалист со стажем, в таких мелочах не ошибается. Но сейчас ошиблась в плане того, что там ещё и крыльцо здорово пострадало… и телега… и забор.
Митяй, видимо, как поднялся со сна, так и понесло его танковой колонной по прямой линии, невзирая на искусственные преграды. Его бы и забор не остановил — доски хлипкие, но за ним еще берёза была, многолетняя, в данном случае — единственный природный тормоз. Я молча наполнил ковш и пошёл поливать недоумка…
Полчаса спустя мы всей командой сидели за пустым столом на утренней планёрке. Лично я после вчерашнего чувствовал себя отлично, чего не скажешь об остальных…
— А утречко-то какое, правда?
— Угу, — почти в один голос и с одинаковой мрачностью поддержали мои сослуживцы.
— Птички поют, солнышко светит, на небе ни облачка, гидрометцентр ничем не запугивает. — Честно говоря, моего оптимистичного настроения никто не разделял. Митька и Яга старались без надобности не шевелиться, тихо мучаясь головной болью. На меня они смотрели с плохо скрываемой неприязнью…
— Кстати, ночью никто не заметил ничего подозрительного? Нет, я серьёзно спрашиваю…
— Никитушка, смилостивись, сокол ясный, — не поднимая глаз, начала бабка, и Митяй робко поддержал, поняв её с полунамёка:
— Никита Иваныч, за-ради всего святого… пожалей, отец родной, помрём ведь оба… Ну меня, дубину беспородную, что жалеть, а вот бабуля пенсионная без вины виноватая сгинет… Дозвольте, а? Одна нога здесь, другая там, весь век бога молить буду!
— Н-да… леший с вами! Со скольки здесь, в Подберёзовке, самогоном торгуют?
— Круглосуточно!!! — радостно взвыл он и тут же едва не рухнул, схватившись руками за голову.
Ой, а дело действительно суровое, как ни верти — похмелять придётся… Хорошее начало отдыха в деревне!
По счастью, бежать никуда не понадобилось, раздался стук в восстановленную дверь, и на пороге возникла румяная голубоглазая девица в простом сарафане и с вместительной корзиной в руках:
— День добрый, гости дорогие! А вот Марфа Петровна сыночку своему гостинец передать упрашивала, так можно ли?
— Заходите, гражданочка, — вежливо приподнялся я. — Митя, это к тебе.
Наш младший сотрудник с трудом оторвал зримо распухшую голову от столешницы и вперился в гостью подозрительным взглядом.