История папства

И вот, покуда отношения между фракциями стремительно ухудшались, составился заговор, и в воскресенье, 26 апреля 1478 года, прежде всего в соответствии с приказами Франческо де Пацци и архиепископа Сальвиати, заговорщики перешли к действиям. В заранее условленный момент — что характерно, сигналом послужил звон колокола при вознесении Святых Даров — во время мессы во Флорентийском соборе целый отряд убийц (ив том числе Франческо) накинулся на младшего брата Лоренцо, Джулиано. Ему нанесли не менее дюжины (некоторые очевидцы говорят о девятнадцати) ударов кинжалами в грудь и спину. В следующий миг они кинулись на Лоренцо. Он, однако, выхватил короткий меч и отразил удары, а затем перескочил через низкую ограду, за которой находился хор, и укрылся в ризнице. Он получил тяжелые, но не опасные для жизни раны; Джулиано же скончался.

В мгновение ока вся Флоренция была на ногах. Все взялись за оружие; заговорщиков окружили, схватили и поступили с ними безо всякой пощады. Обычно казни совершались вне города, за восточными стенами, но на сей раз поступили иначе: по решению Лоренцо убийцам предстояло понести примерное наказание. Якопо Браччолини, сын великого гуманиста Поджо, был повешен на высоком окне над площадью Синьории. Франческо де Пацци ожидала такая же участь: его повесили в окне лоджии Ланци. Так же поступили с архиепископом и его братом Якопо Сальвиати. Анджело Полициано, гуманист и знаток античности, протеже Лоренцо Медичи, сообщает, что, умирая, архиепископ — вероятно, в результате самопроизвольно возникшего спазма — так сильно укусил повешенного рядом с ним Франческо, что даже после наступления смерти зубы его надолго застряли в груди товарища.

Участвовал ли папа Сикст в заговоре на самом деле? Конечно, он знал о нем и, что весьма вероятно, поощрял участников, ибо никто так не стремился потеснить Медичи, как он. Говорят, что понтифик настаивал на бескровном разрешении конфликта, однако, поскольку заговорщики видели в качестве своей цели убийство, трудно понять, как он мог добиться и того, и другого одновременно. Теперь же он наконец решил исполнить свою угрозу и отлучить Медичи от церкви, а на Флоренцию наложить интердикт — и вспыхнула война, охватившая всю Италию. Удар едва-едва не попал в цель: ведь если бы Лоренцо оказался чуть менее удачлив и разделил судьбу брата, то заговорщики с легкостью могли бы воспользоваться успехом своего предприятия, что привело бы к смене правителей во Флоренции, — и громче всех, притом совершенно искренне, аплодировал бы папа Сикст IV.

Есть своя логика в том, что смерть Сикста, последовавшую 12 августа 1484 года, обычно объясняют тем разочарованием, которое вызвал у него навязанный правителями Италии мир. Из-за его смерти наверняка никто особенно не огорчался; действительно, весть о его кончине вызвала двухнедельные торжества в Риме, причем свое влияние на это оказали его злейшие в Риме враги — Колонна. Примечательно и его великолепное бронзовое надгробие в Ватикане, выполненное Поллайоло, — вероятно, самое роскошное из всех папских надгробий, если не считать микеланджеловского, задуманного для себя племянником Сикста Джулиано (будущий Юлий II), но его так никогда и не закончили.

Едва ли нужно говорить о том, что Джулиано мечтал о папском престоле; то же касалось и кардинала Родриго Борджиа. Однако, несмотря на предложения крупных взяток и выгодных должностей, ни тот, ни другой не добились необходимой поддержки в Священной коллегии. И поэтому они, оставаясь соперниками, приложили совместные усилия для того, чтобы папой стал второстепенный персонаж, которым они могли бы управлять словно марионеткой. Остается лишь заметить, что они в этом преуспели. Генуэзец Джанбаттиста Чибо, принявший имя Иннокентия VIII (1484-1492), представлял собой полнейшее ничтожество. Он также весьма поощрял непотизм — с той разницей, что осыпал благодеяниями не племянников, а собственных сыновей от любовницы из Неаполя — одного из них, безнадежно распущенного Франческетто, он был вынужден женить на дочери Лоренцо Великолепного; в обмен тринадцатилетний сын Лоренцо, Джованни, получил кардинальскую шапку[201]. Когда через три года, в 1479 году, Джованни занял место в коллегии, отец отправил ему письмо, в котором предостерегал от зол Рима — «клоаки, средоточия всевозможных беззаконий» — и настаивал: «Поступай так, чтобы уверить всех видящих тебя: благоденствие и честь церкви и Святого престола тебе дороже всего на свете». Более всего Джованни должен был остерегаться искушения следовать дурному примеру, который подадут ему члены Коллегии кардиналов, где «в настоящее время так мало достойных людей… Будь кардиналы такими, как должно, весь мир улучшился бы от этого, ибо они всегда избирали бы достойного папу, и христиане благодаря сему жили бы в мире».

Сикст обременил папство огромными долгами, да и Иннокентий не отличался бережливостью. Итак, несмотря на продолжавшуюся продажу индульгенций, должностей и титулов, он, несомненно, попал бы в отчаянное финансовое положение, если бы не внезапный доход, пришедший из совершенно неожиданного источника, из Османской империи. После кончины османского султана старший сын, дабы избежать каких бы то ни было споров о престолонаследии, обычно тут же подвергал всех своих братьев удушению. Но когда Мехмед II, завоеватель Константинополя, скончался в 1481 году, его сын и наследник Баязид необъяснимым образом не смог расправиться с младшим братом Джемом[202], также претендовавшим на трон. Но тот потерпел неудачу и бежал, чтобы спасти свою жизнь, найдя убежище на Родосе у рыцарей Святого Иоанна, чей Великий магистр Пьер д'Обюссон прославился успешной обороной острова от войск отца Джема, Мехмеда в 1480 году Д'Обюссон радушно принял его, но при этом вступил в тайное соглашение с султаном о том, что возьмет его под стражу за ежегодную выплату 40 000 дукатов. Вскоре, осознав, что Родос находится слишком близко к османским владениям, чтобы можно было чувствовать себя спокойно, он отправил Джема к одному из руководителей ордена во Франции. Там он оставался до 1489 года, когда папа Иннокентий принял его (турецкий беглец был, в конце концов, бесценным дипломатическим и политическим активом) в обмен на кардинальские шапки для д'Обюссона и протеже французского короля. Когда Джем прибыл в Рим, ему оказали блестящий прием, его сопровождал в Ватикан Франческетто, где ему и его свите предоставили роскошные апартаменты, и они предавались расточительным развлечениям.

Между тем субсидии продолжали выплачиваться, и в следующем году папа принял турецкого посла, который доставил ему 120 000 дукатов — это равнялось почти всему годовому доходу папского государства — на содержание принца в последующие три года. Он также привез в качестве подарка священную реликвию — копье, которым был прободен бок Христа во время распятия. Была построена особая капелла для него в соборе Святого Петра. Джем тем временем неплохо устроился при папском дворе, где появление группы мусульман в их кафтанах и тюрбанах резало глаз даже больше, чем игравшие в садах папские внуки.

К этому времени, однако, здоровье папы стало стремительно ухудшаться. Как говорится в недавней работе одного специалиста, «он почти все время спал, просыпаясь для того, чтобы обжираться столь же неумеренно, как Гаргантюа… Он стал очень тучным и все меньше двигался. К концу жизни Иннокентий мог питаться лишь несколькими каплями молока из груди молодой женщины. Когда ему показалось, что он умирает, для спасения его жизни пожертвовали жизнью трех молодых здоровых людей, чтобы добыть кровь для переливания (по иронии судьбы, эту попытку предпринял доктор-еврей). Молодым людям заплатили за их кровь по дукату каждому. Они погибли во время этой процедуры, и когда их тела начали коченеть, монеты пришлось вырвать из их сжатых ладоней».

Сам же Иннокентий VIII скончался 25 июля 1492 года, успев дожить до известия об окончательном изгнании мавров из Испании. Его понтификат был довольно бесцветным. Во время правления Иннокентия Рим, который всегда нуждался в том, чтобы кормило власти держала твердая рука, погрузился в пучину хаоса, и папское государство пребывало в состоянии, близком к анархии. На смертном одре он умолял кардиналов о прощении за его недостатки и повелел выбрать ему более достойного преемника.

201

Для Джованни крупные церковные должности были не внове. В восемь лет он стал аббатом; в одиннадцать его выдвинули на пост настоятеля огромного бенедиктинского монастыря на Монтекассино. Впоследствии он занял папский престол под именем Льва X.

202

Написание Сет принято в современном турецком языке. Имя произносится «Джем».