Страница 34 из 38
– Не думаю, – ответил Негронски, нагнулся к лежащему телу Пигарелло и, не соображая, что делает, поправил сбившуюся повязку на руке Борова. – Мы думали, что все будет прекрасно, когда добились переноса съезда сюда, в Чикаго. Мы думали, что все будет чудесно, когда удалось построить это здание. Мы думали, что все будет замечательно, когда ты стал президентом профсоюза. Да. И что же? Новые убийства, новые трупы для специальной комнаты. Это никогда не кончится, Джин. Давай воротимся домой, а? Теперь меня даже тюрьма не пугает. Пойдем в полицию, сдадимся. Смертную казнь отменили, да и вряд ли бы нас посадили на электрический стул. Мы бы все рассказали сами. Может быть, придется провести остаток жизни в тюрьме, но это все-таки будет жизнь, а не постоянная бойня: одного – за то, другого – за это… Это никогда не кончится, Джин. Подумай. Ради добрых старых времен, давай бросим это дело!
– Это невозможно, – ответил Джетро. – Помоги мне поднять труп.
– Это не просто труп, это был Пигарелло!
– Это просто труп, Зигги. Вопрос стоял так: или мы станем трупами, или он. Что бы ты предпочел?
– Ничего, Джетро. Я выхожу из игры.
Зигмунд Негронски выпрямился во весь рост и твердо посмотрел в глаза новому президенту Международного братства водителей.
– С меня довольно, Джетро, хватит! Ты, может быть, уже не в состоянии остановиться и выйти из игры, а я пока могу. Все, теперь не трону даже воробышка. Я ухожу, ухожу прямо сейчас. Я помогал тебе, я освободил тебе путь наверх, но с меня довольно. Полиции я ничего не скажу, потому что тогда ты, я знаю, убьешь меня, Джетро. Мне это ни к чему, я хочу жить. Я мечтаю о завтрашнем дне, чтобы он наступил поскорее. Хочу оказаться дома, а не здесь, в Чикаго. Хочу просыпаться рядом с женой в бигудях, с лицом, покрытым кремом, чтобы она ворчала на меня, чтобы вставать и готовить кофе. Хочу, чтобы меня беспокоило, как выплатить взятые под залог деньги, а не заниматься подсчетом трупов. Хочу ходить по улицам и смотреть на счастливых людей, смотреть на людей и самому радоваться. Я хочу жить, а ты оставайся со своим чертовым суперпрофсоюзом и засунь его себе в брюки-клеш. Прощай, я снова сяду за руль, это дело по мне.
– Зигги, прежде чем уйти, помоги мне убрать тело, – произнес Джетро голосом холодным и скользким как кусок льда.
– Нет, – ответил Негронски.
– Только помоги донести его до специальной комнаты, и все, – Джетро улыбнулся прежней улыбкой, которая умела избавлять от волнений и превращать бизнес в удовольствие.
– Хорошо. Только до комнаты.
Час спустя Джетро вышел из специальной комнаты, а внутри, у двери, остались стоять два здоровенных пластиковых мешка для мусора с запиской, в которой уборщику было велено сжечь эти мешки в котельной. Из комнаты Джетро вышел один.
Глава пятнадцатая
– Я проиграл, – уныло произнес Римо, обращаясь к Чиуну, поглощенному созерцанием перипетий жизни героини – домохозяйки, исповедующейся психиатру. Чиун, конечно, услышал, но не подал вида. Тогда Римо решил переодеться, но тут Чиун сделал нечто невообразимое: он встал и выключил телевизор. Сам. Добровольно.
Снова усевшись на пол, Чиун молча указал Римо на место перед собой. Этим жестом бесчисленные поколения корейских учителей-сенсеев приглашали учеников познать мудрость предков. Так настоятель призывает послушника ко вниманию.
Римо опустился на пол перед Чиуном, скрестив ноги в позе, которой его обучили много лет назад, когда даже несколько минут в таком положении причинили боль спине. Сейчас Римо вполне мог бы уснуть в позе лотоса и пробудиться отдохнувшим.
Он смотрел в мудрые проницательные глаза человека, которого он сперва возненавидел, потом начал опасаться, затем проникая к нему уважением и, наконец, полюбил. Человека, который стал для него больше чем отцом, человека, который создал Римо заново.
– Ты знаешь историю Синанджу – моей родины, родины моих дедов и прадедов, историю нашей бедности, голодных детей, которых в годы неурожая приходилось «отправлять домой» – бросать в холодные морские волны. Об этом ты знаешь. Тебе известно, что на протяжении всей нашей истории в Синанджу всегда находились люди, которые, торгуя своим непревзойденным мастерством боевых искусств, помогали жить всей деревне. Ты знаешь, что плата за мои услуги идет в Синанджу. У нас бедная земля, и единственным источником существования давно уже стало искусство сыновей Синанджу. Римо почтительно кивнул.
– Это тебе известно. Но это не все. Я – Мастер Синанджу, но кто же тогда ученик?
– Ученик – это я, отец, – ответил Римо.
– Но я был Мастером еще до твоего рождения…
– Значит, есть еще кто-то другой.
– Да, есть, Римо. Когда я очутился около того здания, в которое ты не смог проникнуть, я подумал сначала, что оно выстроено так сложно, что тебе просто не хватило знаний. Но, увидев табличку с названием улицы, я понял, что там таится великая опасность.
– Для меня, папочка?
– Особенно для тебя. Почему я, несмотря на преклонные годы, всегда одерживаю над тобой верх во время наших тренировочных схваток?
– Потому что ты сильнее всех, папочка.
– А кроме этой очевидной причины?
– Ну, наверное, потому что ты меня хорошо знаешь.
– Верно. Это я научил тебя всему тому, что ты умеешь. Я всегда знаю, как ты поступишь в следующую секунду. Для меня это то же, что сражаться с самим собой, только более молодым. Я знаю, как ты поступишь, еще до того, как ты сам подумаешь об этом. Есть еще один человек, который знает это, знает потому, что его обучал я. Обучал с рождения, и как раз его имя я прочел на табличке с названием улицы. Я все понял – твой противник изменил своему долгу. Гибели твоей желает человек по имени Нуич, чьим именем названа эта улица.
– Знакомое имя.
– Естественно. Если ты прочтешь его задом наперед, то увидишь, что мы с ним зовемся одинаково.
– Он изменил свое имя?
– Нет, я. Человек этот, сын моего брата, покинул Синанджу и воспользовался полученными от меня знаниями, но не для поддержки тех, кто в этом нуждался. Я был опозорен, и я, учитель, изменил свое потомственное имя, а затем отправился на заработки в далекие страны. После меня не будет больше Мастера Синанджу, некому будет кормить нашу деревню, наступит голод и смерть.
– Жаль слышать такое, папочка.
– Ни о чем не жалей. Я нашел достойного ученика. Я нашел того, кто станет после меня Мастером, когда я «вернусь домой» в холодные воды пролива, отделяющего Корею от Китая, где и расположена Синанджу, словно жемчужина в раковине.
– Это великая честь, отец.
– Ты окажешься достоин ее только тогда, когда победишь самонадеянность, лень и вредные привычки, способные помешать мощи твоего развития и прогресса, разрушить все, созданное мною в твоем лице.
– Ну, конечно, папочка, – улыбнулся Римо, – все победы – твои, все поражения – мои. Я хоть когда-нибудь делаю что-то правильно?
– Ты перестанешь ошибаться только тогда, когда у тебя появится ученик, – промолвил Чиун с мимолетной улыбкой, пользуясь случаем в очередной раз напомнить о собственной непогрешимости.
– Этот Нуич намного сильнее меня?
Чиун сомкнул указательный и большой пальцы, оставив промежуток не более волоска.
– На столько.
– Отлично, – приободрился Римо. – Тогда я вступаю в бой!
Чиун покачал головой.
– Второе место, пусть даже с минимальным отрывом, – не самый желательный результат в соревновании, где приз – жизнь.
– Почему я должен обязательно стать вторым? Я постараюсь что-нибудь придумать!
– Сын мой, через пять лет ты будешь вот на столько – Чиун раздвинул руки на двадцать сантиметров – впереди. Ты – исключение изо всей белой расы. Но истина в том, что ты обойдешь неблагодарного дезертира Нуича только через пять лет. Через пять лет я со спокойной совестью благословлю тебя на поединок с сыном моего брата, и мы с триумфом привезем в Синанджу его кимоно. Через пять лет ты превзойдешь даже моих великих предков. Так предначертано, так и будет.