Страница 11 из 59
— Вроде бы старик говорит по-корейски, — пробормотал соседу представитель Суринама.
Предположение мгновенно облетело всех собравшихся. Тем временем невысокий азиат продолжал вещать своим скрипучим, но в то же время чрезвычайно зычным голосом. Он был столь мал — его подбородок едва виднелся над кафедрой, — что это придавало ему забавный вид говорящей головы.
Когда представитель КНДР стремительно направился к выходу, его коллега из Южной Кореи внезапно замахнулся на него кулаком, но промазал. Тут уж представитель КНДР решил дать обидчику сдачи.
В проходе моментально началась потасовка, но ни один из присутствующих в зале вмешиваться не стал. Все напряженно вслушивались в зазвучавший наконец в наушниках перевод с корейского.
Очень скоро и другие представители бросились к выходу. В проходах началась давка, потом свалка с применением кулаков. Люди размахивали кулаками направо и налево, швыряли друг в друга стульями. Как выяснилось, у каждого нашелся враг, которому хотелось наподдать как следует.
Посреди всеобщей рукопашной внезапно появились совершенно сбитый с толку Генеральный секретарь и его заместитель по миротворческим операциям. Пораженный столь открытым скандалом и самой настоящей дракой представителей ООН, он, правда, ничем не выдал своих эмоций. Переглянувшись друг с другом, Генеральный секретарь и его заместитель одновременно пожали плечами.
Когда мимо них, спотыкаясь, прошел представитель Ирана, потерявший где-то свой тюрбан, Генеральный секретарь попытался его остановить.
— Что здесь происходит?
— Не знаю, я не слышал его речи.
— Тогда почему вы ввязались в драку?
— Посланник Израиля под руку попался. Мне всегда хотелось дать ему в морду! Вот случай и представился...
Мимо проковылял представитель Ирака с усами, как у Саддама Хусейна. Генеральный секретарь преградил путь и ему:
— Кто это вас так разукрасил? Наверное, представитель Израиля?
— С чего вы взяли?
— Однажды, во время Шестидневной войны, израильтяне точно так же поступили с моей страной, — холодно ответил Анвар Анвар-Садат.
Пытаясь пробраться вперед, Генеральный секретарь вынужден был расталкивать дерущихся, раскрасневшихся и вспотевших дипломатов. Его прозрачные глаза неотрывно смотрели на подиум. В какой-то момент ему удалось увидеть маленького колоритного старичка, уходившего через боковую дверь.
— Что-то я его не припомню, — пробормотал Садат.
— Мне он тоже не знаком, — эхом отозвался заместитель.
Потом они заметили красные огоньки, горевшие на верхних галереях. Телевизионные камеры!
— Си-эн-эн! — хором хрипло воскликнули оба.
Набрав в легкие воздуха, Генеральный секретарь громко произнес:
— Охрана! Взять телеоператоров! Их непременно надо остановить и отобрать все кассеты с видеопленкой!
Но было уже слишком поздно! Внутри у Генерального секретаря все сжалось.
Невиданное зрелище разразившегося в зале Генеральной Ассамблеи ООН скандала, больше походившего на пьяную драку в каком-нибудь захудалом кабаке, уже транслировали по всем телевизионным каналам мира.
И остановить передачу не было никакой возможности.
Однако Генеральный секретарь еще не знал и даже не подозревал, что публичный скандал был не самым страшным последствием краткой речи неизвестно откуда взявшегося старика азиата. Результат этой речи был куда ужаснее подорванного престижа Организации Объединенных Наций!
И самым невероятным казался тот факт, что весь этот хаос был вызван не чем иным, как трехминутной речью никому не известного человека.
Глава 6
По иронии судьбы та самая речь, которая восстановила друг против друга дипломатов, а позднее должна была перессорить все народы мира, так и не была передана в эфир. Дело в том, что она звучала не на английском, общепринятом в стенах ООН и вообще в области торговли и дипломатии. Будь та речь произнесена по-английски, тележурналисты, возможно, сумели бы выжать из нее хоть что-то, так или иначе объяснявшее причину происшедшего.
Ничего похожего до сих пор здесь не случалось. Широкая мировая общественность уже попривыкла к то и дело повторяющимся кадрам заседаний Генеральной Ассамблеи с чинно сидящими представителями в расставленных полукругом креслах. Некоторые вертели в руках карандаши и ручки, другие сдержанно позевывали от скучной миссии представлять интересы своего государства в организации, где очень много дискутировали, но почти ничего не делали.
Со времен скандала с Хрущевым, когда тот барабанил по кафедре своим башмаком, это было самое серьезное происшествие.
И никто, никто не понимал до конца всего ужаса случившегося!
А меньше всех Генеральный секретарь.
После того как в программе вечерних теленовостей промелькнули скандальные кадры, сопровождаемые невнятным комментарием, Анвар Анвар-Садат покинул свой кабинет на тридцать восьмом этаже административного здания ООН и снизошел до обращения к представителям прессы.
— Я хотел бы сделать заявление, — начал он, умело выдерживая паузы, чтобы тем самым придать словам необходимую в таких случаях значимость.
Вся журналистская братия тут же забросала его вопросами.
— Означает ли случившееся, что той Организации Объединенных Наций, которую мы все до сих пор знали, пришел конец? — спросил один журналист.
— Если не возражаете, я бы хотел сначала сделать официальное заявление.
— Как вы объясните столь неожиданное поведение дипломатов? — тут же перебил его второй журналист.
— Буду краток...
— Почему вместо вас речь произносил совсем другой человек? Предоставит ли ваша администрация полный текст этого обращения?
Последний вопрос вывел Анвара Анвара-Садата из себя.
— Моя речь так и не была произнесена — ни мной, ни кем-либо другим. И мне неизвестно, что говорилось с подиума. Что же касается официального заявления...
— После такого вопиющего нарушения этикета и норм безопасности вы, очевидно, уйдете в отставку? — задал вопрос третий журналист.
— Итак, я хотел бы сделать следующее заявление! — громко произнес Анвар Анвар-Садат не терпящим возражений тоном, и все тотчас притихли.
— Сегодня днем произошел самый прискорбный инцидент за всю историю существования Организации Объединенных Наций. По вине недостаточно бдительного охранника на подиуме оказался человек, чья национальная принадлежность пока не установлена. Его речь, обращенная к Генеральной Ассамблее, привела к весьма печальным последствиям, запечатленным телекамерами и уже продемонстрированным всему миру. Представителям средств массовой информации следовало бы проявить должную сдержанность и осмотрительность, приличествующие в подобных случаях, и не предавать широкой огласке этот из ряда вон выходящий случай.
Генеральный секретарь сделал многозначительную паузу, и журналисты затаили дыхание в ожидании сенсационных сообщений.
— Благодарю за внимание, — совершенно неожиданно закончил он свое выступление.
— На сегодня все! — торопливо проговорил помощник, оттесняя от него журналистов.
— Что же теперь будет с ООН? — отважился задать вопрос кто-то из репортеров. — Как могут люди, называющие себя миротворцами, но не умеющие сосуществовать друг с другом, претендовать на роль хранителей мира во всем мире?!
— Неужели с ООН случится то же самое, что и с Лигой Наций в свое время? — спросил один из наиболее опытных журналистов.
Последний вопрос больно ужалил Анвара Анвара-Садата, но он решил не показывать виду и молча удалился к себе в кабинет.
Он сделал официальное заявление для прессы — гладкое и, по сути дела, бесполезное. Он ничуть не сомневался в том, что, не попадись он в тот день на глаза телерепортерам, на следующий день представители Генеральной Ассамблеи вели бы себя, как всегда, прилично, и никто бы даже не вспомнил о произошедшем накануне печальном инциденте. Ну упомянули бы в какой-нибудь информационной программе, посвященной итогам уходящего года, да и то в самом худшем случае.