Властители земли

— Но они наверняка тут, да?

— Должны быть, — ответил сторож. — Отсюда нет другого выхода кроме как мимо меня, а сегодня вечером еще никто из них не выходил.

— А может, они спят, — сказал Ансельмо.

— Может, — согласился сторож.

— Тогда, наверное, не стоит их беспокоить. Я вам вот что скажу. Возьмите-ка пиццу вы, а они пусть себе отдыхают.

— А она с анчоусами? — спросил сторож.

— Нет. Только добавочная порция сыра и колбаса пепперони, — ответил Ансельмо.

— Больше всего люблю анчоусы, — сказал сторож.

— В следующий раз привезу с анчоусами, — пообещал Ансельмо.

— А эти два доктора не будут злиться? — спросил сторож.

— Надеюсь, нет, — ответил Ансельмо, он кинул пиццу сторожу, развернул «кадиллак» и уехал.

— Не забудь про анчоусы! — крикнул ему вслед сторож.

Через два квартала Ансельмо остановился около телефонной будки и набрал номер Мусвассеров.

— Да? — ответила Глория.

— Они в лаборатории, — сказал Ансельмо.

— Хорошо. Мы готовы.

— Только дайте нам время выехать из города, — ответил Ансельмо.

Глория Мусвассер ползком пробиралась среди ухоженной зелени на территории лабораторного комплекса. На ней были туристские ботинки и зеленая полевая форма маскировочной окраски, которой она очень дорожила с тех пор, как в 1972 году украла ее у ветерана вьетнамской войны.

Ее муж тащился за ней, тонко вскрикивая от боли, когда камешки и прутики впивались в его дряблый живот.

— Зачем только мне надо было идти? — скулил Натан. — Ты же все равно все несешь сама. Я тебе не нужен.

— Правда твоя, не нужен, — отрезала Глория. — Только я подумала, что, если нас схватят, я не желаю отправляться в тюрьму одна.

Он схватил ее за лодыжку.

— А нас могут поймать?

— Ни в коем случае, если только ты будешь вести себя тихо, — ответила она.

— Я не хочу идти в тюрьму, — сообщил Натан.

— Мы и не пойдем туда. Обещаю. Я лучше сама тебя пристрелю, чем позволю этим наемным свиньям истэблишмента схватить тебя.

Натан судорожно сглотнул.

— Это попадет во все газеты, Ты станешь мучеником нашего дела.

— Это... это законно, Глория.

— Не говори «законно». Так сейчас уже нет говорят. Надо сказать «потрясно».

— Ладно. Это потрясно, Глория.

— Отпадно, — согласилась Глория. — Даже вообразить трудно.

— Ага. И это тоже, — подтвердил Натан.

— А может, прямо здесь? — спросила она.

И показала на кусок дерна около шелковичного дерева.

— Отпадно, Глория.

— Ладно. Значит установим чертову штуковину здесь.

— Как цветочек, — сказал Натан. — Мы посадим ее, точно цветочек. Помнишь, хиппи, дети-цветов? Ты тогда была как настоящий цветок.

— К хренам цветочки. Они нас никуда не привели. Сейчас мы принадлежим насилию. Ради тех цветов никто и куска дерьма не дал.

— Ага. Долой цветы. Насилие — вот в чем суть.

— Не говори «вот в чем суть», Натан. Это уже устарело. Надо сказать «вот на чем стоим».

— "Вот на чем стоим"?

— Насилие — вот на чем стоим, — пояснила Глория, ставя таймер на сто двадцать минут. — Эта малышка сейчас начнет.

— А мы останемся наблюдать?

— Разумеется, нет, дурья голова. Мы бы взлетели на воздух. Мы позвоним на телестанции. Пусть лучше они наблюдают.

— Но ведь они тоже взлетят на воздух, — сказал Натан.

— Это пойдет им на пользу, — ответила она. — И на том стоим.

— Законно, — восхитился Натан.

Глория врезала ему по уху, когда они уползали прочь в темноте.

Через сорок пять минут на территории МОЗСХО появилась команда с телевидения, они отыскали огромную дыру, проделанную в проволочном ограждении вокруг комплекса, причем именно в том месте, которое указали анонимно позвонившие на станцию люди.

— Это не так уж плохо, — заявил оператор с телевидения ВИМП.

Его ассистент посмотрел на белое лабораторное здание, маячившее за ограждением.

— А чего мы дожидаемся? — спросил он.

— Чего же еще? Мы ждем Рэнса Ренфрю, наипопулярнейшего телекомментатора, человека, которые говорит все, как оно есть на самом деле, вашего человека на ВИМП.

Оба оператора захихикали, так забавно прозвучала эта пародия на рекламные объявления станции.

— А он знает, что тут делается? — спросил ассистент оператора.

— Нет.

— Не могу дождаться, чтобы посмотреть, какую мину он скорчит.

— Я тоже.

Они прождали еще полчаса, наконец около них остановился черный лимузин, с заднего сидения которого вылез молодой человек, до такой степени лучившийся здоровьем, что даже его волосы выглядели загорелыми. Он был одет в смокинг и сердито крикнул операторам:

— Лучше бы это было действительно что-то существенное! Потому что меня выдернули с весьма важного ужина.

— Так и есть, — откликнулся главный оператор, подмигивая ассистенту. — Какая-то группа сегодня ночью планирует устроить крупную акцию протеста.

— Протест? И вы меня вытянули с ужина ради какого-то протеста? Что за протест?

— Там речь идет о спасении животных, — ответил оператор. — И против проявлений американского геноцида.

— Ну ладно, это звучит уже лучше, — сказал Ренс Ренфрю. — Из этого мы можем сделать что-то приличное.

Он попробовал голос, точно музыкант, настраивающий инструмент.

— Это говорит Ренс Ренфрю, я нахожусь там, где группа разгневанных американцев сегодня ночью восстала против правительственной политики геноцида... — он оглянулся на оператора. — Вы упоминали о животных?

— Верно, животных.

— Правительственной политики геноцида животных. Может быть, это начало движения, которое навсегда свергнет коррумпированное американское правительство? Неплохо. Это может сработать. А когда предполагается начать демонстрацию?

— Минут через сорок пять или около того, — ответил оператор.

— Ладно, мы будем готовы. Запишем все и сообщим, что кинулись сюда, покинув частное торжество ради того, чтобы наши зрители видели правду. А что они там собираются делать?

— Как они сказали, взорвать атомную бомбу.

Загар с лица комментатора исчез мгновенно, кожа Ренса Ренфрю стала бледной.

— Здесь? — спросил он.

— Так они сказали.

— Слушайте, ребята. По-моему, мне потребуется еще кое-какое оборудование. Подождите здесь и хорошенько снимите все, что будет происходить, а я сейчас вернусь.

— А какое оборудование вам нужно?

— Кажется, мне понадобится глушитель на микрофон. А то у меня голос звучит очень хрипло.

— У меня был один в сумке, — отозвался оператор.

— И еще голубая рубаха. Эта белая выделяется слишком ярким пятном.

— И это у меня найдется.

— Еще новые ботинки. Мне нужна другая пара обуви, если я собираюсь лазить тут повсюду. Эти мне жмут. Так что я поеду за ними. А вы ждите меня и снимайте, если что-то произойдет.

— Ладно. Сколько это у вас займет?

— Не знаю. Самые удобные мои ботинки находятся в той квартире, где я обычно отдыхаю.

— Где же это?

— В Майами. Но я постараюсь вернуться как можно скорее.

Ренфрю прыгнул в свой лимузин и умчался. За его спиной два оператора разразились хохотом, но потом оператор заметил:

— Эй, послушай-ка, а может, нам тоже стоит побеспокоиться? Я хочу сказать, они ведь упоминали об атомной бомбе.

— Да ладно тебе. Эти дурьи головы не способны взорвать даже петарду на празднике Дня независимости, — отмахнулся главный оператор.

— Наверное, ты прав. А может, нам стоит предупредить людей в лабораториях? Ну знаете, угроза взрыва или как там?

— Нет, пусть спят себе. Ничего ведь не произойдет, может заявится несколько шумных пикетов — и все.

— Тогда какого черта мы сами тут ошиваемся? — поинтересовался ассистент.

— Ради сверхурочных. А ты как думал?

— Пойдет.

В комнате Римо зазвонил телефон, и Дара Вортингтон, не подумав, удовлетворенно и расслабленно потянулась к трубке.

— Оох, — спохватилась она. — Наверное, мне не следовало бы.