Страница 6 из 19
Затем Глеб посетил указанный Анютой дом семейства Федотовых-Артюнянц и дополнил мнение физрука, что не только место учебы Дуни, но и место ее жительства не соответствует статусу родственников олигарха. Дом, где родилась и до сего дня жила Дуня, представлял собой обычное поселково-деревенское одноэтажное строение с садиком под окнами, отгороженным от улицы даже не резным палисадом, а обыкновенным штакетником. Ни родителей Дуни, ни ее самой дома не оказалось, поэтому Панов подсел к компании пенсионерок на ближайшей скамеечке и изрядно пополнил свои сведения об интересующем его семействе. И о «непотребных типах» и их то ли родителях, то ли покровителях, предоставляющих возможность упомянутым типам отравлять жизнь порядочным девушкам и вообще всему обществу, ничуть при этом не опасаясь ни полоумного закона, ни слепоглухонемых правоохранительных органов. Впрочем, жалобы и обвинения и в высказываниях посещенных Глебом педагогов, и в откровениях Анюты, и в еще более резких нападках пенсионерок звучали если не совсем безадресно, то и не очень адресно. То есть люди предпочитали критиковать явления, а не личности, не называли точно место нахождения последних, а только неопределенно махали рукой. Но, как уже отметил Глеб, все — и педагоги, и Анюта, и пенсионерки — махали руками в одну сторону. А пенсионерки еще упоминали о каком-то особняке. Поэтому Глеб уселся в свой «форд» и поехал в указанном неопределенном направлении. По дороге он не столько любовался достопримечательностями Разнесенска, сколько переживал, что не дал достойной отповеди пенсионеркам в ответ на их неполиткорректные высказывания.
Это ж надо только додуматься, чтобы законы называть полоумными! Тогда как все законы принимали и принимают в здравом уме и твердой памяти! Взять для примера хоть самый одиозный закон исторического прошлого — об отмене Юрьева дня. Неужели незнаменитый царь, окончательно закрепостивший такой отменой крестьян, действительно чокнулся, как утверждали бояре после того, как этот государь открыл свои хлебные амбары для голодающего народа? Ничуть не бывало! Просто после опричных реформаторских новаций предыдущего знаменитого царя народишка из родимой сторонушки стал разбегаться кто куда. Одни оратаи намыливались на Дон, к казакам. Другие оратаюшки вострили лапти за горы Уральские. А землю кто будет обрабатывать?! Вот незнаменитый государь и прикрепил крестьян к земле, что было вполне адекватно сложившимся обстоятельствам.
Или приведем пример из эпохи культа сталинской и послесталинских личностей. С финансами тогда в государстве было туго. Да и сил одних комсомольцев-добровольцев и прочих юных энтузиастов, ныне в преклонном возрасте брошенных на недостроенных БАМах, не хватало для строительства тысяч заводов, дорог, ГЭС, АЭС и пароходов. Ну и постановили: использовать подневольный труд узников ГУЛАГа. Жестокий был закон? Жестокий! Но не полоумный! Построенные энтузиастами и узниками заводы навыпускали столько танков, ракет и броненосных атомоходов, что пришли в трепет все окрестные народы и государства! Да, трепетали!
Но и в наши дни тоже все делается по уму… Демократической России заводы строить без надобности. И так с индустриальными гигантами, возведенными в прежние времена энтузиастами и узниками ГУЛАГа, не знают, что делать. Только перетаскивать это все на металлолом — и то зачухаешься! Впрочем, юные и не юные нынешние энтузиасты с этим делом вполне справляются, так что никакой помощи узников ГУЛАГа им не требуется. Значит, и сам ГУЛАГ нам не нужен! Пусть нынешние узники ГУИНа-ФУИНа отдыхают себе спокойно на полном государственном обеспечении в ФУИНовых пансионатах и санаториях (последние только для уголовничков-иностранцев!). Ведь теперь денег в государстве — аж ими обкушались, даже и из ушей лезет! За один только металлолом долларов, евро и юаней получаем немеряно! Потому и поделиться своими финансами нам не жалко с кем угодно. Пусть лимитрофные шавки обгавкивают и обриббентропливают Россию в Совете Европы вдоль и поперек! А мы им в ответ — по двадцать миллионов евро членских взносов в год в эту организацию! Вот какие мы богатые, гордые и щедрые! И спорят между собой разные эксперты. Одни говорят, что за время благодетельных реформ из России за бугор вывезено два триллиона долларов. Другие им возражают: не два триллиона вывезли, а целых три! Но это как вопрос о жизни на Марсе: есть ли жизнь на Марсе или нет ее — науке неизвестно. А сколько переведено российских денежек в иностранные банки, известно только компетентным органам. Но они на то и компетентные, чтобы зря языками не болтать! И законы, эти денежные гольфстримы санкционирующие, вовсе не полоумные, а глубоко продуманные! Большого ума специалисты их писали! Потому как не будь этих законодательных установлений, на какие шиши жили бы за границей беглые олигархи? Будь гол как сокол тот ВИП-беглец, которого обвиняют в смертоубийствах, в каких заграницах его бы приняли? Разве что в Земле обетованной. Да и то под большим вопросом! А с парой миллиардов в швейцарских банках для него любая земля — обетованная! Предусмотрительные законодатели помнят: в России от сумы да от тюрьмы никто не зарекается! Может, когда и самим придется отправляться вослед ВИП-беглецам. Так что финансовая подушка безопасности в забугорном банке никому не повредит! А вы говорите — «полоумный закон», продолжал мысленно спорить с пенсионерками Глеб. Кто так думает, тот сам полоумный! И правоохранительные органы вы обвиняете в слепоглухоте несправедливо! Ведь в начале благодетельных реформ ясно и на официальном уровне было сказано: нечего заглядывать в чужие карманы! Это неприлично! А обладателей туго набитых карманов опять же на официальном уровне успокоили: если какой балбес-правоохранитель спросит, откуда, мол, взял деньги, смело отвечайте: из тумбочки! И пусть этот не в меру любопытный субъект правоохраны отваливает от вас, пока цел. Ведь всему миру известно, что первоначальное накопление осуществляется известно каким неизвестным способом. Потому и с сомалийскими пиратами обращаются так бережно и нежно. Развивающиеся сомалийцы желают поскорей приобщиться к западной цивилизации — первонакапливают! Не надо им мешать в этом благом деле. По поводу же немоты, которая дополняет у правоохранителей слепоглухоту, не нами сказано: спорить с начальством — все равно что писать в его сторону против ветра. Начальству-то ничего, а сам останешься…
Окончательно закончить виртуальный спор с некомпетентными пенсионерками Глеб не успел, так как уже выехал на противоположную окраину Разнесенска. Но, честно говоря, в глубине души он даже порадовался, что не затеял с ними спор всамделишный. Пожилые дамы по сорок лет проработали на ныне обанкроченном текстильном комбинате, а там в цехах от ткацких станков стоял всегда такой шум и грохот, что саму себя не услышишь! Но женщины всегда остаются женщинами. Чтобы поговорить с соседками по ткацким линиям, ветеранки текстильной промышленности научились так орать, что спорить с ними вслух не имело никакого смысла.
Глеб припарковался в конце улочки, у домов — побратимов федотовскоякобыартюнянского домостроения, потому что вдали, за леском, увидел искомые розовокирпичные стены, окружавшие просторные владения обладателей двух— и трехэтажных особняков. Получить какие-то сведения об этих счастливцах, по рассуждению Глеба, можно было от их ближайших соседей. И Панов пошел вдоль по улочке в поисках вездесущих пенсионерок. Но тут ему повезло даже больше: на лавочке сидел одинокий ветеран, по-видимому, сделавший перерыв в ремонте своего штакетника, так как возле него лежал молоток, гвозди и несколько новых штакетин, которые мастеровитый хозяин приспосабливал на место обветшавших.
— Бог в помощь! — вежливо поздоровался Глеб и, чтобы завязать разговор, похвалил яркие весенние цветы, украшавшие садик работящего пенсионера, а заодно пожаловался на жаркую погоду: дескать, устал, идучи по такой жаре…
— Так присаживайтесь на лавочку, отдохните, — гостеприимно пригласил любезный цветовод.
Глеб поблагодарил и от предложения не отказался, при этом отметил, что лицо собеседника ему явно знакомо. Ну конечно, это мой давешний попутчик в электричке, вспомнил Панов, тот самый ветеран, что получил шишку на голове после посещения несанкционированного митинга. Пожилой диссидент пригляделся к Глебу и, похоже, тоже его вспомнил.