Колдунья-индиго

— Так ты взъелся на Юлию за Неллину шубу? — предположил Глеб.

— Что мне шуба! Если Нелли на нее начхать, то мне и подавно! Тут случилась история похлеще! Эта чумовая Юлия привезла откуда-то в своей машине больную собаку: вся в парше, стригущий лишай во всю спину. Грязнущая! Но собака домашняя, не бродячая, людей не боится. Наверное, жила в квартире, а потом где-то на прогулке подцепила лишай, разболелась… Хозяева проморгали, запустили болезнь, а потом сами перепугались, что заразит и детей, и их самих. Убивать жалко, лечить дорого, вот и выгнали пса на улицу. А Юлия где-то подобрала. Машину придется дезинфицировать. Выводит она этого заразного инвалида из «мерседеса» и протягивает мне поводок: «Погуляйте с ним, Олег Валерьевич, пока не приедет ветеринар. В приют его вести нельзя: как бы собачки мои не заразились. Пусть побудет пока у вас, как в карантине». Ну что поделать? Не пошлешь же хозяйскую дочку на три буквы! Хожу с этой лишайной псиной и думаю: куда ее девать? А она, говорю, домашняя, ласковая, так и норовит то лизнуть, то лапами обмусолить. На нее цыкнешь — отскочит на длину поводка, а потом опять за свое. Одет я был в новый, только что купленный дорогой костюм. Нелли любит, чтобы вокруг нее все было на высшем уровне. Заметил, как она ткнула меня за камуфляжные робы охранников? Я и боюсь, как бы собака своим лишаем не изгадила им брюки. Тут мне позвонили по мобильнику, разговор был очень важный. Я отвлекся, а псина подошла и стала тереться спиной о мою ногу: лишай у нее зачесался. Я опомнился и ахнул — все, брюки придется выбрасывать! Не сдержался и со злости треснул животину ботинком в бок, а Юлия увидела. Псина завизжала, а эта чума — вдвое громче: «Палач! Живодер! Убийца! Я попрошу отца, чтобы вас уволили!» И уволили бы!

— За собаку?! — не поверил Глеб.

— Не за собаку, а за Юленьку. Я же тебе говорил, вся в мать, такая же стерва. Если чего в голову взбредет, обязательно своего добьется — с печенками, но вырвет! Пришлось мне, боевому офицеру, идти к девчонке на поклон, унижаться, просить прощения… Плакался, мол, у меня тоже есть собака и две кошки. Если меня уволят, чем их кормить? Придется выгнать бедняжек на улицу. Собаку и кошек она пожалела. А на меня с тех пор все равно смотрит зверем. Обратил внимание: с тобой она поздоровалась, а мне даже не ответила? Вот то-то! Не обольщайся красивой внешностью, а зри в ядовитый корень!

Тем временем Юлия завершила кошачье-собачий променад вокруг дома и появилась со своей свитой с другой стороны. Только теперь, на обратном пути, ее не увлекала за собой гнедо-белая пара — она сама тащила на поводках упирающихся Усладу и Руслану, а кот Брут замыкал шествие. Отчаявшись побороть упрямство не желавших возвращаться в дом собачек и сочувствующего им кота, Юлия остановилась и по мобильнику вызвала аварийную бригаду в лице горничной:

— Лида, выйди, пожалуйста, и погуляй еще с Усладой, Русланой и Брутом.

Но женская часть прислуги не отличалась трусостью, и горничная Лида не побоялась дать хозяйке отлуп, сославшись на выполнение Юлиного же предыдущего распоряжения. «Чингачгукша» прицепила замолчавший мобильник сбоку на лосино-галифе и вперила задумчивый взор в макушку «внучки Мазая». На Панова и Новикова девушка даже не смотрела, но лицо Олега Валерьевича приняло почему-то кислое выражение. А молодая хозяйка, по-прежнему глядя куда-то в сторону и вверх, пожелала препоручить на полчаса, до прихода горничной Лиды, своих лохматых гулен новому сотруднику обслуги, оговорившись, что ему она их может доверить, в отличие от некоторых, которые такое доверие утратили. Физиономия начальника охраны стала еще кислее, но вмешаться и напомнить «горгоне Медузе», что Панов нанят не для гуляний с собачками, он поостерегся. Глеб же был рад пообщаться — не с собаками, конечно, а с их красивой хозяйкой. И, приняв из ее рук поводки, сразу похвалил Юленькину прическу и макияж, затем рассыпался в комплиментах в адрес представительниц прекрасного собачьего пола и оценил Брутову гордую осанку римского патриция. Погладив Руслану, он восхитился шелковистостью ее шерстки и миниатюрными размерами, но ошибочно назвал болонку шпицем, правда, прекрасным. Юлия вначале не могла удержать довольной улыбки, но постепенно стала смотреть на льстеца все с большим подозрением. Комплименты Глеба пробуждали в ней какие-то смутные воспоминания… Преодолев свою обычную манеру коситься на собеседника краем глаза, она быстро взглянула Пану прямо в лицо, пытаясь понять, действительно ли вежливый молодой человек восхищен ее собачками и котом или только придуривается. В искренности комплиментов в свой адрес Юлия, понятно, не сомневалась. Но лицо Панова оставалось серьезным, ехидная усмешка не кривила его губ. На всякий случай девушка все же заступилась за своих любимцев:

— Услада и Руслана — умные и послушные собачки, а Брут — воспитанный, положительный кот. И не судите о них по одному неприятному происшествию, — Юлия указала на клумбу. — К тому же сейчас все приведут в порядок.

Из дома вышла молодая женщина в белом переднике и с заколкой на волосах, с совком и ведерком, и стала ликвидировать следы собачьей неожиданности, приговаривая с заметным южно-украинским акцентом:

— Шо ж тем собачаткам недужится? И седни не добегли до газона?

— Услада и Руслана не виноваты, — защитила юная хозяйка проштрафившихся четвероногих. — Они еще молодые, и у них опять болят животы. Это Никита виноват, накормил их колбасой из супермаркета, а собачкам такая пища противопоказана. Он и Бруту предлагал, но Брут взрослый, опытный кот и колбасу есть не стал.

— Интересное дело! — раздался голос с террасы. — Снова все валят на меня? — По ступенькам спускался русоволосый молодой человек лет двадцати в костюме для верховой езды, с хлыстиком в одной руке и карабином «Сайга» в другой. — Колбаса, видите ли, ее собачкам противопоказана. Люди едят — и ничего, а у песиков животики разболелись.

— Да, да, противопоказана! Я тебя уже сколько раз просила не кормить Усладу и Руслану супермаркетовой дрянью, — запальчиво обличила Юленька своего оппонента.

— Это ее сводный брат, Никита, — шепнул Новиков на ухо Глебу и громко поздоровался с молодым человеком: — Здравствуйте, Никита Андреевич!

Небрежно кивнув Новикову в ответ, Никита продолжал препираться с сестрой:

— Ну хорошо, сегодня собачки обгадились от колбасы, а вчера по какому поводу они испоганили ковер в зале? Лень им было добежать даже до клумбы?

— Не лень, не лень, — стеной встала на защиту болящих Юленька. — Они еще молодые, просто ошиблись. Ковер такой же большой, ворсистый и зеленый, как газон. Вот они и перепутали. С каждым может случиться! И потом… Не стану зря наговаривать, я не видела. Но сердце мне подсказывает: ты и в тот раз накормил Усладу и Руслану какой-то отравой.

— Отравой?! — возмутился Никита. — Первоклассная ветчина — это отрава?! Нет, милая, просто называй своих псин правильно: не Услада и Руслана, а Уся-Руся, причем где попало, в том числе и на ковры!

— Ты… ты… — чуть не лопнула от возмущения Юлия, — ты не только изводишь бедных животных физически, но и унижаешь их морально! А они тоже живые и всё-всё чувствуют! Думаешь, Услада и Руслана не понимают, как ты их сейчас оскорбил? Очень даже понимают, и тебе должно быть стыдно за свою грубость!

Спор брата и сестры прервала горничная. Она уже ликвидировала последствия колбасной аварии под цветами и вычищала совком Брутов «подарок» из низкой цветочной вазы у «внучкиных» ног, куда эстетствующий кот изловчился прикопать свой пахучий клад. Вдруг женщина с визгом бросила совок и, указывая пальцем в сторону «внучкиного» подножья, закричала:

— Ой, глядите, это опять лев!

— Какой еще лев? — удивился Никита, тщетно пытаясь разглядеть в цветочных зарослях царя зверей.

— Нет, не тот лев, что в зоопарке, — поспешила уверить хозяйского сына в своей вменяемости пугливая прислуга, — а совсем другой. Вы, Юленька, его еще как-то называли… Лев… лев… как его? Толстой, что ли? Я забыла…